Когда я отрываюсь, чтобы банально перевести дух, она тоже тяжело и часто дышит, а на опухших губах проступает улыбка настоящей безумицы, какой я Асю и вижу.
– С ума сойти, – выдыхает она.
Шарит на ощупь в пространстве, и я понимаю, что она ищет мою руку и смотрит на часы. Улыбается как-то дьявольски – одним уголком губ. Смотрит прямо в глаза и медленно кладет мою руку себе на грудь. Я сначала ничего не понимаю, а потом слышу мощные удары сердца.
– Просто чтобы ты не думал… – Переводит дух. – Что ты единственный. – И снова: – Подопытный…
Это что-то новое. Я упираюсь рукой в стену у ее головы, чтобы не заваливаться вперед, смотрю на ее губы. Не получается никуда больше смотреть. Только на Асю. На любое место на теле. Потом на собственную руку, все еще чувствующую ее сердце. Оно бьется ровно. Быстро, но ровно.
Я отстраняюсь. Ася тут же хватает ртом воздух. Снимаю со своей руки браслет, а она неотрывно за мной наблюдает, пока надеваю его на ее запястье. Лискина улыбается, в ее глазах появляется сумасшедший азарт.
Я представляю примерно, что могу сделать, и смотрю ей в глаза, чтобы понять степень доступа в чужое личное пространство. Касаюсь ее шеи. Под подбородком, за ухом и ниже, у основания. Она вздрагивает, пульс учащается. Я оставляю в тех же местах поцелуи и слышу в ответ хриплый довольный стон. И мне нравится это настолько, что в целом этим можно заниматься бесконечно, но список дел стремительно увеличивается.
Например, рука уже скользит ниже, на то место, куда ее положила сама Ася. Приходится оторваться от ее кожи, чтобы посмотреть на браслет, а Лискина протестующе машет головой из стороны в сторону.
– Не суетись. – От моего строгого голоса она шумно вдыхает сквозь зубы, и пульс подскакивает – 116 ударов.
Этим невозможно не увлечься. Я прижимаюсь к ее губам, целую снова, как в первый раз, потому что это вдруг кажется необходимым злом. Опускаю руку ниже, провожу большим пальцем по соску – кажется, там должно быть белье, но его нет – и отстраняюсь.
Самое тупое было бы сейчас выяснить, что́ не так. Но, очевидно, все более чем так.
– Ты… – Не узнаю свой голос.
– Просто делай то, что делаешь, – шепчет она, захлебываясь воздухом, и от следующего движения пальца выгибается и тянется ко мне.
– Три… Два… Один. – Наблюдая за часами, я склоняюсь в миллиметре от ее губ и, зная, что произойдет дальше, улыбаюсь.
Звенит звонок. Скоро в гардероб придут желающие забрать немногочисленные куртки.
– Нам пора. – Я смотрю в стену, только бы не опускать голову, чтобы снова не поцеловать.
Это удивительным образом затягивает. Можно всю жизнь прожить просто тем, что целоваться.
Ася кивает раз, другой, а потом прижимает ладони к пылающим щекам.
– Какой же ты невыносимый…
Глава 21
– Мы куда? – Не вцепляюсь Кострову в руку только на остатках здравого смысла – ему это может не понравиться, а рисковать не хочу.
Иду на автопилоте из-за этого странного эксперимента, то и дело проверяю, на месте ли фитнес-браслет, который с меня так никто и не снял. Ремешок все еще на запястье и кажется драгоценным, как будто инкрустирован бриллиантами. Я размечталась настолько, что не думаю, куда и зачем иду. Губы горят, внутри все ноет, на груди фантомные ощущения от прикосновений. Два жалких касания выбили из-под ног почву, и я хочу знать, что будет дальше. Что будет от новых поцелуев? Они же будут, да?
– К тебе.
– К-ко мне?
Невольно торможу, а Костров замирает и запрокидывает голову. Разворачивается ко мне. Как же ему идут черные очки! Я смотрю на его красивое лицо Капитана Америки и волосы с вихрами Седрика Диггори. Краснею, но киваю.
Несколько неожиданно вот так сразу, пока все было спонтанно…
– Ну вот, я же говорил, что ты не готова.
Это он о чем?
– Пошли стены красить. Ты явно не справишься сама, – говорит он и берет меня за руку.
За руку.
Мы идем, переплетая пальцы, и я улыбаюсь, будто впервые гуляю с мальчиком за ручку.
Красить стены.
– Красить?
– Да. Не тормози. – Он снова улыбается.
– А дела?
– Это и есть мои дела.
Мы поднимаемся в лифте, облокотившись на противоположные стенки. Оба стоим – руки в карманах, головы опущены – и переглядываемся, будто знаем какую-то тайну.
А вот в квартире мое настроение сразу портится. Кошмарно пахнет вековой пылью, которую я потревожила, начав сдирать обои. Стены – как луковицы: снимаешь один слой, а там второй, третий – газетки, старая краска, плохо замазанные дыры, бумажные обои.
Но Кострова это явно не пугает. Он снимает рубашку, достает из сумки какие-то вещи и идет в ванную переодеваться. Я делаю то же самое и в ожидании кусаю ногти. Тимур возвращается, и мне приходится заново с ним знакомиться. Он ведь совсем другой – в серых спортивных штанах и серой футболке. Обычный человек. Лохматый и беззащитный.
– Привет. – Я улыбаюсь.
Он хмурится и удивленно поднимает брови:
– Привет?
– Я тебя таким еще не видела, – шепчу и делаю к нему шаг, а он отступает.
– Мы так точно далеко не уедем. – Тимур мимолетно целует меня в висок и тянет в гостиную к злосчастным банкам водоэмульсионки. – Так что держись от меня подальше. Наша цель – сделать это жилище домом! Иначе придется давать тебе убежище, а я этого не хочу.
Я неодобрительно смотрю на него, хочу сказать, что вообще-то ничего такого и не просила, но он не дает даже начать речь:
– Расслабься, Ась. Ты разве не мечтаешь, чтобы у тебя была своя берлога?
Вообще-то мечтаю, еще как.
– И если бы тебе потребовалось убежище, я бы…
Дергаюсь в его сторону, а Костров усмехается про себя и качает головой.
– Не говори то, что и так знаю, – продолжаю я его мысль.
Он кивает.
Он бы меня приютил на самом деле. От этой мысли на душе тепло, приятно.
Смотрю по сторонам и вздыхаю. Это кошмарно даже, как будто невыполнимо. Мы достаем валики, которые я нашла в бабушкином гараже, открываем водоэмульсионку и обнаруживаем, что краска вполне жива. Одна банка темно-серой, одна – яркого синего цвета, две – белой.
Я смешиваю серый с синим, и выходит грязный, но симпатичный цвет.
– Идеально!
Костров помогает утащить страшный линолеум, который отрывается кусками (присох к бетону намертво), уносит ковры и побитые плинтусы. Гостиная становится просто серой коробкой с гулким эхо. Лампочка под потолком тускло освещает стены, грязное окно слабо пропускает угасающее солнце.
– Погнали? – неуверенно интересуюсь я у Кострова, а он кивает и подгоняет меня.
Мы красим стены в четыре руки. Как попало, без подготовки: шпаклевки, грунтовки. Мне нравится, что они неровные и сквозь белый цвет видны поры и бугры бетонных стен. Меня вполне устраивает один слой, и, когда все заканчиваем, я радостно смотрю по сторонам:
– Спасибо, что не нудил – мол, так не делается… Я этого боялась.
– Не бойся. Мне глубоко фиолетово, как именно ты будешь делать в своей квартире ремонт. Я просто… м-м… инструмент в твоих руках, – смеется он.
– Ты флиртуешь! Я знала.
И он тут же отходит, да так стремительно, будто я что-то сделала не так.
Пожав плечами, решаю, что уж лучше просто продолжать болтать, чем выяснять, что случилось.
Близится десятый час, когда Тимур предлагает закругляться. А я не хочу, чтобы он уходил, и нарочно долго мою инструменты, сидя на краю ванны. Мы оба понимаем – я просто тяну время. Он делает то же самое. Тщательно заново завязывает и переставляет с места на место мешки с мусором, которые мы уже давным-давно упаковали. Потом заходит ко мне и просто стоит, наблюдая за моими пальцами, скользящими по валику, и улыбается.
– Что?
– Ничего, просто смотрю, какая ты уставшая и умиротворенная, – тихо отвечает он, опирается спиной на тусклый кафель и складывает руки на груди.
Мы молчим дальше, но я очень остро ощущаю присутствие Кострова. Он впивается в меня взглядом, как щупальцами, и все внутри трепещет от этого вторжения.
– Будешь пялиться? – спрашиваю его.
Тимур пожимает плечами:
– Пока не определился. Пошли лучше посмотрим, что там у нас вышло.
Комната стала чистой и почти уютной, но в ней нет ни дивана, ни пола. А спальня все еще пыльная и с ужасным ковром. В этом месте я не чувствую себя дома. Кажется, что это временное жилище, которое нужно срочно покинуть, но умом понимаю, что это вопрос времени. И привычки. Именно тут нужно научиться принимать новую себя. В своей берлоге.
– Пошли поужинаем у меня, а то тут теперь даже стола нет. И душа, – вздыхает Костров, уже стоя на пороге.
В ванной у нас свалены ведра и валики, а кухонный стол накрыт пленкой – использовали его вместо стремянки. Можно все убрать, конечно, но нет ни сил, ни смысла: холодильник все равно пустой.
Мы тащимся, уставшие, к Тимуру, он пускает меня в душ первой, выдает халат и полотенце – белые, как в отеле. У него в ванной все белое: плитка, шторка, сантехника. Там очень чисто: шампуни стоят по линеечке, на полках ничего лишнего. Явно не хватает хаоса. А может, наоборот, в этом он находит удовлетворение, и тогда вмешательство будет точно лишним.
Мы меняемся местами, и теперь у меня есть возможность осмотреться. Вячеслав удостаивает своим вниманием лишь на пару секунд. Кажется, недоумевает, увидев нового человека.
У Тимура пустовато, мало вещей. Все на своих местах. Полки на кухне открытые, и там все четко: шесть тарелок, шесть кружек, шесть блюдец. Набор ложек-вилок – все одинаковое. Подставки под чашки, чтобы не было следов на столе, – просто черные. Двухкамерный холодильник забит под завязку одинаковыми продуктами. Я вспоминаю, что сама возила его в магазин все это покупать, и улыбаюсь.
На руке от входящего сообщения вибрирует браслет Тимура, и я сначала смотрю, а потом думаю.
«Уже отымел ее?»
Чего?
«Что, додик, понравилось?»