«Сучка» для нее – это не угроза и даже практически не оскорбление.
– Я не приглашала, но допустим.
– А сесть тут некуда? – Она оглядывается по сторонам.
Я пожимаю плечами и предлагаю одну из двух подушек, которые заменяют диван на кухне.
– Нет, спасибо. – Она брезгливо морщит нос, закатывает глаза, даже тяжело вздыхает. – Ужасненько… А ты сменила стиль.
Она окидывает меня взглядом с ног до головы. Мои волосы не завиты, убраны в небрежный пучок. Я весь вечер закалывала рассыпающиеся пряди невидимками, а теперь на голове полный бардак. Одета в домашнее, макияжа нет: лицо блестит и красное от только что снятой маски.
– Что, с «курицами» своими больше не якшаешься? Вернулась к истокам? Ты странная, – говорит будто сама с собой. Видимо, «курятник» она уже поворошила.
– Что тебе надо?
– Поговорить.
– О чем?
– Ну, скажем так… Ты совершила большую ошибку.
– Да что ты! Какую? От обиженного мальчика ушла?
– Нет. Костров.
– Что Костров?
– Костров – твоя большая… большая ошибка. – Соня ухмыляется, садится на подоконник и достает сигареты, даже не спросив разрешения.
– На балкон! – велю я ей достаточно уверенно, чтобы она закатила глаза и пошла вслед за мной к гостиной.
Соня усаживается в старое офисное кресло, которое я превратила в отличный трон для вечернего просмотра сериалов, и закидывает ногу на ногу.
– Ты Егора разозлила, – задумчиво произносит Соня, постукивая пальцами по подбородку. – Я его таким еще не видела. Он просто бредит Костровым.
– Пусть пригласит его на свидание.
– Не ерничай. – Соня стряхивает пепел прямо на пол, и я морщусь, вспомнив, сколько часов убила на чистку линолеума. – Послушай, я помочь хочу.
– Зачем?
– Потому что я не хочу, чтобы у Егора были проблемы.
– А будут?
– Будут. – Она становится серьезной, затягивается и пару секунд собирается с мыслями. – Он настроен так решительно, что, боюсь, слетит с катушек.
– Егор? – Я смеюсь, а самой тошно. – Да он мухи не обидит…
И мысленно «щелк» воспоминанием о пощечине и драке с Тимуром. А потом еще «щелк» – гнал по улице, не сбавляя скорости. «Щелк» – караулит у подъезда.
– Ты просто никогда его достаточно сильно не злила. – Голос Сони как будто дрожит. – Он и папа – одного поля ягоды, и я могу рассказать тебе пару историй, как мама в ужасе пряталась в детской за кроватями. Хотя тебя это ничему не научит. Костров забрал то, что принадлежит Егору.
– Какая-то чушь…
– Держись от Кострова подальше. Если не хочешь для него проблем.
– Я не верю, что Егор…
– Не веришь? Ася, ты какая-то овца, честное слово. Ну не верь дальше. Скажи, зачем твой Костров за тобой таскался всю неделю после расставания с Егором?
– Потому что… Я хотела, чтобы ко мне никто не приставал. Ну, знакомые, друзья Егора. А что?
– А катаешься с ним зачем?
– Он на работу меня взял.
– Как мило! Принц-ботаник и нищенка. – Она выбрасывает с балкона окурок и впивается пальцами в подлокотники. – Если цель была кое-кого позлить, ты позлила. Можешь расслабиться. А если Костров тебе и правда стал интересен, что странно… У тебя не биполярка, не? Егор и Костров – небо и земля… Так вот, если он тебе интересен – отвали и оставь мальчишку в покое.
– Я не пойму, вы мне угрожаете? – Догадка медленно приходит в голову. Уж не послал ли мне живую эсэмэску Колчин?
– «Мы» – нет, Егор – возможно. А я помочь хочу, уже объяснила. Ты правда думаешь, что нужна Кострову?
– И ты туда же! Вы с ума сошли с этим…
– Я не о том, не приплетай глупую идеологию Егора ко мне. Я сама не святая и в его вселенной просто шваль. Самое прекрасное – я вне этой самой вселенной. Так вот. Не об этом. Костров – и ты? Разве он не скучный ботаник? Ты казалась мне совсем другой. Я думала, найдешь себе грязного байкера или нового мажора. А тут… Чистый непорочный мальчик с голубыми глазками. Ты же этого ребенка испортишь. – Она говорит лениво и мечтательно.
А я вспоминаю, как «ребенок» ставил со мной эксперименты в гардеробе.
– Ты недооцениваешь…
– О чем тебе с ним говорить? Он умный, при бабках. Сам заработал, не то что Егор. Кострову бы серую мышку отличницу, чтобы сопли вытирала и супы диетические варила, а ты же не такая! – Она присматривается, словно прямо сейчас может рассказать, какая я, но, видимо, слишком плохо знает. – Так что? Что он в тебе нашел и что ты в нем нашла?
– Я не пойму, за кем из нас ты хочешь приударить, – ворчу на Соню и приближаюсь к ней, сложив руки на груди. – Поешь так, будто не презираешь нас, а совсем наоборот.
Соня закатывает глаза и вздыхает:
– Рука помощи нам, значит, не нужна. – Ее полные красивые губы изгибаются в улыбке. – Ладно, черт с вами. Мое дело – предупредить. И советую Кострову все-таки отвечать на сообщения, а то вспышку пропустит.
– Вспышку?
Я хочу уточнить, но Соня уже встает и идет к двери. Смотрит на мой шкаф из коробок и фатиновую юбку на диване. На журнальном столике швейная машинка, вокруг которой валяется куча обрезков персикового габардина – новые подушки для кухни. Колчина качает головой, закатывая глаза уже в сотый раз за полчаса.
– И ты тут живешь? Кошмар какой! И стоило уходить из теплого гнездышка Егора ради… этого? Он тебя на руках носил. И носил бы следующие лет пятьдесят, пока бы не сдох от очередной болячки.
– У тебя какие-то приоритеты неправильные.
– Да уж, куда уж мне.
Она больше не произносит ни слова, уверенно идет к выходу, не прощается, даже не смотрит на меня. После нее в квартире остается приторный запах духов и табака, а на душе гадкий осадок, как будто что-то не так. Как будто хочется позвонить Кострову и спросить, все ли в порядке. Как будто хочется удалить Егора из ЧС, просто чтобы знать, если он что-то задумает.
Я на автомате одеваюсь и нахожу себя уже полностью собранной, стоящей на пороге с ключами в руках.
Куда? К Кострову или к Колчину на разборки?
Прижимаюсь лбом к двери и считаю до пяти, продумывая маршрут.
Глава 25
Я хочу все рассказать Тимуру. Мне почему-то страшно. Хотя и уговариваю себя, что Колчин ничего никому не сделает. Кишка тонка. Наверное. Возможно. Не знаю.
Хочу лично увидеть Кострова и, глядя в глаза, рассказать про то, что удалила сообщения. Попросить, чтобы был осторожнее. Объяснить, что, как бы я ни любила Егора, это в прошлом.
Свет в окнах Кострова не горит, но я на что-то рассчитываю. Прохожу мимо припаркованной машины, за рулем которой не сидела неделю и успела соскучиться. Забегаю в подъезд вслед за дедулей, который вышел выгулять смешного бульдога и любезно придерживает для меня дверь. Я могла бы позвонить по телефону или в домофон, но чувствую, что должна прийти лично.
В лифте трясусь, живот крутит от нервов.
– Будь дома, – шепчу я, прежде чем створки лифта открываются. Но, когда жму на кнопку звонка, в ответ получаю тишину, даже собака не лает.
Я тянусь к телефону и гипнотизирую контакт «Мой ботан». Звонить? Сейчас?
Почему-то перед глазами возникает странная картина откуда-то из подсознания – места, где томятся предчувствия и экстрасенсорные способности. Представляю, что прямо сейчас Колчин зажал в углу Кострова, и тут звонит телефон – мое имя, милая фотка на весь экран, и все. Конец. После немой паузы.
Я сижу у двери минуты три, нервно снимаю с телефона блокировку и снова блокирую. Потом спускаюсь и падаю на лавочку.
Боже, Ася, просто позвони ему, это же так легко! Ради всего святого, не тупи!
Но меня уже не остановить. Я обливаюсь холодным потом от выдуманных картинок. Чем дольше сижу, чем сильнее замерзаю, тем страшнее становится.
– Где ты?..
Кручу в руках телефон. Встаю и снова сажусь. Когда слышу шорох лап по тротуару, подскакиваю в надежде увидеть Вячеслава.
Сердце сжимается при виде знакомой морды и опускается вниз. Пес один. Поводок с холдером волочится позади, пакеты разматываются и лежат в траве, как шуршащая новогодняя мишура.
– Вячеслав, где Тимур? – Сажусь на колени, и пес начинает лизать мне лицо – радуется. – Пошли искать. Давай!
Не мог Вячеслав без причины убежать.
Снимаю холдер, собираю пакеты, прежде чем выкинуть их в ведро, и беру в руки поводок. Бегу по двору мимо однотипных девятиэтажек, потом сворачиваю на тротуар. Обхожу район, петляю по тропинкам между домов, вокруг детских и спортивных площадок с погнутыми кольцами для баскетбола. Не знаю, что ищу. Тело Кострова, скрюченное под кустами? Слава послушный, не стал бы просто так сбегать. Разве что заигрался с теми пакетами. Они его, кажется, сводили с ума.
Мне вроде смешно от собственной паранойи, но Соня же зачем-то притащилась? Она же чего-то от меня хотела? Но, с другой стороны, Егор не из тех, кто машет кулаками. Кажется.
Кто в двадцать первом веке ходит драться? Так не бывает.
Дохожу до нашего двора насмерть перепуганная – уже раз десять меня захлестнуло волной истерии. Останавливаюсь перед погребами и смотрю на окна Кострова. Как же хочется, чтобы сейчас в них загорелся свет! Я будто даю ему последний шанс, как в фильмах, где герой появляется на перроне за три секунды до того, как уезжает поезд с его любимой. На всякий случай решаю пройти еще раз мимо подъезда Кострова и замираю в двух шагах.
На лавочке, где полчаса назад была я, сидит сгорбленная фигура. Расслабленно повисшие кисти, опущенная лохматая голова. Прежде чем новый приступ волнения сковывает тело, из живота по всему телу разлетаются хищные кусачие бабочки. Нереально так скучать. Хочу просто Кострова обнимать, даже не целовать. Это однозначно важнее. Зарыться в него, спрятаться, не выпускать из дома.
– Тимур?
Голос сипит, словно связки от долгого молчания задубели, сердце больно сжимается. Я хватаю ртом воздух. Вячеслав рвется с поводка.
– Тимур? – А это уже похоже на вопль.
Сорвавшись с места, я бросаюсь к нему и осторожно опускаюсь на колени. Это он, Костров, просто потухший, как сгоревшая лампочка. Костяшки в крови, бровь и скула припухли, взъерошенный и помятый.