– Лискина, ты спать собираешься? Я устал, – смеется он.
– Ты сам меня трогаешь!
– Я так расслабляюсь. – Вздохнув, он утыкается носом в мои волосы, потом ниже, в переносицу, и мягко целует. – Спать, – командует он, но целует еще и еще, а затем и вовсе наваливается сверху, вжимает в подушку и заставляет сердце колотиться так часто и горячо, что болезненно пульсируют артерии.
– Спать, – шепчет в губы. – Спать, спать, – повторяет он, целует в последний раз и устраивается рядом, чтобы снова порывисто поцеловать. – Это было в последний раз, – предупреждает он и закрывает глаза.
Он терзал меня до рассвета, и тело просто поет от перенасыщения Костровым. Голова не хочет отключаться, мне хочется лежать и думать, вспоминать, переваривать эту ночь. Чтобы что-то помнить, нужно чаще прокручивать в голове. Мы помним не событие, а то, как сами себе его рассказали. Я пою про эту ночь, разрисовывая самыми яркими красками то, что со мной сегодня случилось.
Мне не важно, что он там говорит о любви и нелюбви ко мне. В моей памяти он до смерти влюбленный, потому что иначе зачем бы он так обнимал. Не хочу, чтобы он был обманщиком, но подожду, черт с ним. Я же знаю правду.
Костров вырубается, мерно дышит, при этом не отпуская мою талию. Я же перебираю его пальцы, по очереди касаясь подушечки каждого, и улыбаюсь. Точно не усну, тем более что на часах уже пять утра.
– Спи-и, А-а-ася, – шепчет он и окончательно затягивает в объятия. Обхватывает руками, зарывается в мои волосы, зажимает коленями ноги.
Я словно в коконе и борюсь с ним, устраиваясь, пока не нахожу удобное место. Засыпаю, уткнувшись носом в шею Кострова.
Утро наступает непростительно быстро. Я еле продираю глаза и нахожу себя ровно в той же позе, в какой уснула. Костров уже выводит узоры на моих плечах, но на его лице нет улыбки. Я напрягаюсь.
– Доброе утро. – Я прячу лицо на его груди.
– Как спалось? – Его голос звучит невозмутимо.
– Ты очень удобный сосед. – Я смеюсь и понимаю, что, наверное, сейчас предстоит неприятный разговор.
Он молчит с каменным лицом.
– Поговорим?
Тимур садится, разминает шею, но не встает, будто чего-то ждет. Я молча наблюдаю за его спиной. Не хочу говорить, ругаться, выяснять отношения.
У него на ребрах багровый синяк и все еще опухшие костяшки. Без одежды его видеть странно. Вспоминать, что я спала в его руках, – еще страннее. Но я хочу делать так и дальше, а значит, все нужно решить.
– Поговорим, – шепчу в ответ.
Очень хочется придвинуться и поцеловать его спину.
Откинув одеяло, я подползаю к Кострову, обнимаю его за плечи, прижимаюсь грудью к спине и целую выпирающую косточку позвоночника. Потом шею и искусанное плечо.
Тимур молчит, но склоняет голову набок, позволяя целовать и дальше. В животе тут же начинает клубиться вчерашняя тьма, а я смеюсь, встречая ее. Я будто возвращаюсь во времени. Обнимаю Кострова ногами и упираюсь пятками в его бедра. Он ловит мои руки и прижимает к своей груди. Я вижу нас в зеркале гардероба. Костров закрыл глаза, улыбается и держит мои руки.
Улыбается. Закрыв глаза. Он. Со мной.
И выглядит умиротворенным, счастливым. Как ночью.
Если после этого прогонит – я буду против. Потому перевешиваюсь через его плечо, чтобы добраться до губ и отсрочить разговор. Пыл тут же остывает, когда сталкиваюсь со строгим холодным взглядом.
– Поговорить, – напоминает он.
Я киваю и решительно отрываюсь от тела Кострова, хоть мне и кажется, что на секунду он задерживает мои ноги. А потом перебираюсь, сажусь к нему лицом и точно так же обнимаю, но уже сидя верхом на его коленях.
– Ася. – Он качает головой, будто раздосадован моим поведением, а я вжимаюсь в плечи.
– Я хочу говорить так.
– Ты… невыносимая, – вздохнув, произносит он. – Хорошо, но я бы позавтракал. Так пойдем? – И, не дождавшись ответа, встает вместе со мной.
Я висну на его бедрах и хватаюсь за его плечи. Не могу удержаться от смеха, а еще от того, чтобы посмотреть через плечо на наше отражение. Тимур тоже смотрит: он успел одеться, а я полностью обнаженная. Но все равно я чувствую его возбуждение и знаю, что совсем голая могла бы совратить Кострова и избежать разговора.
Только вот он уже несет меня на кухню, и я могу поклясться, что вижу в зеркале его улыбку. В целом этого вполне достаточно.
Он усаживает меня на кухонную столешницу и закатывает глаза, когда я закидываю ногу на ногу и как ни в чем не бывало улыбаюсь.
– Ты такая наглая. – Он упирается ладонями по обе стороны от меня.
– Мне одеться? Тебя это смущает?
– Не знаю. Пока не понял. Не хватает данных для анализа, – сухо рапортует Тимур. – Но это вызывает у меня… определенные эмоции.
– Сексуального характера?
– Не уверен. Возможно. Я бы не хотел, чтобы ты меня так отвлекала. – Он щурится, изучая меня с ног до головы, и по его лицу, как обычно, сложно что-то понять, но я почти уверена, что он доволен. И взволнован.
Хочу еще этих взглядов, поцелуев, укусов. Хочу провоцировать его, побеждать.
Тимур идет к сушке, стоящей в углу, и снимает с нее белую майку, а потом сам натягивает ее на меня и даже выправляет наружу волосы, приглаживая их. Увлекшись этим, он разбирает мои локоны и зачесывает их назад.
– Тимур?
– Прости, отвлекся, – еле слышно шепчет он и начинает готовить.
Я слежу за его руками, длинными пальцами, за тем, как скользит по доске нож.
– Ты собрался кашу варить?
– Да, это самое простое.
У нас разные представления о простом.
За моей спиной стоят большие жестяные банки, видимо с крупами, и Тимур не сдвигает меня в сторону, а просто обнимает, доставая овсянку с полки.
– Итак. Ты залезла в мой телефон.
– Расскажи, что вчера было? – тут же меняю я курс, чтобы не начать оправдываться за свой мерзкий поступок. Мне нравится быть по уши влюбленной, а не виноватой.
– Кофе? – Он дает мне кружку и ставит на столешницу сахар. – М-м… Я шел от дома Маши, она тут рядом живет. Меня позвал Колчин – я проигнорировал. Он позвал снова. Я вынул из холдера пакет и кинул подальше, чтобы Слава не пострадал. Завязалась драка. Закончилось тем, что Колчина и его друга шугнули собачники. Все.
– А он говорил… почему?
– Потому что я игнорировал сообщения, не отстал от тебя. Потому что помешал ему общаться с тобой тем вечером. Что-то в этом духе. Он сказал, что ты ему звонила по поводу меня, защищала «своего додика». – Костров делает себе воду с лимоном и залпом выпивает половину. – Я понял, что-то не так. Оказалось, что Колчин у меня в ЧС. Он был явно не в себе: нес какую-то чушь про то, что якобы меня предупреждал. Итак, вернемся к вопросу: ты залезла в мой телефон?
– Да.
– И подозреваю, что чистила переписку?
– Да, – шепчу я в кружку, чувствуя, как щеки заливает румянец.
– Зачем? Я слушаю.
– Чтобы защитить.
– Разве в каком-либо случае это уместно?
– Я переживала за тебя. Я не отдавала отчета и поступила глупо. А потом, ты был таким милым, что я не решилась все испортить. И да, я из тех, кто может себе такое позволить, видимо. Не знаю. Раньше я так не делала, но, может, не было повода. Прости.
– Ты подорвала мое доверие, – спокойно сообщает Тимур, включая мультиварку.
– А ты мне доверял?
– Я допускал такую вероятность.
Он опирается на столешницу, а потом и вовсе садится на нее рядом со мной.
– Он наговорил тебе разного? – тихо спрашиваю я, касаюсь плеча Тимура, а потом упираюсь в него подбородком. – Дай угадаю. Что я подстилка, вернусь к нему и все такое?
– Меня это не трогает.
– Значит, говорил. Он был пьян?
– Да. Или нет. Не знаю. Явно не в своем уме.
– Я боюсь за тебя.
– Почему?
– Ну… Очевидно, что я не оставлю тебя в покое. А значит, Колчин тоже.
– И почему ты думаешь, что мне это нужно?
Он поворачивает ко мне голову так, что губы оказываются как раз на уровне моих глаз. Я рассматриваю их и бездумно улыбаюсь, а потом тянусь, но Костров останавливает, придерживая меня за подбородок. Наши губы успевают только легко соприкоснуться. Это не поцелуй, но я уже успела снова почувствовать его вкус и теперь хочу большего. Пахнет лимоном и бананом, который он таскал с разделочной доски, пока нарезал.
– Почему ты думаешь, что мне нужны все эти проблемы? Я спокойно жил, никого не трогал. – Он облизывает нижнюю губу, и я как загипнотизированная тянусь к нему снова, но снова не выходит. – И тут ты, и Колчин, и необходимость тебя отбивать. Почему ты выбрала меня? – Он шепчет так тихо, что я не уверена, слышу это или выдумываю.
– Не знаю.
– Почему оно того стоит, по-твоему?
– Разве тебе было плохо?
– Я не гедонист. Я могу прожить без удовольствий, если они мне во вред. Ты явно не на пользу.
– Ты уже так говорил. – Я улыбаюсь и чувствую, что его взгляд прикован к моим губам.
Теперь уж не отвертится – я тянусь к нему в третий раз.
Его губы мягкие, отвечают уверенно и быстро увлекают. Мир вокруг нас охватывает темнота с запахом кофе, лимона и банана.
– А ты не слышишь.
– Не слышу.
– Почему?
– Ты мне нравишься, а я тебе.
– Ты. Мне. Не нравишься.
Глава 28
Я в тебя влюблен.
Помешательство чистой воды.
Лискина, голая, в одной только моей майке, сидит на моей столешнице и целует меня. Сама, первая, в который раз за последние сутки.
Я могу ее трогать, целовать, прижимать к себе до хруста костей. Не выпускать из постели – это отдельная тема для разговора.
Лискина прижимается ко мне, не дает дышать, а мне и не хочется.
Лискина Ася – та самая. С розовыми волосами и стрелками на веках. В странной одежде, с дьявольской улыбкой. Та, что наваливается грудью на руль, следя за светофорами, и водит, как Доминик Торетто. И прекрасно разбирается в кино. И у нее самый красивый в мире голос. И ее ничто не остановит в поп