– А стала?
Лифт останавливается, двери открываются, а Соня долго на меня смотрит.
– Не буду отвечать на твой вопрос. Пошли.
Я ее не понимаю, и мне это не нравится. Иду за ней в квартиру, где прожила так долго, и впервые чувствую, что мне до жути страшно потерять себя. Снова. Слова Сони пульсируют, окрашиваются в разные цвета.
…Ты давала ему то, что он хотел. Ты была рядом. Он окружил тебя всем для этого. Больными на голову болтливыми подружками, своими припадочными друзьями, полным комфортом. Он лишил тебя работы, индивидуальности – всего…
Глава 37
– Ася…
Он сидит на полу ванной комнаты, прислонившись к кафелю, и улыбается. Волосы мокрые, лицо измученное, серое. Он много курил, судя по запаху. Вероятно, много спал. Его организм всегда реагировал на стресс сном, а я не понимала, как так. На стиральной машинке две порванные пачки таблеток от мигрени. Две упаковки, за сколько он их выпил?
Егор кажется слишком бледным и очень красивым, на лоб падает пара кудрявых прядей. Глаза при виде меня блестят, загораются чем-то живым и теплым. Даже не хочется верить, что этот же человек создает столько проблем своим одержимым поведением.
Я не могу справиться со спазмом в груди. Отвлекаюсь, но он настолько незначительный, что даже не стоит заморачиваться. Просто острый укол в сердце и очередной приступ ностальгии – не более. Я даже пытаюсь представить нас в этой квартире, в этой ванной, в постели, но это кажется искусственным, как старое, заигранное кино. Очень красивое. Однако я уже не маленькая, чтобы верить в происходящее. И это радует почти до приступа смеха, будто после затяжной болезни получила хорошие результаты анализов. Свобода! Самая настоящая.
– Привет.
Я захожу, сажусь напротив. Соня уходит, шумит чайником и курит. Егор ее даже не замечает.
– Сколько суматриптана выпил? – киваю на пачки, потом тянусь и беру обе.
В одной пустой блистер, во второй вскрыта только одна ячейка из двух. Три таблетки – это очень много, обычно одной хватало для очень острого, сильного приступа.
– Ты думаешь, я хотел того… Уж точно не этой гадостью. – Он трет лоб. – Ни черта не помогло. И мерзкий привкус крови во рту. – Он подтягивается на руках за край ванны и сплевывает в нее. Он всегда на это жаловался.
– Егор, сколько таблеток ты выпил?
– Брось. Всего одну. Пачка в ящике лежала пустая, пришлось вскрыть новую, – ворчит он и кивает на открытый шкафчик.
Там ровненький ряд одинаковых коробочек, еще я выстраивала, заранее покупала на случай, если придется искать таблетку среди ночи, а они закончатся.
– Ась… Не волнуйся за меня.
Егор тянется и хочет коснуться моего лица, но я отхожу и качаю головой.
– Ты пришла. – Он кивает – мол, понимаю. Не имею права трогать, а сам продолжает ломать комедию и страдать. – Я тебя люблю. Правда, Ась. Я не понимаю, почему ты не тут. Это же наша квартира.
– Твоя квартира.
– Ась! Ты все тут делала. Мы это зеркало вместе выбирали… и плитку. Помнишь?
– Помню.
Я смотрю на облезлый маникюр и чувствую странное тепло при мысли, что на днях закончила красить стены на кухне. Там теперь всегда закат – я разорилась на вишневый колер.
А при взгляде на черную матовую плитку, которой облицована ванна Колчина, только гора воспоминаний: хороших и плохих. Но однозначно не тех, что хочется вернуть. Все это делалось без нас командой рабочих. Когда я приехала, были куплены даже стильные каменные мыльницы, и мне оставалось только вздохнуть, что я бы лучше не смогла.
Но мне даже уютно и как будто приятно сидеть на полу напротив Егора. Мы с ним словно стали откровеннее после расставания: я не притворяюсь, что мне нравится быть больной им, он не притворяется здоровым.
– Ась…
– Давай к делу.
– Я без тебя не мо-гу…
– Можешь.
– Нет.
– Да. Егор, я тебе не подхожу.
– Подходишь.
– Я себя рядом с тобой не люблю.
– А меня любила? – Он ловит мои руки и пытается прижать их к своей груди.
– Любила, конечно. – Честные слова даже не застревают в горле, но должна продолжить. – Но сейчас – нет. Это прошло. И никто не виноват. Все случилось так, как должно, и ты найдешь ту, кто будет тебя понимать, любить, заслуживать…
Я хочу, чтобы Егор знал: все эти два года проблема была не во мне и не в нем, проблема в нас. В том, что отношения не могут строиться на сексе, ссорах и вспышках отчаянной, удушающей страсти после примирения. Не может на долгую перспективу любовь быть такой.
И он достоин лучшего. Огромного. Излечивающего, а не разрушающего.
– Я тоже тебя убивала…
– М-м-м. – Он трет глаза так, будто собирается их выдавить.
– Егор…
– Что?
– Я не подхожу тебе.
– С чего ты решила?
– Просто давай честно. Ты с чего решил, что ты меня любишь?
– С того, что я жить без тебя не могу.
– А я не могу с тобой. Мы губим друг друга. Ну? Зачем тебе это?
– Прости меня, – шепчет он, хватает за руки, сжимает пальцы. – Прости меня, а? Прости! Я исправлюсь. Хочешь? Хочешь, с додиком своим дружи, а? Я не мешаю, вот! Нисколько. Прости, что думал о вас там… Смешно, да? Ты и он… Смешно. Ну что у тебя может с ним быть, да? После меня какой еще додик? Если я не смог, то он-то куда!
Опять внутри гложет обида. Я молчу.
– Да?
У Егора, кажется, от напряжения лопаются капилляры в глазах. Он смотрит и ждет, что я отвечу: «Да». Я чувствую себя предательницей. Скажу «да» – и не смогу признать, что я и Тимур – это не просто возможно, это более чем реально. Скажу «нет» – и все рухнет, Егор погубит и себя, и нас.
– Да?
Не могу врать – нет сил. Вспоминаю моего ботана, который одновременно такой сильный и такой безобидный. Он не хочет прятаться, не хочет скрываться. Не боится ничего, а я трусиха. Только что говорила, что благодаря Тимуру готова смотреть страху в глаза, а теперь сижу перед моим страхом и трясусь как дурочка.
Но я только что получила моего Кострова. Он только что признался мне в любви. Только что признал, что хочет проводить рядом все ночи напролет. И держать меня за руку в коридорах института. По щекам уже давно льются слезы, как будто мир с Костровым, что я себе уже представила, – это сказка, несбыточная мечта, как письмо из Хогвартса. Я как одиннадцатилетка, которая в день рождения сидит у окна и ждет сову. Час, второй, третий – уже видит себя настоящей волшебницей, а к вечеру понимает, что все это только выдумки.
Я всхлипываю. Егор протягивает руки и сжимает пальцами мои щеки так, что губы вытягиваются в трубочку.
– Да, – шепчу я, чувствуя дрожь во всем теле.
Егор притягивает меня к себе, наши лбы сталкиваются, в нос бьет запах сигарет и алкоголя.
– А че ревешь тогда? – Он отстраняется, дергает подбородком. Голос становится жестким, злым. – Че ревешь?
Все резко меняется. Из умоляющего он превращается в злобного.
– Испугалась тебя.
– Ты? Меня? – Он хохочет. – Ты? Ты же ничего не боишься. Да? Как навалить двести на моцике по трассе – не боишься. Остаться одна не боишься. Бросать меня не боялась. А теперь что?
– Теперь боюсь.
Я должна его успокоить, убедить. Должна успокоить. Должна успокоить.
Но вот проблема – не хочу. Слезы катятся и катятся, ничего не получается.
– Ничего, конечно, – всхлипываю я от своего вранья, оно душу рвет на куски. – Он мой друг и пострадал от тебя. Конечно, я боюсь. – Чувствую, что совершаю прямо сейчас ошибку. – Ты… – Слезы бегут таким потоком, что я больше не могу говорить.
Ощущение, будто только сейчас мне становится ясно, что я пропала совсем. Я страшно, до ужаса люблю Кострова. Я при одной мысли о нем сразу переношусь туда, где чертовски тепло. Представляю, что он сейчас там, сидит где-то на лавочке, ждет меня, скроллит ленту в телефоне, волнуется, смотрит по сторонам и разминает шею.
Колчин тянется ко мне, берет за плечи и крепко обнимает. Гладит по голове так, что больно тянет волосы.
– Тс-с, – шепчет он.
Помимо дыма и алкоголя узнаю запах туалетной воды Егора, это и успокаивает, и заставляет содрогнуться.
– Хочешь, извинюсь перед ним?
Он лжет. Что-то не так.
– Ну, если вы такие хорошие друзья. Хочешь? Завтра же.
Колчин отстраняется, продолжает при этом с силой давить мне на макушку, гладить так, что волосы, кажется, с корнями вырвет.
– Извинюсь. Прилюдно. Я могу, ты же знаешь. Ты только тоже поклянись, что вы друзья. Что сплетни врут. Сможешь?
Он говорит какие-то безумные вещи, как тогда, в машине. И я боюсь, что вторая волна после затишья страшнее предыдущей. И каждая следующая будет все хуже, и хуже, и хуже.
– Егор, что ты несешь? Почему ты просто не оставишь меня в покое?
– Потому что ты ошибаешься. – Он прижимается лбом к моему лбу и даже тянется ко мне губами, которые до сих пор кажутся родными. Он прикасается ко мне совсем невесомо.
Но я успеваю отвернуться.
– Егор, это моя жизнь и мое дело.
– Ты ошибаешься, я знаю. Я не могу тебя потерять. Потом будет поздно, ясно? Я извинюсь. А ты пообещай мне. Поклянись, что будешь держаться от него подальше. Пожалуйста, держись от него подальше. Иначе я не ручаюсь, правда. Только не он.
– Ты же сказал, можно дружить.
– Дружи… Нет. Передумал. Нет…
– Егор!
– Ты ошибаешься. Ты во всем ошибаешься!
– Я приведу Соню, ладно? И она за тобой присмотрит.
– Соня тут?
– Она меня привезла.
– Соня-я-я! – ревет он и, вскочив на ноги, мчится в глубь квартиры, а я за ним.
Он уже схватил сестру за руку и прижал к холодильнику спиной.
– Ты ополоумел? – ворчит она. – Успокойся и не позорься. На, выпей кофе.
Соня совершенно спокойна. Егор ее слушается, тут же затихает и падает за кухонный островок, обняв подрагивающими пальцами кружку с кофе.
– Ты не в себе, псих, – продолжает Колчина. – Ты ее хотел – она тут. Говори что планировал, и мы уедем.