Тьма была кромешная. По лицу хлестали ветки, ноги болели, настроение было так себе. Чтобы как-то найти себе место для ночлега, решили осветить окрестности факелом. Для чего были использованы старые трусы Максим Максимыча, пропитанные подсолнечным маслом. Старые трусы окрестности освещали плохо и изрядно чадили, нагоняя дополнительную жуть на и без того малопривлекательный ландшафт. Наконец, в тусклом, семейном в горошек, свете удалось обнаружить нечто напоминающее островок суши с поваленным деревом. «Ладно, привал!» — согласился Максимыч. Петриченко остановился и, произнеся длинную тираду: «Вас приветствует всесоюзный курорт-здравница Геленджик», — облегченно сбросил тяжелый рюкзак с провизией на землю. Раздался булькающий звук, и рюкзак с шестью пакетами молдавского вина «Кодру», четырьмя буханками черного хлеба, варено-ворованной курой и двумя банками тушенки бесследно скрылся, подобно Стэплтону из Мэррипит-Хауса в сердце Гримпенской трясины. Петриченко первым понял, что произошло, но, пытаясь оттянуть момент неизбежной расправы, продолжал как ни в чем не бывало с шутками и прибаутками делать вид, что распаковывает рюкзак.
Трехэтажный мат потряс Карельский перешеек. Спящие птицы снялись с насиженных мест и косяком улетели в сторону Петрозаводска. В тот вечер решили не ужинать.
Утром, проснувшись от холода, а также голода, я встал, чтобы вскипятить чай. Наш островок был не так уж плох. За поваленным деревом располагалось старое кострище с котелком, висящим на железном крюке. Голод вновь напомнил о себе легким чувством подташнивания. Петриченко, что характерно, тоже проснулся и нагло требовал завтрак. «Иди, поныряй!» — злобно огрызнулся я и принялся разбирать уцелевшие рюкзаки в надежде найти хоть что-нибудь съестное. К счастью, были обнаружены мешок с горохом, три квелые моркови, луковка и пакетик приправ из Исламабада. «Живем, ребзя!» — сказал я и с видом Елены Иванны Молоховец[32] сразу же принялся варить элитный гороховый суп с морковью «по-моджахедски». По лесу распространился аромат пакистанских приправ, в лагере возникло оживление. «Эх, хорошо бы масла, хотя бы подсолнечного», — вслух мечтал я, помешивая странного вида варево. К сожалению, все подсолнечное масло было изведено на факел минувшей ночью. Мое предложение выжать немного масла из старых непрогоревших трусов Максим Максимыча было встречено в штыки. «Ну, не хотите, как хотите», — сказал я и продолжил создание кулинарного шедевра.
Петриченко тем временем куда-то исчез и появился минут через сорок… с бутылкой, наполовину наполненной маслом! Этикетка на бутылке гласила, что масло было подсолнечным, рафинированным, краснодарским. Обрадовавшись предоставленной ему возможности загладить вину перед друзьями, Петриченко с триумфальным видом вылил масло в центр гороховой каши с исламабадскими приправами. «Король воскликнул: — Масло! Отличнейшее масло! Прекраснейшее масло! Я так его люблю!» — декламировал Петриченко, помешивая кашу и вращая глазами. Наконец-то кашу разложили по тарелкам и, так как выпить было нечего, принялись просто есть.
Трехэтажный мат потряс Карельский перешеек. Птицы, летящие косяком в Петрозаводск, упали замертво в окрестностях Сортавала. Жизнь Славы Петриченко вновь оказалась в опасности. Масло оказалось не просто просроченным, а машинным.
Из-за этого гороховая каша приобрела несколько индустриальный вкус. Утонченные пакистанские приправы, прямо скажем, не гармонировали с назойливым привкусом трактора «Беларусь». Завтрак пришлось отложить. Популярность Славы Петриченко стремилась к нулю. Кроме того, надо было выбираться из болота.
Голодные и злые, мы продолжили поиски озера Глухое. Есть хотелось так, что начались миражи. Так, например, Максим Максимыч после трех часов блужданий по лесам совершенно явственно увидел в дупле старого дуба пельмени. Слава Петриченко своими миражами не делился.
Наконец, выбравшись из болот, совершенно обессиленные, мы остановились на привал. Живописная опушка леса, залитая солнечным светом, располагала к ужину. Есть было нечего. Просто посидев, мы пришли к единодушному мнению, что это тупо. И вдруг случилось то, о чем мечтает каждый естествоиспытатель. Такие откровения природы случаются только с сильными духом! Природа дает им шанс выжить! На опушку леса неторопливой походкой вразвалочку вышел огромный, жирный, сентябрьский вкуснейший заяц. «Заяц!» — прошипел Петриченко, вновь почуяв шанс реабилитироваться. Это был шанс. Чтобы не спугнуть зайца, Максим Максимыч медленно полез в рюкзак за пистолетом. Единственный патрон уже был заряжен и ждал своего часа. Максим Максимович прицелился. Так как стартовый пистолет стрелял вверх, то прицеливаться нужно было перпендикулярно зайцу и в бок. Таким образом, дуло пистолета уперлось в лоб Петриченко. Петриченко, поняв, что его сейчас позорно застрелят из стартового пистолета, с воплем: «Ну вас в жопу!» — сиганул в кусты. Прозвучал выстрел. Заяц с укоризной посмотрел на Максим Максимыча и скрылся в лесу. Мы молча собрали вещи и двинулись в путь. Очень хотелось есть.
«Через двадцать километров будет деревня, а там и до станции рукой подать, — сверился с картой Максимыч. — Скоро выйдем на лесную дорогу — будет легче идти». Мне тоскливо подумалось, что сегодня уже почти воскресенье, а ел я последний раз только в пятницу. От усталости и голода в рядах путешественников возникла некоторая безысходность. Мы молча брели по лесной дороге, проторенной лесовозами, заготавливающими лес для экспорта в Финляндию. Дорога пошла вверх, на холм. Максимыч шел впереди, за ним Петриченко, а я замыкал шествие. Вдруг Макс остановился как вкопанный и уставился в землю. На земле лежал небольшого размера, идеальной формы, вкусный зеленый пупырчатый огурец с желтым цветочком на попке. Откуда в Карельских лесах взялся огурец, было абсолютно непостижимо. Опасаясь, что огурец исчезнет так же стремительно, как пельмени в дупле, мы посыпали его солью, разделили поровну и немедленно съели. Идти стало веселее, не из-за чувства сытости, конечно, а из-за ощущения волшебства, разлившегося по всему телу. Через двести метров волшебство повторилось. Посолили, поделили, съели. Огурцы начали встречаться через каждые пятьдесят метров. Не задавая лишних вопросов и боясь спугнуть волшебство, мы продолжали их есть. Волшебство волшебством, а жрать хочется.
Развязка наступила через двадцать три огурца. Взойдя на холм, мы увидели проселочную дорогу, вьющуюся лентой вниз. По дороге, испуская клубы дыма, подпрыгивая на кочках, с минимальной скоростью двигался мотоцикл «Урал» с люлькой, доверху заполненной пупырчатыми огурцами. Огурцы зрели на ходу и падали на дорогу, автоматически превращаясь в дары леса.
Несмотря на возникшее от поглощения большого количества огурцов ложное чувство сытости, мне и Славке еще сильнее хотелось вареной курицы, а Максим Максимычу — пельменей, отварного языка с хреном и беляш. Огурцы, при всей их питательности, нас больше не привлекали, к тому же желудки уже начинали подозрительно урчать, грозя путешественникам частыми остановками на маршруте.
Лично я обожаю собирать грибы. Особенно когда они есть. Как говорит мой друг-биохимик доцент Галкин, одно дело — собирать грибы и уж совсем другое дело — их искать. Среди грибников бытуют истории, когда они целый день искали грибы, нашли всего парочку подосиновиков, а потом совершенно случайно вышли на такую полянку, где белых — хоть косой коси. В зависимости от количества выпитого и аудитории масштаб сбора белых грибов в таких рассказах — от четырех ведер до четырех утра. В тот злополучный вечер я, Славка и Максим Максимыч встали лагерем около озера Ястребиное. Тем летом у нас появилась палатка. Дело в том, что прошедшая зима выдалась очень морозной, и Максим Максимычу понадобилось пальто, на тот момент служившее дверью в вигвам. Которое он себе и выстриг обратно, как новое. Пальто отдавало копченым, жареным и сырым, но было вполне демисезонным. Пришлось добывать палатку. Выбор пал на ярко-красную четырехместную чешскую палатку, принадлежавшую знакомой стоматологине Катре Вахловой. Катря выдвинула палатку в качестве аванса за то, что мы возьмем ее с собой в поход с трудностями. Но сами посудите, зачем нам эти трудности?!
Так вот, ярко-красную палатку разбили в ущелье между скал. Нужно сказать, что ландшафт у озера Ястребиное представляет собой чередующиеся гряды гранитных скал, покрытые лесом. Гряды эти настолько похожи одна на другую, что, не обладая специальными навыками ориентирования, простому матраснику потеряться там ничего не стоит. Несмотря на опасность и будучи ответственным за питание экспедиции, я решил в тот вечер приготовить жюльен по-карельски, без сметаны (сметаны не было). «Макс, я за грибами», — сказал я в надежде на то, что Макс и Славка будут следовать за мной и следить, чтобы я не потерялся. «Ну ***дуй», — Макс был занят разведением костра. Сыроватые ветки отказывались гореть, и он уже сорок минут стоял в коленно-локтевой позиции и энергично надувал щеки.
Следует заметить, что мои опасения заблудиться были небеспочвенны. Однажды я вышел за хлебом в магазин на улице Восстания, а вернулся только через три дня, по ошибке завернув налево, а потом направо, вместо направо, а потом налево. В общем, я очень плохо ориентировался. «Слушай, Макс, — не унимался я, — давай я буду собирать грибы по периметру, а чтобы не потеряться, буду тебе орать, ну типа ау-ау, а ты мне отвечай!» Расценив молчание Макса как знак согласия, я, вооружившись двумя полиэтиленовыми пакетами, выступил в чащу.
Грибов было море. Я радостно порхал от лисичек к подберезовикам, от подберезовиков к подосиновикам, от подосиновиков к белым. Азарт настолько захватил меня, что захотелось забраться на соседнюю гряду и все там обследовать. «Макс!» — крикнул я, проверяя связь с центром. «Оу!» — раздалось в ответ. Окрыленный поддержкой друга и продолжая орать, я вскарабкался на соседнюю гряду, покрытую густым ельником. «Вот сейчас все там соберу и сразу вниз… а палатка сразу внизу и направо… — думал я, срезая очередной скользкий масленок… — вот-вот, сейчас еще немного и домой… палатка налево и вверх, то есть вниз… Макс!!!..» — «Ку-ку… ку-ку… ку», — и вместо Макса на мой вопль отозвалась безмозглая лесная птица. «Два с половиной…» — мелькнула мысль. Следующая мысль была не менее тревожной и сообщала о том, что если заблудиться и идти на юг, то до ближайшего населенного пункта километров сто, а если на север, то пятьсот-шестьсот, не меньше. Где север, а где юг, определить было совершенно невозможно. Мох одинаково густо покрывал все стороны света. Полярной звезды видно не было, а вместо нее пошел дождь, и лес вокруг как-то сразу потемнел. «Палатка должна быть где-то внизу!» — сказал себе я, спускаясь со скалистой гряды.