Тарек родился в очень бедной семье, пошел служить, чтобы выбиться в люди, да и просто не умереть с голоду. Богачом не стал, попал на войну, был ранен в руку. Вернулся в Багдад и с упорством учился. Оказался в Мухабарате. Все время оттенял, что судьбой похож на Саддама, и чрезвычайно гордился этим.
– Кабир, но ты же помнишь, я надеюсь, что основная твоя задача – курды и MIT, а не Тарек, – напомнил связной. – Из-за него ты не должен надолго откладывать поездку. В Эрбиль самолетом полетишь. Так быстрее и безопаснее.
– А оружие? Вообще-то у нас с Басиром есть небольшой «минивэнчик»…
– Забудь и про Басира, и про «минивэны». Самолетом туда около часа. Не будем рисковать. На дорогах сейчас опасно. А с оружием у них в горах проблем нет. Авдалян уже просил поторопить тебя. Зара связалась с кем-нибудь из РПК? Это нужно для дополнительного прикрытия.
– Да. Нас обещают встретить в Эрбиле. И все же с Тареком мне придется разобраться. Пока что он тоже собирается ехать со мной на север.
– Это исключено! Он провалит дело. В крайнем случае… – Тобиас вздохнул и промолчал, но Петру и так было понятно, что Тарек станет опасен, если откажется от сотрудничества.
– Что я ему могу пообещать?
– Деньги. Возможно, учитывая его профессиональную подготовку и опыт, работу в арабских странах – может быть, в Сирии. Ему, как я понимаю, здесь терять нечего… – связной встал, прошелся по комнате, раздвинул пальцами жалюзи и посмотрел на улицу: – Пока песчаная буря, у тебя есть время, но не позднее понедельника ты должен вылететь в Эрбиль. Мы еще встретимся у Ваджи. До переезда в Париж в Багдаде поведу его я. Познакомишь меня и с Недредом, если Центр одобрит работу с ним. В Эрбиле тебя примет наш человек из генконсульства. Ты его знаешь. Он был связным после вторжения американцев.
– Идзи? – припомнил Петр имя того связного. – Какой идиот дал вам польские псевдонимы? А ему бы больше подошло Любомирз или Радзимиш.
– Я ему передам, – серьезно пообещал Тобиас. – Тебя тоже Поляком прозвали.
– Ну я хотя бы муве трохэ по польску[38].
– Да, вот еще что. Меня просили показать тебе это. – Он достал из кармана пиджака, висевшего на спинке стула, запечатанный конверт.
Из конверта Петр вынул фотографию Сашки и Мансура. Жена приобнимала подросшего мальчишку. Тот изображал недовольство, как все пацаны, которые не любят телячьи нежности. Но в то же время лицо его изменилось. Он перестал походить на маленького взрослого, каким его увидел более полугода назад Петр, перед своим отъездом в Сирию из Турции. В Мансуре появились ребяческие черты, мягкие и озорные, а короткая стрижка сделала его красавчиком. Хотя при первой встрече он произвел неблагоприятное впечатление. Разве что только притягательные глаза, как у Дилар, крупные, черные, а не как у голубоглазого отца. К счастью, у арабов голубоглазые не редкость…
«Сашка заставила его оттаять. Вон как обнимаются, – чуть ревниво подумал он, жадно вглядываясь в фотографию с ощущением, что смотрит на фото из космоса. Их планета далеко, и приземлится ли он?.. – Кто их снимал? Неужели сам Александров пожаловал или кого-то из Управления послал? К Мансуру приглядываются? – Петр вспомнил тот разговор с генералом на конспиративной квартире в Москве, а затем и на улице. – Мальчишке много не надо. Поманят приключениями, возможностью пострелять и погеройствовать, побежит, как подорванный, не понимая, что за такие геройства расплата очень дорогая, а порой и фатальная. Ведь рвался поехать к Аббасу в Сирию, паразит! Хорошо ко мне обратился с этой просьбой и я его отшил, а другой бы взял. И знал же, хитрец, что я его папаша, а ничего не сказал».
Он посмотрел на обороте, но никаких подписей не обнаружил. «Хоть бы пару строк черкнула, – Петр с сожалением заглянул в пустой конверт. – Да что, собственно, она может написать? Все хорошо, живы-здоровы?»
Он вдруг поймал себя на том, что думает по-арабски и невесело усмехнулся. «Так от акцента не избавишься, – прикинул он. – Авдалян прав. Столько лет вживаться в другую культуру и язык, а потом возвращаться к истокам. Я русский не забываю, но когда не с кем поговорить на родном языке, прилепляются коростой чужие звуки, причем я не замечаю, как произношу их и в русском».
Тобиас подвинул к нему пепельницу. Намек Петр понял и сжег фотографию. Отдавать ее связному он не собирался и оставить у себя не мог. В химическом сине-зеленом пламени таяли их лица.
Песок намело под дверь цирюльни холмиками. Буря не стихала. Песок висел в воздухе почти неподвижно, как в невесомости. Солнце едва пробивалось сквозь пелену, словно песок растаскивал солнечные лучи на песчинки.
Кабир прислонил ладонь козырьком и заглянул внутрь, постучал металлическим брелоком по стеклу. На домашний Тареку он не дозвонился, а в цирюльне не было телефона. Во время бомбежек связь повредилась, так ее и не восстановили. Да Петр и не стремился – только лишние деньги за телефон платить.
– Чего тебя в такую погоду принесло? – закрыв лицо полотенцем, Тарек открыл дверь и торопливо запер, когда Петр заскочил внутрь. – Клиентов все равно не будет.
– А ты, похоже, здесь ночевал? – Горюнов заметил скомканные простыни на топчане в подсобке.
– Я допоздна засиделся, а потом уже начало мести, и я решил остаться. – Тарек выглядел сонным, с рубчиками на щеке, намятыми подушкой. Но сонливость его оказалась обманчивой, он сразу угадал: – Специально меня искал? По делу, что ли?
– Думаю, пришло время поговорить, Ясем.
– Ну, я чего-то такого ожидал. – Он спокойно пошел в подсобку. – Чайник поставлю.
Глядя ему вслед, Петр завел руку за спину и нащупал рукоять пистолета. Тарек хоть и немолод, но тренированный и жилистый. С таким голыми руками один на один, даже с учетом своего чемпионского прошлого, Петр может и не совладать. Как повезет. Однако напарник не выказывал ни агрессии, ни испуга.
– Тебе Али сказал? Вот ведь сумасшедший, а втемяшилось ему в голову. Помнит войну.
– Ты его спас, а такое не забывается. – Петр достал из ящика столика у двери, где стояла касса, табличку, ту самую, с ошибкой, и повесил на дверь – цирюльня закрыта. Он твердо вознамерился подергать Галиба и вынудить вскрыть еще одну точку для встречи из тех, что турки используют со своими агентами в Багдаде. А то повадился в цирюльню в нарушение конспирации, как к себе домой. Правда, добавится хлопот и Петру, проверять парольные знаки на оговоренных Галибом местах. Наверняка перед отъездом турок затребует встречи, чтобы дать последние инструкции.
Петр закурил, поглядывая в окно, и вдруг увидел в отражение стоящего за спиной Тарека. Не показывая испуга, повернулся, хотя сердце колотилось, казалось, на весь зал парикмахерской.
– Дай сигаретку, – как ни в чем ни бывало попросил напарник, глядя чуть насмешливо. От него не укрылся испуг Кабира. – Смотрю, турецкий табачок куришь. Он у них в самом деле хорош. Так я понимаю, дело не в нашем Али? А я подумывал его спровадить куда-нибудь, вывезти в деревню и оставить там. Дорогу в город все равно не найдет. А прикончить рука не поднималась.
– И хорошо, – Петр протянул пачку сигарет и дал прикурить Тареку от своей. – Али ни при чем. Давай сядем.
Они пошли в подсобку, сели на топчан. Чайник с шумом закипал, но про него оба забыли.
– Мы с тобой коллеги, и в этом ты был прав. Не вижу смысла скрывать это теперь, когда я знаю о тебе гораздо больше, чем успел узнать за три года нашего общения.
– Это звучит как угроза. – Тарек вальяжно улегся на левый бок, откинув простыни к стене, подпер рукой голову, а между собой и Кабиром поставил пепельницу.
Петр остался сидеть, но рядом с пепельницей на потертый ковер шлепнул папку, полученную от связного. Тарек посмотрел на нее и снова уставился в лицо друга.
– Я не собираюсь тебе угрожать, Ясем. Не вижу смысла. Напротив, я собирался просить тебя о помощи. Ведь ты же понимаешь, что нынешняя власть – это не те люди, которых ты и твои друзья хотели бы видеть во главе Ирака. Они ставленники американцев. Поэтому ты со своей группой сопротивления продолжаешь борьбу. Вы брали на себя ответственность за некоторые акции, проведенные против оккупантов, и ты выступал под своим настоящим именем. Ты не боишься, но твои люди, верные тебе до сей поры, стали сомневаться. Ведь так? Жизнь проходит, они бьются, как мухи попавшие в паутину, а все как прежде. Более того, их бывшие коллеги и друзья, ушедшие в ИГИЛ, теперь как бы на коне и даже пытаются захватить Киркук, нацелились на Багдад. Уже заняли некоторые города Ирака. Если они придут к власти, то не простят вас, пошедших другим путем – верности народу, партии БААС, свергнутому Саддаму, присяге, самим себе. И ты не знаешь, какие слова найти, чтобы убедить своих парней и мотивировать их на дальнейшую борьбу. Ваши потуги – капля в море. Денег нет, оружия… Ну, с оружием в Ираке, после всех войн, больших проблем не наблюдается, но все равно нужны деньги. Боеприпасы, медикаменты. У кого-то из бойцов семьи. А достойной работы для вас нет. – Петр затушил окурок и покачал головой: – Останешься ты скоро один, дорогой Ясем. И я не исключаю, что от бессилия и досады твои же бойцы тебя и прикончат. Не хотелось бы потерять человека, который был даже в личной охране Саддама какое-то время. Ты – носитель полезной информации, ты опытный контрразведчик, ты в какой-то степени просчитал меня, а это, хочется надеяться, не так просто.
– Пора переходить к главному, – посоветовал Тарек цинично. – В папке у тебя небось компромат? – Он встал и принялся заваривать чай в пакетиках. В цирюльне не было возможности прокипятить заварку, как багдадцы делали обычно.
– Не совсем, – ушел от ответа Петр. – Скорее, фото на память о твоей героической молодости. Посмотри, если хочешь. А потом лучше сожги. – Теперь и он расположился полулежа, чувствуя, что Тарек настроен на конструктивный разговор и, хотя пытается иронизировать, явно заинтересован в продолжении. – Мне кажется, что любой из вас, бывших офицеров армии или Мухабарата, многое бы отдал, чтобы снова вернуться к оперативной работе. В Ираке это невозможно при нынешней власти, и вы боретесь против нее. Но в ближайшие лет десять-пятнадцать на Ближнем Востоке будет раздрай и война с ИГИЛ – то в более острых фазах, то в тлеющей ее стадии. И не только с исламистами, но и с другими бандитскими группировками. Они плодятся, как грибы после дождя.