Петр замолчал и, обжигаясь, стал пить чай. Тарек тоже отхлебнул из своего стаканчика и ждал продолжения.
– Я знаю, что такое быть патриотом. Не говорить, что ты патриот, а быть им. Поэтому речь не завожу о том, чтобы предавать свою страну. Есть компромисс. Другие страны арабского мира, где ты мог бы продемонстрировать профессиональные навыки, всё, на что способен, без ущерба своим представлениям о чести. Да и против нынешней власти ты бы, наверное, не отказался поработать. Или я не прав? Может, ты хочешь быть, как тот парень в Тикрите, который покончил с собой, когда его не взяли добровольцем на ирано-иракскую войну? Ему поставили памятник у моста через Тигр – человек с винтовкой. А он мог помогать стране и по-другому, в тылу. Я бы сказал, что это памятник арабскому упрямству и просто человеческой глупости. Ты тоже хочешь разбиться в лепешку в бессмысленной погоне за прошлым? Никому и ничего не докажешь, ваше время ушло, и надо подумать о том, что ты можешь сделать для будущего своей страны и для себя лично. Ты это, в конце концов, заслужил. Выбирался из нищеты всю жизнь, добился положения в обществе и потерял в одночасье все… Мало кто выстоит и не сломается. Ты нашел выход в борьбе. Но признайся хоть самому себе в бессмысленности ее продолжения. Игиловцы тоже взрывают в Багдаде, еще какие-то группы засылают своих террористов, а ваши пусть и праведные взрывы потонут в общем грохоте, вам припишут и то, чего вы не делали, население ненавидит всех скопом – и правых, и неправых, всех, у кого на руках обнаружат следы пороха и взрывчатых веществ. Разве не так? Да-да, открой. – Он увидел неуверенный жест, с каким Тарек потянулся к папке.
Отчет чекиста из папки убрали, оставили только ксерокопии фотографий. Делегация из Ирака у Царь-пушки в Кремле, на фоне Мавзолея и другие…
– Из тебя бы вышел неплохой оратор. Саддам тоже умел говорить проникновенно. То, что мы хотели слышать. Я помню, он выступал по «Аль-Джазире» почти в конце марта, когда только все началось. Он сказал: «Держите огонь зажженным! Возьмитесь за мечи! Никто не победит, если у него не будет храбрости по воле Аллаха… Американо-сионистский союз против человечества потерпит крах». У нас храбрость была и есть. Но враг до сих пор торжествует.
– Но Саддам сказал еще и это: «Пусть живут все нации, дружественные нам, и справедливость восторжествует в этом мире».
Петр тоже смотрел это выступление Хусейна, и оно, по его мнению, выглядело жестом отчаяния.
– У тебя хорошая память, профессиональная, – коряво по-русски сказал Тарек. – И ты всегда умело подбираешь цитатки, чтобы склонить спор в свою сторону.
– Да ты полон сюрпризов, старина! Ты же давно не практиковался в русском, а говоришь вполне сносно. – И с ужасом подумал: неужели и он сам с таким же акцентом произносит русские слова?
«Нет, не может быть, – утешил себя Петр. – Русский для Тарека неродной». Но Петр часто ловил себя на том, что не может вспомнить некоторые русские слова и приходится поднапрячься. Вместо них то и дело выскакивают турецкие, арабские, даже персидские (фарси ему использовать почти не приходилось, разве что в интернете он читал персидские газеты).
– То, что ты заговорил по-русски, означает согласие?
– Бежал от дождя – попал под ливень, – уже по-арабски прокомментировал свое нынешнее положение Тарек. – Я ждал подобного предложения от тебя, как только стал подозревать, что ты не обычный цирюльник и не «спящий» боевик, хотя и такие версии у меня имелись.
– Я зря ушел от слежки. Это стало последней деталью в твоем раскладе?
– В общем, да. Сбивало только твое участие в ИГИЛ. – Тарек затушил сигарету и отобрал окурок у Кабира. – Надо завязывать с куревом. Буря будет еще довольно долго, а мы весь кислород тут скурили.
Он встал и подлил себе и напарнику чая.
– Я почти сразу хотел привлечь тебя в нашу группу, – продолжил Тарек. – Но потом… – Он замялся. – Пожалел, что ли. Подумал, что ты неподготовлен к таким действиям. Тебя схватят. Попасть в «Абу-Грейб» или в «Кэмп Букка» под Басрой – это не каждый выдержит. Мне вначале казалось, что ты обычный человек, добрый, сочувствующий. А таких там ломают. Я знаю людей, кто попадал в эти тюрьму и лагерь…
Петр не поверил Тареку. Он считал, что бывший офицер Мухабарата не стал задействовать хозяина цирюльни в своих акциях только лишь потому, что парикмахерская хорошее прикрытие для него самого. А известие об участии Кабира в ИГИЛ, вероятно, и вовсе напугало. Поэтому он организовал слежку. Решил, что исламисты ищут подходы к его группе, чтобы переманить на свою сторону или вовсе уничтожить.
– Я не лукавлю, – добавил он, словно читая мысли Кабира. – Мне действительно было тебя жаль. Ты выглядел человеком одиноким и погруженным в себя. Я думал, это от личных потерь, связанных с войной. Но потом начал понимать, чем обусловлена такая замкнутость.
– Значит, я не добрый и не сочувствующий? – криво улыбнулся Петр, изображая обиду.
– Ты – разведчик. А все эти качества у нас подавляют основные профессиональные навыки – узнать, найти, добыть, выведать, и все остальное: доброта, сочувствие, злоба, агрессия, общительность и тому подобное – работают на цели и задачи, которые перед тобой поставило руководство. Разве не так?
Петр понял, что имел в виду чекист, общавшийся с Тареком в Москве: Тарек фанатик профессии. И в самом деле думает, что разведчик или контрразведчик, каковым он является, может даже эмоции свои использовать исключительно по необходимости.
– В глобальном смысле да. Но если бы я следовал твоей теории, ты бы здесь не сидел. Я просто не открыл бы тебе дверь в ту бурю, услышав выстрелы. Я бы оберегал свою персону, дабы выполнить задание Центра.
– Ну и правильно бы сделал! Вот поэтому у вас Союз и развалился, – сердито заключил он. – Вы слишком много рефлексируете, где надо и не надо, а в это время у вас под носом шуровали иностранные агенты.
Петр почувствовал, что не стоит затрагивать профессиональное самолюбие друга. Эта тема, очевидно, табу. «Да и старина Тарек в конечном счете прав. – Петр покивал своим мыслям. – Он выжил благодаря своей категоричности и непримиримости».
Однако сложившийся стиль их общения и природная язвительность не позволили ему промолчать:
– Вы тут тоже прохлопали цэрэушников со своей непоколебимостью. Они у вас шныряли, как у себя дома. Что же вы не откинули эмоции и не пресекли предательство в зачатке?
– Предателей много. Да и технологии ЦРУ и Моссад срабатывают, особенно если государственность в стране пошатнулась по каким-то внутренним причинам или при внешнем воздействии. В 2001 ИНА[39] сообщило, что Саддам создает армию аль-Куд, чтобы освободить Иерусалим. Мы, конечно, знали об этом и раньше и поддерживали его. Чувствовать себя свободными на нашем Ближнем Востоке можно, лишь избавившись от сионистов. Но шайтан! Как это преподносилось в прессе – бравурная глупая пропаганда по телевидению настраивала иракцев против. Да и воевать никто не рвался. Арабы вообще не любят воевать, хотя только и делают это. Парадокс. – Тарек взлохматил волосы. – В Сирии больше всего воюет не армия, а ополченцы. Начинают шевелиться только, когда враги приходят к тебе в дом. В современном мире, если ты лишь заикнешься, что ты миролюбив и не хочешь ни с кем воевать, – это прозвучит как приглашение к вторжению. А Ирак последние годы стал вообще проходным двором. Это напоминает времена вашей Гражданской войны, если я правильно помню историю СССР. То красные, то белые, то зеленые… Обыватели только успевали флаги менять, чтобы их к стенке не поставили первые, вторые или третьи.
– Так что с армией? Я помню эти сообщения ИНА. Ты ведь это к чему-то сказал.
– К тому, что в Женеве к Барзану подкатывался «переговорщик» из одной арабской страны, который передал озабоченность Израиля наличием у нас больших запасов оружия, скопившихся после восьмилетней войны. Шпион этот, конечно, моссадовский был. Кстати, араб, – он подозрительно, скорее по привычке покосился на Кабира. – Ты ведь не араб? Неужели русский? Признайся, у тебя ведь есть арабские корни.
«Тверские», – хотел уточнить Петр, но молча покачал головой.
– Так вот. Идея с народной армией была хорошая, но воевать никто не стал бы, да и против израильтян это не так уж и просто. Они ребята цепкие.
– А что хотел тот фальшивый араб от Барзана? Это же сводный брат Саддама? Барзан Ибрахим аль-Тикрити?
– Он самый. А этот тип намекал, что Израиль не против договориться, как открыто, так и тайно. Но с ними нельзя договариваться! – Забывшись, Тарек достал сигарету, но вспомнив про духоту, раздраженно бросил сигарету на папку с фотографиями. – Саддам это знал как никто другой. Но все талдычили, что это лишь его упрямство и не стоит искать руку Запада или Израиля там, где ее нет. А Саддам просто не хотел ждать, когда они придут к нам в дом, и хотел напасть первым. Пошла атака на Хусейна – через Удея, через Олимпийский комитет, через Египет. Сулили отмену санкций. Лишь бы договорились с Тель-Авивом. Саддам написал записку Удею, в которой высказался по поводу египетских посреднических попыток: «…К шайтану их и тех проклятых арабов, которые им подыгрывают. Наша дверь закрыта». Он не отказывался вести переговоры по поводу санкций, но не хотел ничего слышать о примирении с Израилем.
Петр хотел было поинтересоваться, откуда мог знать содержание этой записки Тарек, но сказал другое:
– Дверь всегда можно выбить! Закрывают обычно от приличных людей, а не от грабителей, ведь у тех есть отмычки, да и просто крепкое плечо. – Он с тоской поглядел на пачку сигарет. – У нас тут есть что-нибудь пожевать?
– На, не страдай, – дотянувшись до столика, Тарек взял плошку с орешками.
– Саддам использовал помощь американцев, – напомнил Петр, – когда сцепился с Ираном, получал химическое оружие и бактериологическое, кинулся на Кувейт и тут же получил по рукам. А потом стал поднимать голову, чтобы показать, кто в доме хозяин. Вот этого ему и не простили. Потому и казнили так спешно. Даже тридцать суток не выдержали, хотя суд давал отсрочку. Талабани сказал, что повесить Саддама надо как мин