имум двадцать раз по числу покушений на Талабани.
Тарек не прореагировал на слова Петра о том, что Хусейн пользовался помощью американцев, но тревожно нахмурился. Личность Саддама для него оставалась неприкосновенной. Петр спросил:
– А что с оружием массового поражения? Неужели Саддам не хотел его создать?
– Конечно, у нас есть институт по атомным исследованиям. И проект о создании атомной бомбы существовал. Но его заморозили за много лет до вторжения. Я разговаривал с некоторыми физиками по долгу службы, и они твердили об этом, хотели все восстановить, чтобы получать зарплаты повыше за исследования. Они писали разные невероятно объемные отчеты о том, что могли бы делать, рассчитывали на финансовые вливания. Эти отчеты можно было бы принять за реальную работу по ядерному вопросу.
Тарек выглядел усталым. Он потер лицо крупными ладонями.
– Ну же, давай, что я должен подписать? – спросил он, отняв руки от лица.
Петр встал с топчана, сходил в зал и достал из ящика под кассой листок бумаги и ручку. Напарник под диктовку написал согласие работать на российскую разведку, а Горюнов убрал листок, сложенный вчетверо, в нагрудный карман рубашки. Только тогда они оба выдохнули. Тарек, по большому счету, получил то, к чему стремился – работу и статус. Он увидел свет сквозь сплошную пелену песка, который взвился в небо, когда первые бомбы стали падать на Багдад, когда погибла его семья в собственном доме и Саддам сперва исчез, а затем был позорно казнен, не как достойный офицер, а как обычный воришка или убийца. Тарек чувствовал себя все эти годы так, словно это он болтался повешенный с разорванной шеей и сломанными позвонками, а не Хусейн, словно это его сунули в еловый гроб и отправили сначала в Тикрит, а потом, испугавшись паломничества к могиле, перевезли в родное село, туда, где были похоронены сыновья и внук. Это не Саддама распнули на посмешище американцам и их приспешникам, а весь иракский народ и часть большого арабского сообщества, пусть и разобщенного.
– А все-таки вы были не правы, – Тарек хлопнул себя по бедру оживленно. – Я имею в виду Советский Союз. Не могу простить, что вы приостановили нам поставки оружия во время конфликта с Кувейтом. Мы помогали по просьбе кувейтских патриотов-революционеров. Они свергли клику нефтяных магнатов. Чего ты улыбаешься? Это так! А вот ваш Горбачев лучше бы промолчал, а не лез с осуждением иракской агрессии. Ну, конечно, зато его похвалил Буш. Никогда вы не дружили с американцами! А тут поцелуи взасос и Нобелевскую в придачу. Да еще и в Германии позиции сдали, а они, между прочим, американцы, так там и остались!
– Как Буш тогда говорил? «Иракское вторжение – это не просто военное нападение на небольшой Кувейт. Это безжалостная атака на саму суть международного порядка и идеалов цивилизации». – Петр был совершенно согласен с Тареком. Он уже мысленно писал подробный отчет-инструкцию, как работать связному с таким непростым объектом, как Ясем Тарек, испытывая сомнения, что с Тареком, кроме него, вообще кто-то сможет взаимодействовать. – Ничего не напоминает? Как под копирку все остальные речи их президентов перед очередным незаконным вторжением. Тогда американцы влезли в Саудовскую Аравию, чтобы якобы ее защищать от иракских войск, находящихся в Кувейте. Но ведь и тогда цель Саддама была не поддержка революционеров, а Израиль и Палестина. Спровоцировали бы с Тель-Авивом конфликт, Ирак поддержали бы и другие арабские страны. Тогда поддержали бы. Но уже через несколько лет американцы сделали все, чтобы реализовать свой план «контролируемого хаоса» на Ближнем Востоке. Однако хаос вышел из-под контроля, в конечном счете. А в случае с Кувейтом выиграли, как всегда, США, Израиль и Иран. Потирали руки, что их давний враг Багдад сокрушен ракетными ударами и подорван экономической и военной блокадой.
– Думаешь, они рады и теперь? – Тарек поджал губы и взял папку с фотографиями в руки. – А я был ничего, бравый офицер… Что там с твоей поездкой в Эрбиль? Что-то мне подсказывает, что я не поеду и буду занят чем-нибудь еще?
– Пока останешься здесь. – Петр обвел взглядом подсобку с некоторой долей сожаления. – Я познакомлю тебя с одним человеком, с ним и будешь на связи. Он даст инструкции о дальнейшей работе. Надо чтобы цирюльня работала, пока меня нет. Либо я вернусь, либо меня кто-нибудь заменит. И если тебя решат отсюда перевести.
Тарек тоже огляделся.
– Да, жаль. – Он прошел к квадратному окну, находившемуся почти под потолком. Взглянул на тусклый свет, приглушенный песчаной взвесью. – Еще часа два крутить будет… Символично – встретились в песчаную бурю и теперь…
– Да ты романтик!
– Язва ты, Кабир, не хуже пендинки! – Он встал спиной к стене, прислонился затылком, выставив крепкий подбородок вперед. – Ты же в Эрбиль на самолете? Тогда стволы бесхозными будут. Оставишь?
– Ты гляди, забудь про свою активную подпольно-террористическую деятельность, – погрозил пальцем Петр. – Стволы-то я оставлю, но береги теперь себя, не разменивайся на мелочевку.
– Осел останется ослом, даже если везет казну султана, – повел плечом Тарек.
– У нас говорят, горбатого могила исправит, – хмыкнул Петр, запоминая очередную народную арабскую мудрость. – Я эти дни буду, наверное, занят, справишься тут?
– А когда я тебя подводил? – Тарек выглядел гораздо спокойнее, чем обычно. Видимо, его тяготила неопределенность. – Слушай, а ты точно не сириец?
– Ну как тебя убедить? – по-русски спросил Петр и продолжил по-арабски: – Лучше расскажи, откуда у тебя это? – Он показал на его руку, имея в виду шрам от ранения. – На войне ранило? Я знаю, что тебе прострелили руку.
– Так-то лучше, – услышав русскую речь, проворчал тот. – Нет, на войне меня ранило в плечо. А это Удей постарался.
– Сын Хусейна? За что? – изумился Петр.
– Я арестовал его приятеля. И получил… – Тарек потер привычным движением шрам. – Со мной, как со старым псом, который всю жизнь служил исправно. Пнут, а он и рад, что про него вообще не забыли.
– Когда тебя так «пнули», ты еще совсем не старым был. Почему стерпел?
– Из-за Саддама-сайида, – лицо Тарека при слабом освещении в подсобной комнате показалось Петру торжественным и слегка таинственным. – Он мне за эту проделку сына «Мерседес» подарил.
– И ты простил?
– Ты зря спрашиваешь так насмешливо. Тут не подходит слово «простил». У тебя есть дети?
– Сын, – признал Петр, понимая, что при любом раскладе Тареку до Мансура не добраться.
– Да? Ну тем более. Должен понимать, что детки не всегда приносят радость… Это от Зарифы? Хорошо, хорошо, молчу, – он поднял ладони. – Не мое дело, согласен… А Удей был вспыльчивым, кстати, как и Саддам. Но при этом Хусейн был великодушным.
– Ты о подаренном «Мерседесе»? Единство, свобода, социализм![40] Это к какому из трех пунктов относится?
– Зря ерничаешь. Машина была извинением, и только. Он не покупал людей. Мы и так были ему верны, потому что он – это мы.
Петр похлопал в ладоши и прокомментировал:
– И ты еще меня упрекал в излишней эмоциональности!
– Не заигрывай со мной. Ты хочешь что-то спросить, я же вижу. Тогда не ходи вокруг да около, – насупился Тарек.
– Как ты относишься к Хади аль-Амири?
– Зачем он тебе?! Он шиит, воевал против меня и моих братьев в восьмилетней войне на стороне чертовых персов, возглавляет Бадр[41]. Министр транспорта, а на самом деле контролирует слишком многое в правительстве Ирака. МВД полностью под ним, его возглавляет подчиненный аль-Амири по Бадру. И не только полиция в их руках, но и разведка. Вы что, хотите с ним вести какие-то переговоры? Вот в этом я точно не буду участвовать!
Петр поразился тому, как стремительно утратил невозмутимость его напарник. «Ого, а нервишки и у него имеются. Не стоит испытывать его терпение».
История с Недредом и стремление ему помочь навели на мысль, что Ваджи может не просто посодействовать в трудоустройстве незадачливого турка с помощью замминистра транспорта, но и устроить личную встречу с министром транспорта – влиятельнейшим человеком в нынешнем шиитском правительстве Ирака.
Хади аль-Амири и его шиитская армия активно противодействовали игиловцам, подставив плечо деморализованным правительственным войскам. Шиитам есть что терять, так же, как курдам, в отличие от суннитов-игиловцев. Вот эти две силы и противостоят ИГИЛ в борьбе за Ирак.
За спиной аль-Амири к тому же Иран, оказывающий ему активное содействие. Во-первых, Иран справедливо страшится нашествия ИГИЛ. Во-вторых, мягко говоря, не любит Ирак после восьмилетней войны. Старые раны, оставшиеся с той поры, при любом даже незначительном ненастье ломит – всплывают застарелые обиды. Но в данном случае Тегеран заинтересован, чтобы не было падения Ирака.
– Я считаю его врагом, – уже спокойнее добавил Тарек. – Вот против таких, как он, мы и боремся. Во время оккупации они были на стороне американцев. Бригады Бадра стоят на довольствии в Иране, у службы внешней разведки. Еще в какой-то степени я готов смириться с тем, чтобы использовать курдов в борьбе с игиловцами и другими бандами террористов, они хорошие бойцы, но шииты… Курды имеют договоренности о поставках нефти в Израиль. Это еще один довод за отстаивание своих территорий и Киркука в особенности. Они не хотят потерять источник финансирования, а Израиль – нефть. Поэтому Тель-Авив тоже нажмет на педали, чтобы не произошло катастрофы. Если кто и контролирует хаос – то они.
– Ты их не демонизируешь?
– В самый раз! – Тарек рубанул ладонью воздух.
Петр все же закурил, игнорируя недовольный взгляд напарника. Аль-Амири был полевым командиром, теперь двинул в политику и очень активно. Так, глядишь, и в президенты шагнет.
– А что ты говорил про своих приятелей, сидевших в лагере Букка? Там ведь и Абу Бакр аль-Багдади сидел.
– Алим Абдутавваб – мой подчиненный по Мухабарату, затем он был в нашей группе повстанцев. А в лагере были и другие, человек девять из нынешней верхушки ИГИЛ. Бунтовали против американцев и уже тогда сколачивали костяк будущей группировки. Во время мятежа в лагере они действовали очень слаженно. Алим говорил, что грамотная организация отчасти заслуга и его, и таких, как он, – бывших офицеров. В лагере сидело и много сброда, который попал туда за мародерство и насилие, а не за борьбу с оккупантами. По сути, тюрьма, но сажали в лагерь, как говорится, без суда и следствия. Хватали всех подряд, кто даже просто рядом с местом теракта оказывался или там, где шли боестолкновения повстанцев с оккупантами. В лагере будущие игиловцы начали практиковать казни несогласных.