деляла с царем походную жизнь, солдатскую пищу и в то же время удачно олицетворяла семейный очаг, куда его с годами все больше тянуло». А еще она «обладала огромным природным умом, глубоким пониманием мужчин и владела искусством обходиться с ними. Она была одарена тонким тактом, давала Петру и его министрам прекрасные советы. Даже в самых затруднительных ситуациях она не теряла голову. В самые сложные моменты она умела найти правильное решение».
Словом, она смогла сделаться нужной Петру, стать его приютом, его домом. Она одна умела успокаивать царя в минуты нервных приступов, которые сопровождались дикими головными болями. В такие моменты все в ужасе прятались от монарха. Только Екатерина подходила к нему, заговаривала с ним своим особым языком, и это действовало успокаивающе. Затем она ласкала голову Петра, и он засыпал у нее на груди. После этого, дожидаясь благотворного действия сна, она долго сидела неподвижно, пока Петр не проснется. И царь вставал свежим и бодрым.
Мемуарист свидетельствовал: «Она не была ни мстительна, ни злопамятна, чем сильно отличалась от своего друга и советчика Меншикова, всегда мстительного и непреклонного. Екатерина умела обезоруживать своих врагов и многих превратила в преданных сторонников, никогда не забывая оказанной услуги».
Об отношении Петра к Екатерине свидетельствуют его письма к ней, полные заботы и внимания, а также не свойственная ему щедрость. Так, 5 января 1708 года, в разгар войны с Карлом XII, полагая свою жизнь в опасности, Петр распорядился выдать Екатерине с дочерью 3000 рублей – сумма для того времени немалая, если учесть известную бережливость царя. В письмах царя к своей красавице обращают на себя внимание извещения государя о посылаемых подарках и гостинцах – а это не что иное, как знаки внимания и любви самодержца. Так, он ей материю да кольцо, а «маленькой» (дочери) полосатую материю с пожеланием «носить на здоровье». Или покупал для Екатерины новомодные часы со специальными стеклами от пыли, да печатку, «да четверной лапушке втрайом», с извинением, что «больше за скоростью достать не мог, ибо в Дрездене только один был день». В другой раз слал «устерсы… сколько мог сыскать». В письмах Петра часты мотивы разлуки: «Ей, без Вас скучнехонько»; «Для Бога ради приезжайте скорей. А ежели зачем невозможно быть, отпиши, понеже не без печали мне в том, что не слышу, не вижу Вас»; «Хочется мне с тобою видеться. А тебе, чаю, гораздо больше того, что я в 27 лет был, а ты в 42 не была» (так писал ей 42-летний царь).
Однако Екатерина нечасто расставалась с Петром I: она сопровождала супруга, даже будучи беременной. Выдающуюся роль она сыграла в 1711 году в Прутском походе, когда русскую армию, возглавляемую царем, окружили втрое превосходившие силы турок и крымских татар. В русском лагере началась общая паника – на исходе было продовольствие и запасы питьевой воды, не было корма лошадям. Самообладание потерял даже Петр. И только Екатерина сохранила присутствие духа. Любительница роскоши, она в этот судьбоносный момент, казалось, забыла об этом своем пристрастии – и все имевшиеся у нее драгоценности пожертвовала на подкуп турецкого паши, командовавшего вражескими войсками. В результате был заключен спасительный мир, русская армия уцелела. Тогда Петр I в ознаменование «вечной памяти знаменитого освобождения армии, царя и царицы у реки Прут» учредил орден Святой Екатерины, которым впоследствии награждались наиболее заслуженные женщины России. А в 1713 году царь спустит на воду 60-пушечный фрегат «Святая Екатерина». Екатерину же он наградит этим орденом 24 ноября 1714 года, подчеркнув, что в то опасное время она «не как жена, но как мужская персона видима была».
9 февраля 1712 года состоялось бракосочетание Петра I с Екатериной Алексеевной. Несмотря на то, что царь вновь подчеркнул при этом заслуги своей избранницы перед государством и армией, в народе распространялись «неудобь сказаемые толки» против новой жены: «Не подобает Катерине на царстве быть: она не природная и не русская… Она с Меншиковым его величество кореньем обвили…» и так далее. Очень точно проанализировал ситуацию Борис Успенский: «Брак Петра с Екатериной вызвал резко отрицательную реакцию не только потому, что Петр женился вторым браком при живой жене, насильственно постриженной, – подобные прецеденты по крайней мере имели место (пусть в исключительных случаях) и раньше. Беспрецедентным было смещение духовного и плотского родства. Дело в том, что восприемником Екатерины, когда она преходила в православие, был царевич Алексей Петрович. Следовательно, Екатерина была крестной дочерью Алексея (ведь даже “Алексеевной” Екатерина была названа по имени своего крестного отца…), а по отношению к самому Петру она оказывалась в духовном родстве внучкой; при этом духовное родство в данном случае не различалось от плотского, но лишь становилось еще выше. Итак, обвенчавшись с Екатериной, Петр как бы женился на своей внучке. Это не могло расцениваться иначе, как своего рода духовный инцест, кощунственное попрание основных христианских законов». Царь, однако, не склонен был прислушиваться к мнению толпы.
Экономный и даже, по словам современников, «скуповатый» Петр, и женившись, по отношению к тратам царицы всегда проявлял завидную широту. Особенно резко это бросалось в глаза при сравнении дворов Екатерины и Петра. «Двор царицы так хорош и блестящ, как почти все дворы германские… У царя же, напротив, он чрезвычайно прост», – отмечал камер-юнкер Фридрих-Вильгельм Берхгольц. Петру прислуживали лишь несколько денщиков; у Екатерины же одних только женщин, вместе со стряпухами, было 34, да еще 50 мужчин и 22 человека при лошадях и экипажах. Иностранцы говорили, что двор этот затмевает пышностью любой, кроме Версаля. (Заметим в скобках, что «короля-солнце» Людовика XIV обслуживали 198 человек.) И это не удивительно – драгоценности с редкой откровенностью выносились здесь на всеобщее обозрение. Голштинец граф Хеннинг Фридрих фон Бассевич сообщил: «Супруга… окружена, согласно воле монарха, царским блеском, который ему всегда был в тягость и который она умела поддерживать с удивительным величием и непринужденностью. Двор, который она устраивала совершенно по своему вкусу, был многочисленен, правилен, блестящ, и хотя она не смогла вполне отменить при нем русских обычаев, однако ж немецкие у нее преобладали». Когда Петр и Екатерина путешествовали вместе, то, как правило, в отдельных поездах, отличавшихся один своей роскошью, другой – простотой.
Екатерина всегда стремилась одеваться щегольски, постоянно следила за европейской модой. Знаменательно, что факт этот нашел свое отражение в повести А. С. Пушкина «Арап Петра Великого»: «Государева коляска остановилась у дворца, то есть Царицына сада. На крыльце встретила Петра женщина лет тридцати пяти, прекрасная собою, одетая по последней парижской моде».
Не исключено, что вкус к модному платью и драгоценностям привил Екатерине ее давний друг, наипервейший поклонник роскоши в Петровскую эпоху Александр Меншиков (они нередко баловали друг друга подарками).
О ее обостренном интересе к модам свидетельствуют и ее письма. «Впредь просим, – писала она к находившемуся в Италии Савве Владиславичу-Рагузинскому, – ежели что выдет новой моды какие дамские уборы, а именно платки и прочее, дабы старались по одной штучке для пробы прислать к нам». И царице посылались платки, муфты, цветы из шелка и перьев, туалетное мыло, духи и т. д.
Модные товары посылал жене из-за границы и сам Петр. Известно, что она возжелала заиметь распространенные тогда в Европе фонтанжи и аллонжи (мода на них сохранялась до 1720-х годов), служившие из-за их непомерной величины мишенью критики со стороны моралистов и сатириков. 7 апреля 1717 года монарх писал Екатерине из Брюсселя: «Посылаю тебе кружива на фонтанжу и агаженты; а понеже здесь славные круживы всей Эуропы и не делают без заказу, того для пришли образец, какие имена или гербы на оных делать». Она сразу же ответила: «Особливо благодарствую за присланные кружива брабантские, которые я також в целости получила. А что изволили Вы милостиво ко мне писать, чтоб прислать обрасцы, какие мне еще надобны кружива; и хотя я не хотела тем утрудить Вашу милость, однакож при сем образец посылаю и прошу против оного приказать зделать на фантанжи, толкоб в тех круживах были зделаны имяна Ваше и мое, вместе связанные».
Она облачалась то в новомодные французские одеяния, то в испанские робы, то в щеголеватые немецкие платья, блистая всеми цветами радуги – дорогим серебряной материи шитьем, атласным, оранжевым, красным – великолепнейшими костюмами. Искусно одета она была и на ассамблеях (чем резко выделялась на фоне простой одежды Петра). Здесь она могла вести беседу на четырех языках. Но поистине неподражаема она была в танцах – «танцевала чудесно и выполняла артистически самые сложные пируэты, в особенности когда сам царь был ее партнером. Ее низкое происхождение не смущало ее».
Плебейское происхождение ничуть не смущало Екатерину, однако оно сразу бросалось в глаза искушенным. Сохранился отзыв одной брайретской маркграфини Вильгельмины о приезде российской царской четы в Берлин в 1719 году. «Царица была мала ростом, толста и черна; вся ее внешность не производила выгодного впечатления. Стоило на нее взглянуть, чтобы тотчас заметить, что она была низкого происхождения. Платье, которое было на ней, по всей вероятности, было куплено на рынке; оно было старомодного фасона и все обшито серебром и блестками. По ее наряду можно было принять ее за немецкую странствующую артистку. На ней был пояс, украшенный спереди вышивкой из драгоценных камней, очень оригинального рисунка в виде двуглавого орла, крылья которого были усеяны маленькими драгоценными камнями в скверной оправе. На царице было навешано около дюжины орденов и столько же образков и амулетов, и когда она шла, все звенело, словно прошел наряженный мул». Трудно согласиться с автором этого отзыва о непрезентабельной внешности русской монархини – большинство мемуаристов и историков говорят о ней как о женщине блестящей наружности. Так, у Михаила Семевского читаем: «Роскошная черная коса убрана со вкусом; на алых полных губах играет приятная улыбка; черные глаза блестят огнем, горят страстью; нос слегка приподнятый; высоко поднятые брови; полные щеки, горящие румянцем, полный подбородок, нежная белизна шеи, плеч, высоко поднятой груди». Такой предстает она и на многочисленных парадных портретах того времени.