Я с удивлением уставилась на собеседницу, пытаясь понять, что на нее нашло. И тут меня осенило! Да это же ревность! Банальная бабья ревность. Похоже, Петров тот еще сердцеед. Сначала Ангелина, теперь Ираида. И все они почему-то решили, что между нами с шефом что-то есть.
Помня о том, чем закончилась предыдущая встреча с влюбленной в Петрова женщиной, я на всякий случай отодвинулась на край скамьи и приготовилась ретироваться бегством при малейших признаках опасности – о том, чтобы вступить в схватку с соперницей, и речи не шло: мои боевые навыки, несмотря на приобретенный опыт, по-прежнему на нулевом уровне.
– Послушайте, Ираида Семеновна, – мне стоило немалых усилий сдержаться и не послать собеседницу в дальний пеший поход за грибами и ягодами, – можете спать спокойно. У нас с шефом исключительно рабочие отношения.
– Да, да, заливай больше, – усмехнулась Миронова и неожиданно икнула. – И именно поэтому вы сегодня приехали вместе. Угу, угу, у нас же Петров – тот еще добродетель: всегда секретарш лично подвозит. Держи карман шире!
Я пожала плечами, мол, дело ваше, думайте что хотите.
– Не-е-ет, – проговорила Ираида, – тут что-то не так. Я же вижу! Все вижу!
– Очень рада, что у вас такое прекрасное зрение, но мое, видимо, значительно хуже, так как пока ничего такого я не разглядела. Ровным счетом ни-че-го. – Последнее слово я произнесла по слогам, надеясь хоть так донести его смысл до собеседницы.
Разговор утомил меня с самого начала. Стоило мне понять, о чем пойдет речь, как я тут же утратила к нему всякий интерес и сейчас мучительно искала повод закончить беседу.
Не найдя способа сделать это вежливо, я резко поднялась, давая понять, что считаю разговор оконченным, и, отвернувшись, зашагала по аллее куда глаза глядят, не обращая внимания на грозные окрики Мироновой, приказывающей мне вернуться.
Завернув за угол, я наткнулась на Хоруженко, который, укрывшись от посторонних глаз и ушей, вел оживленный разговор по телефону. Не желая встречаться с ним тет-а-тет (мне и утренней беседы хватило), я резко затормозила на пятках и нырнула обратно, стремясь скорее покинуть «опасное место». Сделать это не успела, так как чутким ухом уловила кусочек фразы, заставившей меня изменить намерения и обратиться в слух.
– Нет, баба Глаша, я не отказываюсь выполнять свои обязательства! – шипел Олег, явно прикрывая трубку рукой. Напрасная предосторожность: судя по всему, парня переполняли эмоции, поэтому говорить тихо он был просто не в состоянии. – Нет, я все сделаю как надо! Да, как обычно! Но вам нужно подождать – мне кажется, Стершин начал что-то подозревать… Нет… Да… И в этом есть и ваша вина тоже… Зачем светиться со своими отпусками?.. Значит, плохо предусмотрели… Вот только не надо…
Что именно «не надо», мне узнать не удалось. Увлекшись подслушиванием, я настолько вошла в раж, что забыла о предосторожности: стремясь не пропустить ни единого слова, я максимально вытянула шею, опершись на невесть зачем здесь находящийся оцинкованный таз. В какой-то момент ненадежная опора зашаталась и с диким грохотом, выдавшим меня с головой, рухнула на землю.
Хоруженко тут же прервал разговор и в два прыжка оказался рядом.
– Что ты тут делаешь? – недобрым тоном поинтересовался он, сощурив глаза.
– Э-э-э… – Я огляделась по сторонам в поисках подсказки и тут же придумала весьма достойный ответ на поставленный вопрос: – Да вот, попариться пришла, – И ткнула пальцем в вывеску «Баня» на доме, возле которого мы стояли. – Тазик хотела взять, – заявила на голубом глазу, подхватывая посудину, – да вот не удержала и уронила.
Мне показалось, что объяснение Олега удовлетворило. По крайней мере, из взгляда ушла настороженность, черты лица разгладились и смягчились. Кивнув, он произнес фразу, смысл которой стал мне ясен немного позднее:
– Хорошо. Только будь, пожалуйста, осторожнее!
Недоуменно пожав плечами, я, провожаемая пристальным взглядом парня, отправилась в деревянную избу.
И хотя в мои планы ранее не входило посещение парной, теперь не оставалось ничего другого, как, раздевшись донага (купальник благополучно покоился на дне дорожной сумки, располагавшейся, в свою очередь, в выделенном мне гостевом доме) и обернувшись лежавшим на полочке полотенцем, шагнуть в хорошо разогретое помещение.
Конечно, кроме меня, в жаркой парной никого не было – коллеги веселились на свежем воздухе, с наслаждением поглощая шашлык и горячительные напитки. Им и без того достаточно тепло. Но делать нечего – нужно провести здесь хотя бы несколько минут на случай, если Олег ожидает снаружи. Ни в коем случае он не должен догадаться о том, что я стала свидетельницей его странного разговора с бабой Глашей.
Интересно, что скрывает эта парочка? Не то чтобы меня это касалось – в конце концов, моей целью по-прежнему остается Петров, – но ведь любопытство не порок. Нужно непременно подумать об этом на досуге. Скорее бы домой – не терпится обсудить случившееся с Ольгой и Вовкой!
При воспоминании о верных друзьях мне тут же захотелось им позвонить. Пожалуй, я вполне достаточно пробыла в парилке, чтобы усыпить бдительность Олега. Кроме того, местный банщик потрудился на славу, разогрев помещение до рекордной температуры. Лично мне хватило и пяти минут, чтобы полностью лишиться всей имеющейся в организме жидкости.
Соскочив с деревянной лавки и в два шага оказавшись у выхода, я толкнула тяжелую дверь, предвкушая то удовольствие, с которым встречу поток свежего воздуха.
Случиться этому было не суждено – дверь оказалась заперта. Разумеется, снаружи.
Горячая волна паники прошла по моему телу. Пытаясь справиться с ней и обрести хотя бы намек на спокойствие, я начала глубоко дышать, чем лишь усугубила ситуацию. Почувствовав, как раскаленный воздух заполняет легкие, я попыталась задержать дыхание, рассчитывая, что так смогу продержаться дольше. Но и это решение не принесло облегчения. Да и можно ли вообще на него рассчитывать в подобных условиях?
Так, Валерия, спокойно! Подумай лучше: что ты можешь сделать? Обернувшись, я увидела над верхней полкой маленькое окошко. Открыть его оказалось нетрудно, и, высунув нос на улицу, я жадно втянула им восхитительно прохладный воздух. Правда, полученной порции все равно было недостаточно, чтобы ощутимо понизить температуру моего тела, не говоря уже о том, чтобы охладить парилку. А раз так, то это всего лишь временный передых (в буквальном смысле слова), лишь продлевающий агонию и мучительно медленное угасание.
Хотя нет! Что это я! Пожалуй, рано нам умирать: в конце концов, открытое окошко – это не только возможность сделать глоток свежего воздуха, но и шанс на спасение извне. Конечно, о том, чтобы просунуть голову в отверстие, не шло и речи – его размеры слишком малы. Зато я могу попытаться позвать на помощь.
Делать это нужно как можно скорее: силы вот-вот меня покинут.
Как долго по турбазе разносились мои мольбы о спасении, не знаю, но ответом на них стали только глухие звуки несшейся издалека музыки – коллеги, изнуренные испытаниями прошедшего дня, наслаждались заслуженным отдыхом в другой части базы отдыха, даже не замечая отсутствия одного из членов якобы дружного коллектива.
С другой стороны, на что я рассчитывала? С чего решила, что будет иначе? Ведь сама каких-то полчаса назад радовалась, что моего ухода никто не заметил. И вот теперь моя обособленность играет против меня. Будь у меня хоть один друг на фирме, он бы мог обеспокоиться моим отсутствием и отправиться на поиски. Но нет – за два месяца работы я ни с кем, кроме Хоруженко, не сблизилась, и что-то мне подсказывает, что ждать от него помощи не стоит.
– Помогите! – прохрипела я в последний раз и почувствовала, как свет меркнет в глазах.
Мне приснился удивительный сон: будто мама жива, и она, словно маленькую, баюкает меня на руках. Давно не испытываемое чувство покоя и умиротворения разлилось по всему телу. В тот момент мне было доподлинно известно, что все будет хорошо. Да и как может быть иначе, если я нахожусь под надежной защитой?
Но что это? Откуда здесь вода? Почему так сыро и мокро? Образ мамы становится все бледнее и бледнее и наконец он, словно туманная дымка, растворяется в воздухе, уступая место лицу человека, сломавшего мою жизнь. Того, кого последние четырнадцать лет я считаю главным виновником своих бед и несчастий. Того, кого хочу уничтожить, заставить страдать так же, как страдала все это время я, того…
– Валерия… – Голос Петрова звучит встревоженно. Выглядит он, впрочем, соответствующе. – Валерия, очнитесь! Воды! – кричит он, повернувшись к кому-то.
– Не надо больше воды! – Я резко поднимаюсь, и мокрое полотенце падает вниз, обнажая грудь. Петров смущенно отводит глаза, а я прикрываюсь рукой и осматриваюсь по сторонам. Множество пар глаз уставилось на меня. В одних читается любопытство, в других – насмешка, а в третьих – так и вовсе откровенная похоть.
Я быстро подхватываю полотенце и пытаюсь прикрыться хотя бы спереди. Господи, стыдоба-то какая!
– Так! Чего вы тут все столпились? – Грозный окрик Стершина заставляет моих коллег вздрогнуть. – Ну-ка вернитесь на площадку, – командует начальник СБ, и сотрудники медленно и явно нехотя расходятся. Подозреваю, для них разыгранная только что сцена стала главной «розочкой» на праздничном торте. И впрямь, что за корпоратив без голой бабы? Очень надеюсь только, что никто не заснял меня на телефон, – становиться звездой «Ютуба» в мои планы точно не входит.
– Валерия Михайловна, – эсбэшник садится передо мной на корточки и пристально всматривается в глаза. – Что случилось? Вы знаете, кто закрыл вас в бане и почему?
Я отрицательно мотаю головой. Конечно, имя виновника моих злоключений мне известно, но называть его Стершину я почему-то не хочу. Может быть, пока не хочу, а может… Мысли путаются, сознание вновь покидает меня. Последнее, что слышу, – это встревоженный возглас Петрова:
– Миша, нашел время! Лера! Лера! – Серпал больно бьет меня по щекам, и я без особого, впрочем, желания возвращаюсь к реальности. – Врача! – кричит шеф.