— Расскажи, как он, — я подошла к врачу, который смотрел не столько на раненого, сколько на свои экраны, индикаторы и кнопочки.
— Объективно — состояние тяжёлое, но стабильное, — ответил врач. — В первые минуты после взрыва всё было сделано правильно, и это спасло ему жизнь. Конечно, кровопотеря очень большая, но он крупный и крепкий мужчина, объем крови у него значительно выше среднего.
— Что это за белый пояс?
— Это приспособление механически сдавливает разрезанные сосуды. Куда эффективней тампонажа и сдавливания руками. По прибытии на место проведём операцию по сращиванию двух крупных сосудов. Здесь её делать нельзя, нужна полная неподвижность и отсутствие вибраций.
— Это сложная операция?
— Нет, — уверенно заявил врач. — После неё больной находится двое суток в медикаментозной коме, за это время оперированные сосуды восстанавливаются. Более мелкие сосуды и капилляры подвергаются другой обработке и восстанавливаются чуть дольше. Но в любом случае через неделю он будет на ногах.
— Тот коагулянт, который мы ему ввели там…
— Я задал трёхдневную программу профилактики тромбоза, этого должно быть достаточно. В целом, для своих лет он в отличной форме, — заметил врач. — Надеюсь, что выберется без осложнений.
Врач, наконец, оторвался от приборов и впервые за весь разговор взглянул на меня.
— Сейчас главное, чтобы он не терял сознание. При кровопотере обморок чреват неконтролируемой комой. Комплекс поддерживающих препаратов я ввёл, но будет лучше, если его постоянно теребить и держать на плаву. Ментальные контакты лучше исключить, это чрезмерные энергозатраты.
Я подошла к изголовью и, откинув сиденье, подсела к Олегу. Он лежал, прикрыв глаза, но ресницы нервно дёргались. Девушка-медик подвесила на подставку капельницу, вставила трубку в катетер, что-то повернула и ушла.
Я положила руку на плечо Олега, погладила. Он открыл глаза, покосился на меня, и под прозрачной маской я увидела его слабую улыбку.
— Врач сказал, через неделю всё будет уже позади. Они быстро вылечивают такие раны.
Олег кивнул. Я услышала слабое шуршание фольги.
— Олег, нельзя! На это уходит много сил!
«Тогда пусть снимут с меня этот намордник!»
— Твоим лёгким нужен кислород. Не капризничай!
Но Олег всё-таки поднял левую руку и стянул с себя маску.
— Мне надо с тобой поговорить, — сказал он, но сделал вздох и сильно закашлялся.
Трубка капельницы выскочила из катетера, а из-под давящего пояса пополз кровавый язык. И сразу же система засигналила на разные голоса. Откуда-то возникла серьёзная девушка, поправила и прижала белый пояс, вытерла кровь. Потом вставила капельницу на место и решительно надела маску обратно на Олега.
— Вот видишь, что ты натворил! — испугалась я. — Лежи смирно! Успеем наговориться.
Я взяла его за руку. Он тяжело вздохнул, потом вздрогнул, широко открыв глаза, и сильно сжал мои пальцы.
— Больно? Потерпи, мой хороший. Всё пройдёт.
Олег опять слабо улыбнулся и кивнул, высвободил руку, потянулся к моей голове, погладил меня по щеке, а потом потёр у меня под глазом.
«Не реви!»
Я не плакала, но дело к тому шло, и Олег не мог этого не чувствовать.
Я перехватила его руку и положила к себе на колени, держа пальцы на его запястье.
«Слушай… Если есть что-то, что касается нас двоих, не надо задавать кому-то вопросы. Спроси меня. Я тебе всё скажу. А если кто-то упрекает — не вздумай оправдываться…»
— Ты про Лерку?
«Я ему всыплю ещё за длинный язык…»
— Не смей! Он твой сын и имеет право тебя защищать.
«Он не должен был так с тобой разговаривать!»
— Брось, он любит нас обоих, так не разорваться же ему!
«Не мешай мне воспитывать ребёнка так, как я считаю нужным!»
Я невольно рассмеялась. Олег тоже улыбнулся под маской, лукаво прищурился. Затем взгляд его потускнел. Биение пульса под моими пальцами заметно ускорилось, но стало совсем слабеньким. Раздался резкий сигнал.
Вновь появилась девушка со шприцем, отобрала у меня руку Олега и стала колоть вену.
— Что случилось?
— Давление падает. Стабилизируем, — коротко ответила она, уходя обратно.
В моей голове взвился Леркин прохладный ветер.
«Мама, успокойся! У вас всё под контролем».
«Лера, мне очень страшно».
«Это лучшие медики. Они делают всё правильно. Я вижу параметры на приборах, ничего страшного там нет. С папой всё будет хорошо».
Лерка отключился.
Через некоторое время Олег опять поднял руку и коснулся моего лица. Его взгляд снова стал осмысленным. Не сводя с меня глаз, он осторожно вытер влагу с моих щёк.
«Возьмёшь меня опять в напарники, через неделю? Обещаю, что буду осторожнее».
— Лучше обещай, что, слушаться меня станешь беспрекословно. Иначе зачем мне такой напарник? Возьму Мая, а ты будешь сидеть с Юркой в архивах.
«О! Если у меня есть шанс составить конкуренцию молодому красавчику, мои дела ещё не так плохи».
Я опять рассмеялась.
— Ой, какой же ты дурак!
«Дурак-то дурак, но не слепой. Май был у нас через десять минут после взрыва. Думаешь, это потому что он сильно беспокоился обо мне? Или всё-таки о тебе?»
— Ты что, серьёзно, что ли? — рассердилась я.
«Конечно, серьёзно. Он уже не подчиняется приказам, но ещё больше отирается вокруг тебя. Словно именно для этого он и попросил отставки».
— Прекрати! Он много сделал для каждого из нас! Его мотивы меня не очень интересуют.
«А меня — очень!»
— Вот интересно, с каких это пор ты стал контролировать, кто вокруг меня отирается?!
«Всегда. Я это делаю всю жизнь. Но только сейчас у меня появился повод для вопросов».
Я всмотрелась в его глаза. Он не шутил. Я не чувствовала ни его гнева, ни обиды, ни даже раздражения, только стойкое беспокойство и тревогу.
— Я не понимаю тебя.
«Если этот мальчишка всего лишь в тебя втрескался по уши, я это очень легко могу понять. Это было бы неудивительно. Но если вдруг это нечто совсем другое, к чему я не готов, то это меня серьёзно беспокоит».
— А ты попробуй спросить его.
«Обязательно. Как только встану на ноги, я это сделаю».
— И если он скажет, что втрескался?
«Придётся стреляться. Немедленно. На шести шагах, через платок».
— Ну что ты всё время меня смешишь?!
«Не хочу, чтобы ты плакала».
— Олежка, помолчи. Нельзя тебе разговаривать!
«Я хочу с тобой говорить! Опять же: кто знает, что будет завтра».
— Завтра ты будешь отдыхать после операции. И послезавтра тоже.
«Ты меня поняла, я думаю».
— Мне не нравится твоё настроение.
«Да всё нормально. Просто нам с тобой ничего, совсем ничего нельзя откладывать на потом».
Я наклонилась к нему, погладила спутанные волосы, коснулась губами лба.
Олег умолк. Видимо, очень устал. Да и пульс снова ослаб и участился. Девушка со шприцем ещё раз нас навестила.
Когда вертолёт сел у входа в медицинский центр главного корпуса, Олег открыл глаза, встретился со мной взглядом и, слабо улыбнувшись, подмигнул.
«Не реветь! Когда мозги на место встанут, я с тобой свяжусь!»
Неутомимая девушка со шприцем появилась снова, и Олег после укола мгновенно выключился. Его вытащили из вертолёта и быстро повезли на операцию.
Глава 7
Со мной все пытались по очереди связаться: Юра, Лерка и даже Ларс. Я не открыла ни один контакт. Валялась на кровати в нашем с Олегом блоке и притворилась спящей. И они, похоже, поверили, перестали меня вызывать. Потом я просто лежала и смотрела в потолок. Спать я не могла.
Я знала, что операция давно и успешно закончилась, что Олег лежит, как и полагается, без сознания в полной неподвижности, и за ним прекрасно ухаживают лучшие специалисты.
И всё-таки было тошно. И страшно. И чувство полного бессилия выматывало душу.
Я пыталась призвать на помощь здравый смысл. Ругала себя, ставила себе в пример своих мужчин, которые долгие годы жили в постоянном ожидании того, что я что-нибудь этакое выкину, уйду в астрал на долгие месяцы, сбегу в неизвестном направлении, дам кому-нибудь бутылкой по голове… И как-то же они со всем этим жили. И вели бизнес. И построили дом. И вырастили ребёнка. Они вырастили, не я, к сожалению. Я лишь только, как пиявка, тянула из них кровь и нервы, и это мне бесконечно прощалось.
И вот первый раз за долгое время с кем-то из родных случилась серьёзная беда, и я уже не знаю, как мне быть, куда кидаться. Как, в конце концов, провести в одиночестве эту ночь в этом месте и не сойти с ума. После того, как я перебралась к ребятам в Комарово, я никогда не оставалась на ночь одна. Тогда это безумно бесило. Тогда мне хотелось свободы, одиночества и возможности на чём-то безнаказанно вымещать раздражение. А сейчас, казалось бы, вот оно, всё, как заказывала. А оказывается, очень неуютно.
Поэтому, когда я почувствовала в горле знакомый комок хурмы, решила ответить.
«Ты хотела, чтобы я рассказал о той двери. Я вернулся и готов».
«Хорошо. Найди мой блок».
«А я уже у входа».
Я встала и пошла открывать, по пути включила в холле нижний свет.
Май шагнул за порог, взглянул на меня и спросил с тревогой:
— Что такое? С мужем плохо?
— Нет, с ним всё в норме, с чего ты взял?
— Ты… ты сильно расстроена. Ты плакала.
— Вот уж что-что, а мои слёзы тебя вообще не касаются! Никак!
— Извини, — вздохнул он.
— Садись, рассказывай.
Май прошёл к столу, сел. Я подошла к кофеварке.
— Кофе будешь?
— Если не трудно.
Пока я готовила кофе, Май молчал. Даже не шевелился. Я поставила перед ним чашку, сама со своей присела напротив.
Май погрел руки о чашку, осторожно отпил глоток. На его предплечье я заметила длинный кусок гидрогелевого пластыря, который покрывал свежую воспалённую царапину.
— Покалечился?
— А, это? — Май рассеянно тронул край пластыря. — Да, ты ж видела, покалечиться там было раз плюнуть. Я не заметил сначала, думал, это не моя кровь.