Скрип-скрип! Это изнемогает шаткая перегруженная виселица.
Скрип-скрип-скрип!.. Это — отсыревшие, прогибающиеся доски крылечка.
Наконец-то полночь.
Солдат Кюн отбыл уже половину своей смены. Тяжко выстаивать неподвижно. Все же вторая половина будет куда легче. Дозорные вблизи опушки опасного леса вот-вот начнут себя страховать от неожиданностей.
Разведчики долго и напряженно прислушивались к отрывистым и невнятным восклицаниям дозорных на вышке. Настораживало: почему не пускают в ход ракетницы? Не снимают ли посты, не собираются ли тронуться втихую? Вчера дозорные уже с девяти вечера страховались, а нынче? Неужели запас истощился? Беспокойство нарастало. Командир и разведчики постепенно подбирались все ближе к вышке, чтоб улавливать и приглушенный говор.
И когда, громко шипя и потрескивая, взмыла наконец долгожданная ракета; когда, не дав отгореть ее рассыпающимся блесткам, взвилась и другая, все трое вздохнули облегченно. Противник на месте. Теперь — отползать подальше. Менялся ветер и суматошно метались отсветы и тени в неровно колеблемых кустарниках. И вдруг затихающее шипенье россыпи огоньков заглушила резкая стукотня ручного МГ с вышки. Темноту прорезали светящиеся нити… В сторону дороги к Улейке! А значит, в сторону притаившейся группы Барундукова!
Командир и разведчики замерли. Тотчас и над их головами рассеялся веер светящихся трасс. И трое наших опять, уже второй раз за немногие минуты, порадовались: наугад стреляют, сволочи, нервничают.
— Быстрей за высокие ели, — поторопил Шеврук. — Кабы не зацепили ненароком.
Восьмое ноября на исходе. Белесо-дымная мгла заволокла все небо, и дальние перелески стали едва различимы. Стушевалась еще недавно отчетливо черневшая колея на шоссе.
Клинышек елового молодняка в полусотне метров. Здесь расположились в засаде Нечаев и только что принятый в отряд бухгалтер Лепилов. Лепилов рыхловат, оброс соломенно-пегой бородой.
— Глянь на свой хронометр, — Лепилов пошевелил плечами, чтобы хоть немножко согреться.
— Я только что смотрел, — напомнил Нечаев. Он плотнее запахнул у горла товарища воротник тулупа. — Впрочем, изволь… Было без двадцати двух четыре, теперь — без восемнадцати.
— Вот проклятье! Каждая следующая минута ползет все медленнее! Я думал — уже без пяти.
Молчание. Лепилов зябко передернул плечами. Нечаев стал протирать платком затвор шмайсера.
— А часишки-то твои… дамские ведь! Явно! — снова заговорил Лепилов. — А?..
Нечаев не выносил пустой болтовни. Но чувствуя, что напарник его изнемог от ожидания, ответил:
— Они трофейные. Как автомат немецкий мой, как твой карабин, как этот бинокль и как…
Не дав товарищу договорить, Лепилов снял бинокль с шеи и приник глазами к окулярам.
— По-прежнему никакого движения, — пробормотал он. — Вполне можно было поразмяться до четырех. Боюсь, руки затекут. Как тогда ловить на мушку? А, Нечаев?..
— Приказано затаиться. Не двигаться. Неужто не соображаешь? Если ты зыркаешь в бинокль, то немцы тоже не спят!.. Насчет прочего — не беспокойся. Если промажешь, то я подстрахую.
— Тогда на кой нас вдвоем снарядили сюда? Коли ты один справишься? На кой?
— А ты подумай. Может, и смекнешь.
Помолчали. Лепилов перевалился на бок. Принялся сгибать и разгибать ноги.
— А что за люди командир и комиссар? — начал он опять. — А?..
— Ты же был вчера в Улейке, когда они всех наших поздравили с двадцать четвертой годовщиной. Слышал и видел. Еще тебе надо?
— Простачка строишь? Я ж не внешностью интересуюсь.
— А души, видимо, ты разгадал. Раз в отряд попросился.
— Учти, я вдоль и поперек исходил здешние места, — сменил тему Лепилов. — Безошибочно провожу тебя к условленному месту сбора. Не сомневайся! — И добавил: — Пока доберемся туда — хлебнем лиха. Нам отсюдова дальше всех.
— Зато самое легкое задание досталось. Другим не из укрытия стрелять, а идти в атаку. Лезть напролом!.. Преимущество внезапности лишь на первую минутку. Группе прикрытия, которую возглавил командир, еще тяжелее придется. Многих, возможно, не досчитаемся, — и, толкнув Лепилова в бок, приказал: — Дай-ка оптику! Живо!
Тот, будто не расслышав, судорожным рывком прижал окуляры к глазам. В следующий момент бинокль был отброшен, а в руках Лепилова оказался карабин. Лязг затвора — патрон в стволе.
— Единственный шофер в грузовике! Слышь, Нечаев, — один только! Видел я. При выезде часовые подзадержали, борт откинули… Да и бачок бензиновый — туда, легким махом! Ясное дело, порожняя машина… Слышь! Этот шофер — наша добыча!
Нечаев, который и сам разглядел шофера в приближающемся даймлере с открытым кузовом, скользнул взглядом по циферблату часов.
— Открывать огонь можем только после четырех!.. — напомнил он. — Таков приказ. А сейчас без шести минут.
Лепилов ошарашенно взглянул на товарища, не зная что сказать.
Грузовик приближался. Утробное урчанье дизелей все нестерпимее резало слух. Нечаев уже не смотрел на часы, но чутье подсказывало, что сейчас — без пяти… А даймлер миновал уже почти полпути до участка дороги напротив засады. Когда поравняется с двумя бойцами, до предписанного срока недостанет четырех минут. Значит, обязаны пропустить немца, выполнить приказ.
Равномерно нараставший рокот сменился надсадным воем. Даймлер остановился, шофер вылез из кабины.
— Теперь, гад, не уйдешь! — воскликнул Лепилов. — Скаты за три минуты не сменишь.
Немец откинул борт, извлек еловый лапник из кузова и проворно подложил под задние колеса. Все за какие-то полминуты! Выбоину шофер не разглядел — и только!.. Вот он уже в кабине, поддал газу. Взревел мотор, грузовик рванулся вперед и покатил.
— Нечай!.. — крикнул Лепилов. — Ежели дашь уйти немцу — пеняй на себя.
— Я выполняю приказ!.. И тебя заставлю выполнить. Из нас обоих я назначен старшим.
Нарастающий рокот дизелей почти заглушил голос Нечаева. Но Лепилов его понял или угадал.
— Пособник ты, сволочь!.. Я сам управлюсь!
Лепилов навел карабин на поблескивающее ветровое стекло. Немецкий грузовик словно разбухал на глазах. Уже меньше километра до него.
Нечаев метнул взгляд на стрелки часов.
— Лепилов, не балуй! Внезапность нужна нашим! Иначе провалим все дело! Приказ есть!..
Что-то дрогнуло в душе Лепилова. Теперь он тоже просил, почти умолял. И проглатывал окончания слов от лихорадочной спешки:
— Я с единого разу! Не робь, Нечай! Немцы на одиночный бах — ноль внимания.
Грохнул выстрел. Грузовик прибавил скорость.
— Упустили! — давясь подступившими к самому горлу ругательствами, прохрипел Лепилов.
«Раз даймлер укатил — немецкие постовые, может, и не подняли тревогу от одиночного выстрела», — подумал Нечаев. Но все же насторожился. Сейчас, наверно, обшаривают «цейсами» шоссе и ближайшие перелески… Лепилов, пожалуй, способен опять садануть. Попробуй за таким уследить.
Раздался хриплый, растерянный голос напарника:
— Нечай, слышь? Уже перевалило за четыре! Цельных три минуты пятого. Наши не начинают. Неужто отменили?.. Нам-то что делать?..
Теперь они лежали бок о бок.
— Видать, заметили немцы… Нашим пришлось драпануть, — предположил Лепилов. — Оторваться от противника, деликатно выражаясь. Единственный шансик угодил в наши руки, так упустили… Наши-то как пить дать уже далеко.
— Обнаружь немцы наших — не пожалели бы патронов! Значит, иное что-то.
— Какое там иное?!
— Может, из-за твоего баханья и перестроились на ходу?.. Выстрел насторожил противника. А раз немцы начеку — не попрешь на них сразу-то… Вот наши и выжидают, когда поуспокоятся, — и Нечаев снова потянулся к биноклю.
Вороны, вспугнутые гулом немецкого самолета, который пронесся над селом, опять уселись на макушки лиственниц. Хриплое карканье мешало младшему лейтенанту Астапову прислушиваться к неровному, с перебоями, тарахтенью мотоцикла. Его вновь и вновь пытались завести. Астапов уже четверть часа назад занял отведенную ему позицию на склоне заросшего оврага. Он очистил свою форму хауптмана от налипшей глины и сейчас, поглядывая из укрытия на трех дозорных, ютящихся на тесной мельничной вышке, наводил блеск на шмайсер.
Уже десять минут пятого, а комиссар все еще не подал сигнала. Он выжидал, когда этот единственный связной мотоцикл маршевой роты покинет село. Тогда гитлеровцам не просто будет вызвать подмогу. А телефон не поможет: после первых выстрелов бойцы перережут провод.
Но долго медлить с атакой нельзя. Надвигающийся туман усложнит проведение операции. Трудно будет вести прицельную стрельбу. Придется положиться на гранаты, а от них могут пострадать и жители. Все это хорошо понимал Клинцов.
Подполз Ковеза и доложил, что обследовал полосу леса за спиной ударной группы и за прикрытием. Вплоть до шоссе на Улейку. Немецких патрулей не обнаружено.
— Жду еще… — начал было комиссар и осекся: совсем охрип за долгие минуты молчания. Вытянул блокнот из планшета, нацарапал на обложке крупными буквами:
ПЕРЕДАЙ АСТАПОВУ: ОГРАНИЧИВАЮ ЕГО ЗАДАЧУ. ПУСКАЙ ЗАЙМЕТ БРЕВЕНЧАТЫЙ СРУБ НАИСКОСЬ ОТ ЛАВКИ И ВЕДЕТ ОГОНЬ ТОЛЬКО ИЗ УКРЫТИЯ, КАБЫ НАШИ СГОРЯЧА НЕ СТРЕЛЬНУЛИ ПО ЕГО НЕМЕЦКОМУ МУНДИРУ.
Ковеза прочел, скользнул взглядом по напряженным взглядам снайперов и попрощался с ними кивком. Слева между голых побегов ольшаника показалась и тотчас исчезла его светлая кубанка.
Клинцов прикинул: через четыре или пять минут разведчик доползет до оврага, поднимется Астапов… Дозорных на вышке, конечно, насторожит незнакомый офицер вермахта, задами пробирающийся в село. Но сразу стрелять не решатся. Вдруг это и вправду капитан вермахта?.. Скорее всего окликнут. Значит, приподнимутся на вышке. Подставят себя. Покамест же над низкими дощатыми стенками видны лишь головы да плечи, мала мишень… Если Астапов не отвлечет внимания дозорных, вряд ли удастся обезвредить их первыми выстрелами.
— Надеюсь, никто не забыл свою цель? — громким шепотом спросил Клинцов и добавил: — Не торопиться!