За несколько секунд до того как наши бойцы подоспели к осажденному срубу, Астапова убило разрывной пулей, а Ковезу тяжело ранило.
Отряду достались трофеи: один крупнокалиберный МГ, а также ручные МГ и шмайсеры с большим количеством патронов. Были захвачены также карты Подмосковья и много документов. Среди них был и приказ соединиться с маршевой ротой, только что прибывшей в село Берники (4 км по шоссе), с тем чтобы утром 9 ноября совместными силами прочесать лес на участке Борки — Улейка. Здесь воздушная разведка немцев обнаружила партизан.
Смертельно раненный Ковеза, стиснув зубы, метался на плащ-палатке.
— Ваня, бинты не сдерни! — беспокоился Клинцов. — Тихо лежи. Лучше стони, ругайся — легче будет.
Из-за нестерпимых болей к разведчику редко возвращалось сознание. Не замечал он, что в шалаше лишь один комиссар. В полубреду шептал:
— Хлопцы!.. Дайте же мой парабел!.. Или — сами… Ридны хлопцы, мочи нема. Хиба ж я не заробыв?.. Як огнем пече. И не можу бильше. Вмерты хочу…
Клинцов наклонился над Ковезой, поправил под плащ-палаткой сбившийся лапник, вспомнил, что военфельдшер предупредил: «раненый проживет не более полутора часов. У него прострелена печень».
Однако уже скоро займется рассвет, а Ковеза жив. Похоже, военфельдшер ошибся. Хорошо бы!
В полудреме Клинцов уловил очередную смену часовых. Слабо донеслось всхрапывание трофейного скакуна. Комиссару подумалось: на рассвете Увалин снова осмотрит Ковезу и откажется от безнадежного диагноза.
С этими мыслями Клинцов уснул.
Проснулся он от смутного чувства: что-то вдруг изменилось… Осторожно привстал и вздрогнул от напряженного встречного взгляда. В черных впадинах влажно блеснули глаза Ковезы.
— Слухай, комиссаре… — Ковеза теребил рукой ватник, которым его укрыли после укола морфия. — Выполни просьбу!..
Клинцов помедлил с ответом, побоялся вчерашней просьбы товарища — вернуть ему парабеллум, однако сказал:
— Выполню.
— Мати моей ридной напиши…
— Ваня, друг… Ты держись, не поддавайся! Не будешь обузой. Партизаны помогут, устроят на лечение!..
— Выполни просьбу, — требовал умирающий.
— Выполню, клянусь!.. Убьют если меня, командир отправит письмо. Погибнет и командир — Алексаев отправит… Еще напишем, что ты — первый храбрец отряда.
— То мати моей не треба… Но легче будет ей… Что не мучився…
И разведчик затих. Клинцов прислушался.
Окрик часового. Тревожный, громкий… Потом все тихо. Странно! И вдруг голос Шеврука:
— Комиссар! А ну вылазь!.. Алексаев прискакал! С партизанскими разведчиками! Добыл ориентировку!
Лейтенант Алексаев и трое конных партизан побывали на рассвете в Борках. Немцев там не обнаружили. Остатки разгромленной маршевой роты вместе с подоспевшим из ближнего гарнизона подкреплением убрались восвояси. Воспользовавшись этим, бойцы отряда и жители села похоронили младшего лейтенанта Астапова и его девятерых погибших товарищей. Это произошло 9 ноября 1941 года.
А через три недели отряд спецназначения с боями прорвался через линию фронта. Трофейные документы и карты были переданы командующему Западным фронтом Г. К. Жукову. Их использовали при подготовке контрнаступления советских войск под Москвой. А через несколько дней приказом командующего Западным фронтом весь личный состав отряда был награжден боевыми орденами и медалями.
СТУПЕНИ МУЖЕСТВА
Гитлеровские танковые и механизированные полчища подходили к Можайску. Немецкие солдаты и фельдфебели перечитывали «Памятку» фюрера:
«…Ты, германский солдат, должен только действовать, ничего не бояться. Ты неуязвим для расслабляющих чувств. Нет нервов, нет сердца, нет жалости: ты выплавлен из германского железа. После победы ты вновь обретешь ясную душу и сердечность — для детей своих, для жены, для всей Германии. Но пока — вытрави в себе жалость и сострадание к побежденным. И вскоре целый мир будет стоять перед тобой на коленях…»
Четырнадцатого октября командующий группой гитлеровских армий «Центр» подписал приказ, где говорилось:
«1. Противник перед фронтом группы армий разбит и отступает, переходя на отдельных участках в контратаки. Группа армий преследует противника.
2. 4-я танковая группа и 4-я армия без промедления наносят удар в направлении Москвы, чтобы уничтожить еще находящиеся перед Москвой силы противника, а также плотно окружить город.
2-я танковая армия с этой же целью должна войти в район юго-восточнее Москвы, с тем чтобы, прикрываясь с востока, охватить Москву с юго-востока, а в дальнейшем — и с востока.
Линией прикрытия с востока после окружения Москвы должен стать рубеж: Рязань — Ока (у Коломны) — Загорск — Волжское водохранилище.
При окружении Москвы с юга и севера разграничительная линия между 2-й танковой армией и 4-й армией будет определена в зависимости от условий обстановки. Кольцо окружения Москвы должно быть постепенно сужено до Окружной железной дороги. Всякая капитуляция должна отклоняться».
Четырнадцатого и пятнадцатого октября танковые колонны прорвали наши оборонительные линии у Можайска. Чтобы закрыть ширящуюся брешь, Ставка Верховного Главнокомандования решила ввести в бой резерв, сосредоточенный в лесах восточнее Москвы, но требовались сутки, чтобы перебросить его и развернуть в боевой порядок. Поэтому Ставка была вынуждена, подняв по тревоге московские военные училища, направить курсантов к месту прорыва. Вооруженные только винтовками, небольшим количеством пулеметов, гранатами и бутылками с горючей смесью, курсанты продержались несколько часов, стойко удерживая занятый рубеж. В обход Москвы с севера гитлеровское командование бросило около тысячи танков.
На направлении главного удара гитлеровских танков — под Волоколамском у села Осташово — был первый батальон 1075-го стрелкового полка.
Комбат сказал перед строем:
— Все мы негодовали, что враг еще не остановлен. Вот и наступил наш черед остановить фашистов. Дадим клятву, что никто не сойдет с этого рубежа!
Комбат шел перед строем, и каждая рота гремела:
— Клянемся не отступить!
— Клянемся!..
Бои за село Осташово начались 16 октября. У батальона было ограниченное количество пулеметов. Приходилось рассчитывать на штыки да на бутылки с горючей смесью.
18 октября гитлеровцы прорвались в село Осташово не с основного направления, а с тыла.
Отряды московских рабочих спешно занимали подготовленные оборонительные рубежи на окраинах города, на Минском и Волоколамском шоссе.
Тем временем к столице с востока подходили эшелоны с новыми дивизиями, ранее дислоцированными в Сибири. Подходили полки и батальоны, только что сформированные из ополченцев, а также из бойцов, которые вырвались из окружения. Всего в Москве было 16 дивизий народного ополчения.
Только бы успеть избавить столицу от смертельной угрозы! Между тем гитлеровцы прорвали нашу оборону также и у Наро-Фоминска. У Волоколамска заняла рубежи стрелковая дивизия генерала Панфилова, прибывшая из Казахстана.
Геринг и Розенберг еще с июля 1941 грызлись в ставке Гитлера из-за поста рейхскомиссара Москвы и Московской области. Осенью 1941-го года в Берлине выпустили бронзовые медали с надписью «Покорителям Москвы».
А в Москве и Ленинграде жены, сестры, дочери ополченцев-рабочих, ушедших на фронт, занимали пустующие места в цехах. Вся страна поднялась на борьбу с сильным и коварным врагом. Советские люди не сомневались в победе. Но борьба предстояла упорная и длительная. Она потребовала мобилизации всех сил. В эти дни в МК комсомола поступили тысячи заявлений от юношей и девушек с просьбой отправить на фронт. Среди них были заявления от студенток Московского института физической культуры Зины Морягиной и Нины Шингаленко.
Студенткам Московского института физической культуры Зине Морягиной и Нине Шингаленко, долгие недели осаждавшим МК комсомола, военкомат, наконец-то прислали вызов.
Обеих подруг отвели в отдаленную, тесную комнатку. Сухопарый, морщинистый полковник поднялся им навстречу, руки пожал, усадил.
— Все бы хорошо, товарищи комсомолки, да есть одна заковыка. Весьма неприятная!
Подруги недоуменно переглянулись.
Полковник пристально посмотрел Нине в лицо. Потом выдвинул ящик письменного стола. Наклонил голову с ежиком коротких седых волос, не спеша перебрал тонкие папки, вытащил и раскрыл одну.
Подруги увидели сколотые и сошпиленные пачки разноцветных бумаг разного формата. Полковник, нахмурясь, поднес ближе к носу маленькую серую бумажку с несколькими строками машинописи. Слегка помахал ею, будто прикидывая, каков ее вес, и снова вонзил испытующий взгляд в светлые, широко раскрытые глаза Нины.
— Смотрите на меня, товарищ Нина Шингаленко, и не краснеете. Но должны бы!
— Еще чего!.. — и Нина, не вставая со стула, топнула ногой. — Ничегошеньки я не должна!
— Во-первых, на старших нельзя топать… А во-вторых, объясняю. Почему вы скрыли в райкоме комсомола, что болели туберкулезом? И притом уверяли, будто бы можете выполнить любое боевое задание, даже за линией фронта. Что же, заодно с вами лейб-медика снарядить, личного врача?
Нину словно подбросило.
— Чепуха какая! Ничего я не скрывала. Но если выискался чинуша, который за давнюю хворобу зацепился, да про нее настрочил, — ему надо морду бить! И не перебивайте меня, товарищ полковник! Я в райкоме подробно рассказывала. Я не только вылечилась, но и перед войной стала чемпионом Краснодара по бегу.
— Это записано, — быстро вставил полковник, едва Нина перевела дыхание.
— Если записано, чего же еще нужно?
— Нужна уверенность! Основа личности — воля. Нередко воля совершает чудеса: люди перешагивают через преграды, которые по логике вещей считались неодолимыми. Однако. Например, если надо втихую проскользнуть между немецкими постовыми? Если промокшая под ледяным дождем девочка с ее сильной волей, но не окрепшими легкими вдруг закашляет — обнаружит себя и товарищей?!.