– Если ты хочешь до конца дней жить в тесной, унылой клетке, которую ты почему-то считаешь своим единственным вариантом, – что ж, флаг тебе в руки. – Его слова пробудили в Шоне желание защититься. Закричать. Вспороть себя и вытащить наружу другую версию себя, свободную от уродливых тягот детства. Но она не знала, как это сделать. – Однако я надеюсь, что у тебя для своего ребенка есть мечты получше. Он заслуживает большего, чем тесная клетка, ты не согласна?
Малак не стал ждать от нее ответа. Он посмотрел куда-то вдаль, и в комнате опять появилась Ядира.
– Пойдемте, госпожа, – сказала она так, словно отчаялась поверить в то, что Шона подчинится. – Мы ведь можем хотя бы примерить наряд, да?
И Шона позволила ей взять себя под локоть и повести в спальню. Ядира вела ее, а она до последнего мгновения не отрывала взгляда от Малака.
Глава 8
Церемония коронации прошла гладко. Значительно лучше, чем кто-либо, в том числе и Малак, предполагал. Понимая, что его главные министры ожидают увидеть нечто вроде американского реалити-шоу, он предпочел устроить спокойную церемонию в узком кругу. По его мнению, вторая за последние несколько месяцев передача верховной власти в Халии не заслуживала широкой публичности.
Ритуал коронации основывался на многовековой, вполне прозаической традиции: консолидации власти в руках одного человека. Придавая церемонии огромное значение, Малак распланировал ее до последней минуты, так как хотел, чтобы она запала в душу народа и запомнилась своей торжественностью.
Итак, Малак – он выглядел очень величественно в традиционном наряде – занял свое место на древнем троне. Теперь предстояло назвать наследника. Маленький, но очень серьезный Майлз, стоявший рядом с отцом и так похожий на него, не мог не вызывать всеобщее восхищение.
Эта церемония тоже прошла отлично. Именно так, как запланировал Малак.
Перед церемонией Шона, сопровождаемая служанкой, скрылась в своих покоях. Малаку не понравилось, какой у нее был взгляд. Он предпочитал видеть Шону оживленной и бесстрашной, а не тихой и покорной. А через некоторое время она появилась перед ним, одетая сообразно своему статусу.
Наконец-то.
Она была так прекрасна, что у Малака перехватило дыхание. Платье было идеальным: в нем присутствовал и западный шик, подчеркивавший красоту Шоны, и определенная скромность, которая должна сопутствовать женщине, родившей наследника престола и готовившейся занять свое место подле короля. Она превзошла его самые смелые ожидания.
Вообще-то Шона всегда была красавицей. Просто Малак не догадывался, что она упорно пытается скрыть свою красоту. Под отчужденностью. Под суровостью. Под своим стремлением не уступать ни на йоту. Она всегда держалась так, будто бросала вызов всем мужчинам, в том числе и ему. Она как бы говорила: а ты попробуй разгляди мою красоту под этими колючками.
Сейчас платье словно высветило другую сторону ее натуры. Малак еще не знал эту новую Шону, мягкую, нежную и одновременно решительную. Темно-зеленая ткань и прятала, и выставляла напоказ ее великолепную фигуру, а высокая прическа подчеркивала сияние карих глаз.
– Ты доволен? – спросила Шона.
Раньше эти слова звучали из ее уст как вызов. Но не сегодня. Сегодня, подумал Малак, она на самом деле хочет услышать его ответ. Неужели ей потребовалось его одобрение?
– Я доволен в полной мере, – ответил он и протянул руку.
Ему хотелось обнять новую Шону. Ему хотелось отвести ее в спальню и изучать, изучать ее. Ему хотелось назвать ее своей королевой.
После короткого колебания Шона вложила свою руку в его.
– Тебе достаточно всего лишь стоять с Майлзом, улыбаться и показывать радость от участия в этой важной церемонии. Сможешь? – спросил Малак, когда они шли по дворцу к тронному залу, построенному его дедом специально для того, чтобы пробуждать благоговейный трепет в сердцах простого народа.
До деда надобности в таком помещении никто не видел. Предки Малака правили силой и хитростью, подкрепляя свою власть мощью армии и дерзкой военной стратегией. Короли-воины, которые просто брали желаемое и удерживали это исключительно силой, воспринимали трон и корону как нечто вторичное, как ненужные безделушки.
То, что ему предстоит принять наследие предков и править своим королевством не хуже их, вызывало у Малака определенное… беспокойство. И близость Шоны придавала ему уверенности.
– Я постараюсь, – ответила она. – Ради Майлза.
Она держалась прямо и выглядела царственно, как будто все же хоть что-то извлекла из уроков этикета. И Малак, принимая на себя священный долг, принося клятву перед своим народом, тщательно проговаривая слова, которые, как он всегда считал, ему не суждено будет произнести, гораздо меньше думал об огромной ответственности и гораздо больше – о женщине, еще не успевшей осознать, что ее предназначение быть его королевой. Что иного выбора у нее просто нет.
И после церемонии, во время торжественного приема, на котором присутствовали министры и прочие важные гости, он почти не уделял внимания обычным среди амбициозных придворных политическим интригам. Все его внимание было сосредоточено на Шоне.
Шона же, с загадочной улыбкой на лице, стояла рядом и чуть позади Малака и не спускала глаз с возбужденного Майлза. Она не скрывала своей гордости за сына, и Малак, как ни странно, разделял эту гордость, видя в мальчике свою уменьшенную копию. Он представлял, как они втроем будут выглядеть на фотографиях. Он, Шона и Майлз между ними. Счастливое семейство. Только вот существуют ли такие счастливые семьи? В детстве и юности ему не довелось познать, что это такое.
Когда за Майлзом пришли няньки, Шона собралась уйти с ним, но Малак остановил ее.
– Останься со своим господином и королем, – сказал он, глядя в ее изумленное лицо. – Это ведь отличная идея.
Малак понял: ему каким-то образом удалось пробиться через мощную броню, которой Шона окружила себя. Она не попыталась устроить сцену – а ведь могла бы, если бы захотела. И ведь устроила неделю назад. И вчера тоже. Нет, на этот раз она с величественным видом стояла рядом с ним, пока он вел светские беседы. И тем самым как бы демонстрировала всем министрам, каждому подданному свое намерение выйти за него замуж. Сама она об этом не догадывалась, но Малак-то понимал, что означает ее постоянное присутствие рядом с ним, и воспринимал это как победу.
– Едва ли твои министры считают это уместным, – предположила Шона, когда они остались одни в зале для приемов и Малак, одетый в великолепно сшитый по западной моде костюм, принялся расслаблять галстук.
– Если ты о том, что я одет скорее как западный король, а не как шейх, которым я являюсь по рождению и крови, то, поверь мне, было много жалоб. Только я никого не слушал.
– Какая разница, как ты одет? – хмыкнула Шона.
Малак улыбнулся.
– Разницы не было бы, если бы я вступал на европейский трон. Ты слышала те вопросы, что задавали репортеры на эту тему?
– Очень трудно сразу слушать всех одновременно, – ответила она. – Репортеров, переводчиков и тебя.
– Вот поэтому тебе надо учить арабский, – ласково сказал Малак и улыбнулся. – Увы, учительница, которую я нанял для тебя, говорит мне, что ты так и не смогла высидеть ни один из ее…
– Ты уже высказывался на эту тему, – сердито произнесла Шона. – Тебе не надо постоянно капать мне на мозги. И нет, я не слышала, чтобы переводчик что-то говорил насчет твоего наряда.
– Что там, что в тронном зале я был в традиционных одеждах, а на приеме – в западном костюме, я нарушаю вековые традиции и, по словам некоторых из них, выставляю всем на обозрение свою невежественную суть. На самом же деле я хочу оседлать оба мира. Я намереваюсь стать прогрессивным королем.
– Прогрессивным? – переспросила Шона с недоверием. – Ты?
– Я. В королевстве есть уголки, в которых ничего не изменилось с двенадцатого века. Эти деревни еще не вошли в тринадцатый век, не говоря уже о двадцать первом.
– Я понимаю, только мне кажется, что «прогрессивный» – это не совсем правильное слово.
– Моя политика считается очень прогрессивной, – заверил ее Малак. – Здесь, в Халии, где я прославился как великий распутник, который растратил лучшую часть последнего десятилетия на скандальные удовольствия в западных городах, известных вольностью нравов, и на безнравственных женщин.
– Понятно. А еще потому, что у тебя очень либеральный взгляд, скажем, на брак.
– Вот видишь? У тебя получается препираться со мной и в этом наряде, и в тех странных тряпках, что ты достаешь из глубин своей гардеробной.
Если его слова и возмутили Шону, она этого не показала.
– Тебе легко говорить, – сказала она. – Тебе нечего терять.
Она повернулась и пошла прочь. Малак не стал ее останавливать, но что-то в ее облике – опущенная голова, руки, сжатые в кулаки, – насторожило его. Породило у него сомнения…
Он одернул себя. Он не такой, черт побери. Он никогда ни в чем не сомневался. Он никогда не был приверженцем всяких «а что, если» и «может быть». Никогда не поддавался чувствам. Он видел что-то, а потом просто брал это. О его завоеваниях ходили легенды.
И она – одно из них.
Малак догнал Шону в соседнем атриуме с тремя фонтанами в центре, яркими цветами на клумбах и стенами, украшенными тысячами крохотных зеркал.
Он так давно не прикасался к ней. Слишком давно. Чуть ли не вечность. Он взял ее за руку и заставил повернуться лицом к нему. Он обратил внимание на то, что она не стала сопротивляться, а просто повернулась, словно в танце, шаги которого знали они оба.
– Ну а тебе, по-твоему, что терять? – спросил Малак, вглядываясь в ее лицо и чувствуя, как учащается пульс на ее запястье.
Он ожидал, что она вырвет руку, однако она этого не сделала. Вместо этого она склонила голову набок и кивнула в сторону ближайшей зеркальной стены.
– Взгляни туда, – прошептала она. – Ты выглядишь как король. Твое место здесь, в окружении всего этого. Фонтанов, роскоши, тронов и слуг. А я выгляжу такой, какая я есть на самом деле. Разодетой сиротой, помыкавшейся по приемным семьям.