ми, но и весьма сомнительными с точки зрения морали. Я указывал и продолжаю указывать администрации на ее неудачные попытки создать надежную систему здравоохранения, принять серьезную концепцию развития энергетики, повысить конкурентоспособность Америки. Еще в 2002 году, как раз перед началом выборной кампании в Сенат, я выступил с речью на одном из первых антивоенных митингов в Чикаго, усомнился в предъявленных администрацией доказательствах наличия оружия массового поражения и сказал, что со временем вторжение в Ирак обязательно признают ошибкой, которая нам слишком дорого обошлась. Последние новости как из Ирака, так и из всего Ближневосточного региона лишь подтверждают тот прогноз.
Да, демократы нередко удивляются, когда я признаюсь, что лично Джорджа Буша не считаю плохим человеком и думаю, что он со своей администрацией искренне старается работать на благо страны.
Я говорю это не потому, что меня так уж соблазняет власть. Приглашения в Белый дом я расцениваю вполне адекватно, как своего рода политическую любезность, не более, и прекрасно понимаю, что, если работе администрации что-нибудь будет серьезно угрожать, длинные ножи не замедлят появиться. Более того, когда я пишу письмо семье, потерявшей кого-нибудь в Ираке, или читаю мейл от студентки, которую отчислили из колледжа из-за сокращения денежного содержания, то всегда помню, насколько серьезными могут быть последствия решений властей предержащих и что при этом сами эти последствия на них почти не отражаются.
Я веду к тому, что если убрать всю эту мишуру в виде должности, обслуживающего персонала, режима безопасности, то президент и его окружение предстанут во многом такими же, как и обычные люди, как все мы, со своими грехами и добродетелями, сомнениями и глубоко запрятанной неуверенностью. Не важно, насколько неверным мне представляется их политический курс, не важно, что я упорно настаиваю на их ответственности за то, куда этот курс заведет, — говоря с этими людьми, я всегда стараюсь понять мотивы, которые их побуждают, и не забывать, что ценности у нас в любом случае одни и те же.
В Вашингтоне нелегко придерживаться подобной позиции. Проблемы, обсуждаемые в здешних политических дебатах, зачастую настолько остры — а это может быть что угодно, начиная от отправки молодых мужчин и женщин на войну в Ирак и заканчивая целесообразностью исследований стволовых клеток, — что даже малейшее расхождение рассматривается как под увеличительным стеклом. Необходимость хранить верность партии, жесткие требования избирательных кампаний, раздувание прессой любого конфликта отнюдь не способствуют атмосфере доверия. Нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что большинство сотрудников администрации имеют юридическое или политологическое образование, а значит, склонны скорее к словесным войнам, чем к решению конкретных проблем. Теперь, проработав некоторое время в столице, я понимаю, насколько просто заподозрить своих оппонентов в диаметрально противоположных ценностях — вплоть до того, что у них ложные идеалы, да и сами-то они весьма малоприятные личности.
За пределами Вашингтона, однако, Америка не столь уж глубоко расколота. Иллинойс, например, больше не считается показательным в отношении выборов. Свыше десяти лет позиции демократов здесь укрепляются — отчасти из-за сильных урбанистических тенденций, отчасти потому, что консерватизм нынешней «Великой старой партии» не очень-то в почете на Земле Линкольна. И все же Иллинойс — это вся страна в миниатюре, Север и Юг, Восток и Запад, город и село, черное и белое и еще много чего. Чикаго, как мегаполис, может, ничем и не отличается от Лос-Анджелеса или Нью-Йорка, но культурно и географически южная часть Иллинойса тяготеет к Арканзасу или, скажем, Кентукки, а многие районы штата, выражаясь современным политическим языком, и вовсе красные, то есть настроены весьма радикально.
В Южном Иллинойсе я впервые побывал в 1997 году. Дело было летом, я только что отработал свой первый срок в Законодательном собрании штата, и мы с Мишель еще даже не стали родителями. Сессия закончилась, студенты юридических колледжей ушли на каникулы, у Мишель оказались какие-то свои дела, и я уговорил своего товарища по собранию, Дэна Шомона, кинуть в машину карту и клюшки для гольфа и с недельку покататься по штату. Дэн был репортером агентства ЮПИ и одновременно организовывал небольшие политические кампании по всему Иллинойсу, так что знал его как нельзя лучше. Но чем ближе становился день отъезда, тем сильнее Дэн сомневался, что в тех округах, куда мы собирались, меня встретят с распростертыми объятиями. Четыре раза он напоминал, что мне взять с собой: только летние брюки и рубашки-поло, никаких там льняных штанов и шелковых рубашек. Я заверил его, что ни того ни другого у меня нет. По дороге мы остановились перекусить в «TGI Friday», и я заказал чизбургер. Когда официантка принесла мой заказ, я спросил, нет ли у них дижонской горчицы. Дэн покачал головой.
— Не надо ему дижонской горчицы, — решительно сказал он, делая официантке знак уходить, и взял со стола бутылку французской горчицы. — Вот, здесь есть.
— Я могу принести дижонскую, если хотите, — в замешательстве произнесла официантка.
Я улыбнулся:
— Да, принесите, пожалуйста.
Когда официантка ушла, я наклонился к Дэну и шепотом сказал, что, надеюсь, фотографов здесь нет.
Вот так мы и путешествовали: раз в день останавливались где-нибудь, чтобы сыграть партию в гольф на страшной жаре, проезжали мимо бесконечных кукурузных полей, густых лесов, где росли ясени и дубы, блестящих на солнце озер с заросшими камышом берегами, останавливались и в больших городах вроде Карбондейла и Маунт-Вернона с неизбежными торговыми центрами и универмагами «Уол-март», и в крошечных местечках наподобие Спарты или Пикнивилля, где в самом центре стоит кирпичное здание суда, на главных улицах непривычно тихо, каждый второй магазин закрыт, уличные торговцы продают персики, кукурузу или, как одна пара, «холодное и огнестрельное оружие по сходной цене».
С мэром Честера в местной кофейне мы ели пироги и обменивались шутками. В центре Метрополиса мы сфотографировались на фоне почти пятидесятиметровой статуи Супермена. Нам рассказывали о молодых, которые переезжают в большие города, потому что на заводах и угольных шахтах стремительно сокращается количество рабочих мест. С нами делились прогнозами об играх футбольной команды местного университета в наступающем сезоне и об огромных расстояниях, которые нужно проехать пожилому человеку, чтобы добраться до ближайшего медицинского учреждения, где есть отделение для ветеранов. Мы встречались с женщинами, которые в свое время служили миссионерами в Кении и приветствовали меня на суахили, и с фермерами, которые сначала внимательно просматривали финансовый раздел «Уоллстрит джорнал», а уж потом заводили моторы своих тракторов. Несколько раз в день я показывал Дэну на мужчин, облаченных в белые льняные брюки или шелковые гавайские рубашки. В небольшой столовой отделения Демократической партии в Дюквойне я спросил местного атторнея о преступности в этом сельском, почти сплошь белом округе, ожидая рассказа о мальчишках, которые угоняют машины, катаются на них и потом бросают, или о браконьерах.
— «Гангстер дисайплз», — ответил он, жуя морковку. — Здесь у нас чисто белокожий филиал — работы у парней нет, вот они и торгуют, кто травкой, кто таблетками.
К концу недели мне расхотелось уезжать. И не только потому, что я обзавелся множеством новых друзей, но еще и потому, что во всех этих мужчинах и женщинах находил свои собственные черты. В них я замечал радушие деда, прямоту бабушки, доброту матери. Жареная курица, картофельный салат, половинки винограда в желе «Джелло» — все это было очень знакомо.
Именно это ощущение, что я у себя дома, больше всего удивляет меня в поездках по Иллинойсу. Оно не покидает меня за обедом в чикагском Уэстсайде. Оно не покидает меня, когда в Пилзене я вижу латиноамериканцев, играющих в футбол, и семьи, которые горячо за них болеют. Оно не покидает меня, когда я сижу на индейской свадьбе где-нибудь в северном пригороде Чикаго.
И я понимаю, что, в общем-то, ну, может, за исключением внешности, мы становимся все больше похожи друг на друга.
Боюсь преувеличивать и не стану здесь утверждать, что опросы общественного мнения врут и наши различия, расовые, региональные, религиозные или экономические, не имеют совершенно никакого значения. В Иллинойсе, как и в любом другом штате, яростные споры вызывает проблема абортов. В некоторых частях штата сама мысль о контроле над продажей оружия покажется кощунственной. Отношение буквально ко всему, от подоходного налога до секса по телевидению, сильно разнится от района к району.
Это доказывает, что в Иллинойсе, как и во всей Америке, происходит непрерывное перекрестное опыление, может быть, не всегда упорядоченное, но вполне мирное слияние людей и культур. Отличия сначала исчезают, а потом проявляются как-то по-новому. Убеждения не ловятся в силки предсказуемости. Ложные ожидания и простые объяснения все время не оправдываются. Потратьте время на серьезный разговор с американцами, и вы узнаете, что большинство этих пламенных ораторов гораздо более толерантны, чем об этом пишет пресса, а самые последовательные антиклерикалы могут поразить своей духовностью. Большинство богатых людей искренне желают бедным преуспеть в жизни, а большинство бедных относятся к себе гораздо более критически и имеют амбиции гораздо выше, чем того требует традиционная культура. В большинстве оплотов республиканцев процентов сорок демократов, и наоборот. Политические ярлыки либерала или консерватора далеко не всегда отражают личные качества человека.
Из этого следует вопрос: какие же у всех нас, американцев, основные ценности? Согласен, такая постановка звучит необычно; наша политическая культура акцентирует именно противоречия. Например, сразу же по окончании выборов 2004 года были обнародованы результаты общенационального экзит-полла, в соответствии с которым именно «моральные ценности» оказали решающее влияние на выбор голосующих. Комментаторы с цифрами в руках доказывали, что самые острые общественные проблемы тех выборов, в особенности однополые браки, затронули множество штатов. Консерваторы с теми же самыми цифрами доказывали, что налицо усиление во власти правохристианских тенденций.