Единственное, чего недоставало, так это собаки. Мэриан не хотела, чтобы собака устроила в доме погром.
Что подчеркивало этот образ семейного счастья, так это то, что Робинсонам пришлось пережить трудности, которые редко можно увидеть по телевизору в прайм-тайм. Были, конечно, обычные проблемы из-за расовой принадлежности: ограниченные возможности родителей Мишель, росших в Чикаго в пятидесятые и шестидесятые годы; деятельность агентов недвижимости и панические сплетни, из-за которых белые семьи покинули район; дополнительная энергия, необходимая черным родителям, для того чтобы компенсировать более низкий доход, более неспокойные улицы, недофинансируемые детские площадки и безразличие школ.
Но в семье Робинсонов была и особая трагедия. В тридцать лет, когда он был в расцвете сил, отцу Мишель поставили диагноз «рассеянный склероз». Последующие двадцать пять лет, в течение которых состояние его постоянно ухудшалось, он выполнял свои семейные обязанности без какой бы то ни было жалости к себе, утром, чтобы успеть на работу, выходил на час раньше, через силу делал все дающиеся с трудом физические действия — от вождения автомобиля до застегивания рубашки, — улыбаясь и шутя переходил — вначале хромал, затем стал пользоваться двумя тростями, и на его лысеющей голове выступали капли пота — через поле, чтобы посмотреть, как играет его сын, или через гостиную, чтобы поцеловать дочь.
Когда мы поженились, Мишель помогла мне понять, какую скрытую жертву пришлось принести семье из-за болезни отца; какое бремя была вынуждена нести мать Мишель; как четко очерчена была их совместная жизнь, даже простую загородную прогулку приходилось тщательно планировать, чтобы избежать проблем или неловкости; какой страшно беспорядочной была жизнь за улыбками и смехом.
Но тогда я видел только радостную сторону семьи Робинсонов. Для такого, как я, который много времени провел, переезжая с места на место, который почти не знал своего отца и генеалогическое древо которого разбросано по всему свету, дом, построенный Фрейзером и Мэриан Робинсон для себя и своих детей вызывал неожиданную тоску по стабильности. Так же как и Мишель видела во мне жизнь, полную приключений, опасности, путешествий в экзотические страны, большую широту, чем ту, что она до этого себе позволяла.
Через шесть месяцев после того, как мы с Мишель познакомились, отец ее неожиданно умер в результате осложнений после операции на почке. Я прилетел в Чикаго и стоял у его могилы, а Мишель стояла рядом, положив голову мне на плечо. Когда опускали гроб, я пообещал Фрейзеру Робинсону заботиться о его девочке. Я понимал, что каким-то невыразимым, еще очень неясным образом она и я становились одной семьей.
Сейчас много говорят об упадке американской семьи. Сторонники социального консерватизма утверждают, что традиционная семья подвергается постоянной атаке со стороны Голливуда и гей-парадов. Либералы указывают на экономические факторы — от замедления роста зарплат до отсутствия удовлетворительных дневных детских учреждений, — которые оказывают все большее давление на семью. Наша массовая культура подпитывает тревогу рассказами о женщинах, обреченных на постоянное одиночество, мужчинах, не желающих брать на себя долгосрочную ответственность, и подростках, вовлеченных в бесконечные сексуальные эскапады. Нет ничего устоявшегося, в отличие от того, как было раньше; наши роли и отношения кажутся хаотичными.
Учитывая, что полемика эта затянулась, может быть, полезно отойти в сторону и вспомнить, что институт брака не собирается исчезнуть в скором времени. Хотя правда то, что показатель количества браков с пятидесятых годов постоянно уменьшается, частично это объясняется тем, что все больше американцев откладывают вступление в брак, чтобы получить образование или сделать карьеру; к сорока пяти годам восемьдесят девять процентов женщин и восемьдесят три процента мужчин хотя бы раз связывали себя узами брака. Шестьдесят семь процентов американских семей по-прежнему образованы состоящими в браке парами, и подавляющее большинство американцев по-прежнему считают брак лучшим основанием для личной близости, экономической стабильности и воспитания детей.
Однако нельзя отрицать того, что за последние пятьдесят лет характер семьи изменился. Хотя показатель количества разводов снизился на двадцать один процент после своего пика в конце семидесятых и начале восьмидесятых, половина из всех первых браков по-прежнему заканчивается разводом. В сравнении с нашими дедушками и бабушками мы более терпимы к добрачным половым связям, более склонны жить в сожительстве или в одиночку. Мы также более склонны воспитывать детей в нетрадиционной семье; шестьдесят процентов разводов затрагивает детей, тридцать три процента всех детей рождается вне брака, и тридцать четыре процента детей живут не со своими настоящими отцами.
Эти тенденции особенно сильны среди афроамериканцев, и вполне можно сказать, что афроамериканская нуклеарная семья находится на грани краха. С 1950 года показатель количества браков для черных женщин стремительно упал с шестидесяти двух до тридцати шести процентов. Между 1960 и 1995 годами число афроамериканских детей, живущих с двумя состоящими в браке родителями, уменьшилось более чем в два раза; сегодня пятьдесят четыре процента всех афроамериканских детей живут в семьях с одним родителем, в то время как у белых детей этот показатель составляет двадцать три процента.
На взрослых, по крайней мере, воздействие этих изменений различно. Исследования указывают на то, что в среднем у пар, состоящих в браке, лучше здоровье, выше достаток и они более счастливы, никто, однако, не утверждает, что мужчина или женщина получает пользу, продолжая жить в неудачном или допускающем насилие браке. Конечно, решение все большего числа афроамериканцев отложить брак имеет смысл; дело не только в том, что современная экономика требует больше времени на обучение, но исследования показывают, что пары, которые подождали со вступлением в брак примерно до тридцатилетнего возраста, имеют большую вероятность сохранить брак, чем те, кто вступил в него молодыми.
Но, каково бы ни было воздействие на взрослых, эти тенденции не так хороши для наших детей. Многие одинокие матери — включая мою мать — проделывают героическую роботу во имя своих детей. И все же у детей, живущих с одинокими матерями, в пять раз больше вероятность быть бедными, чем у детей, живущих в полной семье. У детей из семей с одним родителем больше вероятность оставить школу и стать в раннем возрасте родителями, даже без учета фактора дохода. И свидетельства также предполагают, что в среднем дети, которые живут со своими настоящими матерью и отцом, учатся лучше, чем те, что живут в приемных семьях или с родителями, не заключившими брак.
В свете этих фактов разумной целью будет укрепление брака для тех, кто его предпочитает, и препятствование возникновению нежелательных беременностей вне брака. Например, большинство согласится, что ни федеральные программы социального обеспечения, ни Налоговый кодекс не должны ставить в невыгодное положение пары, состоящие в браке; эти аспекты реформы системы социального обеспечения, проведенные при Клинтоне, и те элементы налогового плана Буша, которые снижают тариф на брак, пользуются сильной поддержкой обеих партий.
То же самое относится к предотвращению подростковой беременности. Все согласны с тем, что подростковая беременность может создать самые разные проблемы и для матери, и для ребенка. С 1990 года показатель подростковой беременности упал на двадцать восемь процентов, что хорошо с любой точки зрения. Но на подростков по-прежнему приходится почти четверть всех рожденных вне брака детей, и у женщин, родивших в подростковом возрасте, больше вероятность того, что и впоследствии они родят детей вне брака. Программы, проводимые по месту жительства, которые зарекомендовали себя в предотвращении нежелательных беременностей — и за счет побуждения к половому воздержанию, и за счет содействия правильному использованию противозачаточных средств, — заслуживают широкой поддержки.
Наконец, предварительные исследования показывают, что семинары по семейной жизни могут оказать большую помощь в том, чтобы сохранить брак и побудить пары, живущие вместе, образовать более долговечный союз. То, что следует расширить доступ к подобным услугам для пар с низким доходом, возможно, в комплексе с профессиональной подготовкой и стажировкой, медицинским обслуживанием и другими уже имеющимися услугами, — с этим наверняка согласятся все.
Но для многих социальных консерваторов этого подхода с позиций здравого смысла недостаточно. Они хотят вернуть прошлое, в котором половые отношения вне брака влекли наказание и позор, получить развод было намного труднее, а брак предлагал не только личную реализацию, но и четко очерченные социальные роли для мужчин и женщин. По их мнению, любая политическая линия правительства, которая якобы вознаграждает то, что они считают аморальным поведением, или просто выражает к этому нейтральное отношение — предоставление молодым людям средств предупреждения беременности, аборты, социальная помощь матерям-одиночкам или юридическое признание однополых союзов, — по своей природе принижает ценность института брака. Как они утверждают, такие политические линии подводят нас еще на один шаг к дивному новому миру, в котором будут стерты половые различия, секс будет лишь формой развлечения, брак можно будет легко расторгнуть, материнство станет обузой, а сама цивилизация будет стоять на песке.
Я понимаю стремление внести какой-то порядок в культуру, находящуюся в постоянном движении. Я, конечно, ценю желание родителей оградить детей от влияния ценностей, которые эти родители считают вредными; я часто чувствую то же самое, когда слышу слова песен по радио.
Но в целом я мало симпатизирую тем, кто хочет задействовать правительство, чтобы обеспечить соблюдение норм половой морали. Как и большинство американцев, считаю вопросы секса, вступления в брак и рождения детей очень личными — находящимися в самом центре нашей системы личной свободы. Там, где личные решения могут нанести значительный вред другим — что истинно в случае плохого или жестокого обращения с детьми, инцеста, бигамии, домашнего насилия или неуплаты алиментов на ребенка, — общество имеет право и обязано вступиться.