– Ага, это чтобы в уродстве посоревноваться. Óдин одноглазый, а ты безносый.
Дир пошёл дальше и увидел славянина, который стоял с топором в руках и смотрел со стен вдаль.
– Как твоё имя? Я не помню тебя!
– Меня зовут Мечемир.
– Ты славно бился, Мечемир. Мы все славно сражались!
– Сегодня в меня вселился Вадим Храбрый. Он вселяется во всех, кто бьётся за свободу. В каждого, кто поднял свой меч ради того, чтобы не склониться перед захватчиками, вселится Вадим.
– Вадим! Я помню этого человека! Перун вселился в него под Ладогой, и хоть мы бились на разных сторонах, я думаю, что когда мы все умрём и встретимся в Вальхалле, то я с ним выпью эль и обязательно сражусь!
– Утром мы все умрём. Многие умрут, не дожив до утра. Но я прошу тебя, Дир, выживи и удержи город! За свободу! Наши люди не должны платить дань чужим народам!
Дир кивнул и продолжил путь. Он подходил к выжившим, шутил с ними и шёл дальше.
Ночью многие из воинов умерли от ран, но Дир остался жив. Едва первые лучи солнца озарили землю, то взглядам выживших открылись десятки и сотни тел, покрытых инеем.
Хазары ушли, не зная, что защитников осталось всего несколько десятков. Дир вновь прошёлся по стене.
Варяг остановился возле Мечемира. Этот славянин не пережил ночи. Его рана была смертельна, и поэтому он умер. Зато выжил Рюар.
– Óдин, видно, не хочет встречаться со мной в Вальхалле, – ухмыльнулся он. Смотря на его изувеченное лицо, становилось жутко. – Наверное, он боится, что я более уродлив!
Дир повалился на землю. В этот момент силы оставили его, и он провалился в небытие.
Когда он открыл глаза, то оказался в постели.
– Ты очнулся, брат! – услышал Дир голос брата.
– Так ты всё-таки вернулся в веру отцов, раз мы встретились в Вальхалле? Я умер от ран, которые получил в бою. Сейчас пойдём пировать, а потом будем сражаться, и так до бесконечности!
Дир окончательно проснулся и увидел перед собой Аскольда.
– Нет, Дир, ты не в Вальхалле! Ты в Киеве. Мы выстояли. Враги разбиты. Но знаешь, чего больше всего я боялся? Я боялся, что никогда с тобой больше не поговорю, ведь после смерти ты попадёшь в Вальхаллу, а я в рай, и мы не увидимся. Поэтому только на земле мы можем быть вместе. Брат! Я молился Богу, чтобы он даровал нам смерть в один день, но много лет спустя!
Дир поднялся с постели. Хотя варяг чувствовал слабость, но он не хотел, чтобы брат думал, что он не может сидеть.
Аскольд аккуратно обнял Дира, стараясь не задеть его раны.
– Я люблю тебя, брат, – одновременно сказали они друг другу.
– Знаешь, хоть ты и выбрал другую веру, не веру отцов, но ты остался мне братом! Знаешь, а может, так и лучше! Если что, ты замолвишь за меня словечко перед своим Богом, а я за тебя!
– Многие погибли! Помнишь Бориса, твоего друга? Он пал в бою, но перед смертью унёс с собой четырёх врагов!
– И Тур! Он просил, чтобы в честь него назвали город. Он тоже умер, – отозвался Дир.
– Назовём! Срубим новый город и назовём его Туров, чтобы его имя навсегда осталось в памяти людей.
– Борис сейчас в раю, а Тур в Вальхалле, – отозвался Дир, – а интересно, им друг друга видно? Может, Вальхалла и рай рядом? Тогда они могут встретиться. Я имею в виду не только Тура и Бориса, но и всех, кто погиб из христиан и язычников. Ведь они вместе прошли много сражений. И мы потом сможем увидеть друг друга!
– Настанет день, и мы узнаем это, брат.
Глава 4
Осень сменилась зимой. Сидя у очага, Фарлав и Стемид беседовали о том, как прошло лето. В дни, когда снег покрыл всю землю и кажется, что он никогда не растает, любой вспоминает о лете и думает, как провести следующее.
– Стемид, а весной, думаешь, Аскольд и Дир пойдут в поход на Царь Городов?
Стемид задумался. Да и как тут сразу ответишь, когда Фарлав и сам уже знает ответ. Не пойдут Аскольд и Дир на Византию и, более того, они ждут оттуда христианских священников, которые будут нести слово Божье. Стемид хоть и был христианином, но понимал, что у варягов и у ромеев разное виденье Бога. Ромеи родились в этой вере, и многие потеряли её, а вот варяги, наоборот, принимая веру, готовы всей душой ей следовать.
– Нет, Фарлав, думаю, что не пойдут, во всяком случае этой весной. Но, я думаю, мы ещё увидим Царь Город! Может, не пойдут Аскольд и Дир, но раз дорога туда открыта, то кто-то да пойдёт.
– Может, Олег? Ведь это в своё время была его идея.
– Может, и Олег, – отозвался Стемид. – Скажи, Фарлав, а ты думаешь о том же, о чём и я? О том, что настало время вернуться обратно в Ладогу.
– Ну да. Мне кажется, что приходит это время. Ведь мы шли на завоевание Царь Города. Видно, пока этому не бывать, – ответил Фарлав.
Стемид поднёс руки к огню. Подержав их там некоторое время, чтобы согреться, так как в доме было прохладно, он заговорил:
– А представляешь, там сейчас тепло! Там вечное лето! Думаю, что наступит день, и мы захватим этот город!
– Ага. Да не будет такого варяга, который не мечтает захватить Царьгород! – радостно сказал Фарлав.
– Да что варяга – русича! Что ты за русич, если в глубине души у тебя не живёт желание захватить Царьград.
Оба варяга засмеялись, и Стемид хлопнул Фарлава по плечу.
– А ведь если Царьград не захватим мы, то его захватит кто-нибудь другой, и уже отобрать его у захватчика станет задачей куда более славной, – произнёс Фарлав, когда перестал смеяться.
– Зато тогда мы придём на помощь ромеям и освободим их от захватчиков! Заберём себе богатства и ромеев, и тех, кто их победит! Как говорится, это даже хорошо! Более славная песня после этого будет сложена!
– В общем, пора нам возвращаться к Рюрику. А знаешь, Стемид, даже когда мы захватим Царь Городов, мне всё равно будет немного не хватать снега и холода! Пойдём выйдем на улицу и посмотрим на то, как прекрасен мир. Наш мир, мир, где холод куёт крепких мужей и статных жён. Ромеям тепло, и тепло развратило их. Поэтому они однажды будут захвачены нами!
– А ты, Фарлав, заговорил, словно мне подражаешь. Рассудительно так, неспешно!
– А я посмотрел на тебя, пошёл к Иллариону и сказал ему: «Крести меня!» Ну, тот взял и крестил, так что мы теперь христиане. Только уговор – когда вернёмся к Рюрику, чтобы нас на смех не подняли, никому об этом говорить не будем.
– Добро! Я вот давно христианин, но мне Илларион говорит, что хоть Бог и один – Христос, но меня крестили неправильно. Говорит, что патриарх Фотий и вовсе самого главного христианина и предводителя тех священников, что меня крестили, проклясть думает! А тот предводитель, зовут его Николай, уже проклял патриарха Фотия, и на самом деле верят они неправильно!
– Не понимаю я этого, – сказал Фарлав. – Я вот и в Одина верю, и в Перуна, и в Христа.
– А вот это страшный грех! – наставительно сказал Стемид. – В вере надо одного Бога выбрать.
– Я знаю, но пока так и не решил какого. Смотрю на тебя и хочу быть христианином и никому об этом не рассказывать. Смотрю на Аскольда, и мне хочется всем, наоборот, поведать, что я христианин. А смотрю на Дира и думаю: Óдин мой бог.
– Ну, я понял. А смотришь на полянина, и Перун тебе люб!
– Ага.
Весной Фарлав, Стемид и многие ладожане стали собираться в обратный путь. Особенно всем захотелось вернуться, когда к Киеву причалила ладья с торговыми людьми, которые, сойдя на берег, сообщили, что они из Новгорода.
– А! Так князь Рюрик всё-таки основал свой город! – тут же произнёс Фарлав, смотря на торгового человека. Торговец был саксом и плохо понимал славянское наречие, поэтому говорили на языке свеев.
– Да, и город тот – самый большой город славян! Он даже больше вот этого. И те, кто там живёт, – русичи, хотя многие из них по крови кривичи, весь, чудь, да и варягов немало.
После разговора с прибывшими торговцами Фарлав, Стемид и другие ладожане пошли к братьям конунгам. Аскольд и Дир знали, что ладожане собираются покинуть их, и им это, разумеется, не нравилось, но оба брата понимали, что нельзя лишать людей свободы.
Аскольд и Дир сидели на скамьях и трапезничали.
– Послушай, – заговорил Дир, – если ладожане вернутся к Рюрику, то мы потеряем почти треть рати. Хазары по-прежнему угрожают нам, да и Царьград мы должны захватить.
– Сегодня хазары важнее Царьграда, брат, – ответил Аскольд, – а удерживать мужей силой нельзя, так как это их всё равно не остановит. Они свободные воины, и им хочется славы. Так вот мы с тобой стали конунгами! А помнишь Рюрика и как он смотрел на нас, когда мы уходили от него в этот поход? Мне казалось, что он вот-вот запрыгнет в ладью и поплывёт вместе с нами!
Дир согласно кивнул. Он помнил Рюрика и теперь понимал его. Вот что значит стать конунгом.
– Значит, просто простимся с ними и пожелаем им удачи, – сказал Дир, – но знаешь, что я тебе скажу, Аскольд. Мне кажется, что когда-нибудь конунги начнут давать в добычу своим воинам то, что получают торговлей, и тогда у них не будет нехватки людей.
– Да это просто невозможно! Как это конунг будет давать добычу своим воинам? Это как дань!
– Да, но тогда у него будут воины, которых он может использовать для войны и защиты. Вот, например, многие варяги из тех, что служили Рагнару, брали золото за то, чтобы разбить других варягов. Во Франкии это стало обычным делом!
– Это да, но мне кажется, никто в будущем так делать не будет. Воину нужна слава, а какая слава в том, что ты живёшь в городе и получаешь добычу от конунга!
Дир видел, что Аскольд спорит не потому, что не понимает мысли Дира, а только из чувства противоречия. Вообще после того, как Аскольд стал христианином, они стали больше спорить, но в глубине души каждый из них другого понимал.
В это время их разговор прервали несколько славян и варягов, которые вошли в комнату. Аскольд увидел Стемида, Фарлава и других ладожан. Он знал, зачем они пришли, и понимал, что настаёт время прощаться.