Копылов тихо сказал комбату:
— Крепкий у вас замполит, капитан?
— О, да! — воскликнул Беляков. — Моряк всей душой! — Было видно, что эти слова стали для него высшей похвалой.
— Ведь вы не моряк, насколько мне известно, — продолжал Копылов.
— Пограничник, товарищ полковник, — ответил Беляков.
— А моряки о вас хорошо судят. Был в вашем батальоне, слышал. Так и называют — наш капитан. Лестно завоевать души таких ребят.
— Бой роднит, товарищ полковник! — Комбат сказал это убежденно и просто. Он был уравновешенным, опытным человеком и принял похвалу как должное.
Конечно, ему было приятно услышать от вышестоящего начальника подтверждение своего успеха в самом главном для офицера деле. Главное для настоящего офицера — завоевать уважение и доверие солдатского коллектива. А если к тому же удастся приобрести и любовь людей, то большего счастья трудно и пожелать. На мой взгляд, капитан приближался к этому идеалу так же, как и в коллективе своего полка Ковешников. Мы с Копыловым испытывали глубокое удовлетворение, тем более что в морском батальоне был прекрасный личный состав — участники боев за Одессу, за Севастополь, десантники Малой земли и Новороссийска, боевые, опытные люди.
Отпустив командира морской пехоты, мы занялись текущими делами. В 4.00 разведчики привели «языка». Бушин поставил задачу взять пленного в районе отметки "+6", хотя и мало надеялся на успех. Начальник штаба предполагал, что на этой высотке противник разместил свой НП. Он оказался прав. Там был оборудован наблюдательный пункт командира 98-й немецкой дивизии. Пленный служил связистом, вышел исправлять повреждение на линии, тут его и захватили семеро наших смельчаков. Он показал: вчера вечером офицеры на НП говорили о том, что в район Багерово приезжал командующий 17-й армией генерал Енике и проводил совещание. На совещании указывалось, что главные силы красных будут высаживаться в Эльтигене, а севернее Керчи ожидается вспомогательный удар. В данное время идет сосредоточение немецких войск главным образом в районе Тобечикского озера, то есть против левого фланга нашего плацдарма. Пленный передал услышанные им разговоры, из которых было ясно, что немецкое командование поставило задачу 3 ноября уничтожить эльтигенский десант.
К утру у нас на основе разнообразных данных сложилось определенное мнение о замысле противника. Ставя перед собой задачу ликвидации нашего десанта, он, очевидно, нанесет удар вдоль берега и в центр 31-го полка, с тем чтобы лишить десант возможности прорваться на юг и уйти на соединение с партизанами, действовавшими тогда в Старом Крыму.
Исходя из этого мы и строили свои контрпланы.
К 5.00 на мотоботах подошел 335-й гвардейский полк. Я рассказал полковнику Павлу Ильичу Нестерову, что представляет собой наш плацдарм, как войска бились вчера и к чему они готовятся сейчас.
— С местностью вас познакомит подполковник Челов. Он здесь уже как рыба в воде. Прошу поторопиться. В вашем распоряжении осталось не более двух часов.
Наблюдательный пункт командира дивизии был вынесен на сто метров в сторону от КП. За ночь саперы провели к нему глубокую траншею. Серые бугры земли и высокая, густая, уже посохшая трава надежно прикрывали НП от глаз неприятеля. В то же время отсюда был хороший обзор: просматривались исходные позиции и тылы противника вплоть до Багерово.
Легкий утренний ветерок чуть колыхал натянутую над нашими головами зеленовато-коричневую трофейную сетку. Тамань с рассвета начала пристрелку. Полковник Новиков корректировал огонь.
Всего вторые сутки мы воевали вместе, а он стал в штабе дивизии вполне своим человеком. "Бой роднит", — как сказал комбат моряков… В артиллерийском полковнике нравилось все: и плотная, внушающая уверенность, слегка горбящаяся фигура, и успокаивающий вологодский говорок, и характерная для кадрового офицера готовность подчинить себя воле старшего начальника. В это утро полковник работал на НП с обычной деловитостью, только большие серые глаза глубже запали, выдавая утомление. Склонившись над планшетом, он произвел последний подсчет, выпрямился, доложил:
— Пристрелка реперов закончена. Можно вызывать огонь. — Потом, поправив на груди бинокль, добавил другим, довольным, тоном: — Молодцы оружейники. Ночью восстановили обе трофейные зенитки. Думаю, преподнесем немцам сюрприз!
— Это хорошо. Надо их проучить, а то они слишком обнаглели.
Рядом молодой солдат-радист, пригнувшись к трубке, отчетливо выговаривал: "Даю настройку, раз — два — три…"
— Надо сообщить генералу Кариофилли, что сегодня десантники, как никогда, надеются на высокое мастерство его артиллеристов.
Нам необходимо обеспечить исключительно гибкий маневр артогнем. Берег и школа — вот два участка, где немцы будут таранить с упорством и яростью. Без помощи Тамани мы с ними не справимся.
Подошел белокурый сержант с авиационными погонами и доложил, что авиация Вершинина готова к вылету, летчики ждут координаты.
— Вот, передавайте. И пусть ждут нашего вызова!
Сержант молодцевато отдал честь и повернулся. Он не успел отойти, как противник открыл огонь. По всему переднему краю нашей обороны — вспышки и дымы разрывов. Снаряды ложились вокруг НП. "Начнем, пожалуй", — сказал Новиков.
Артиллерийский налет длился десять минут, затем взметнулись серии ракет. Немцы пошли в атаку. Они двинулись с двух направлений сразу, как мы и ожидали. На самом южном участке плацдарма, по берегу, наступали два немецких полка при поддержке пятнадцати танков. Район школы штурмовали один полк и десять танков. Острие атаки здесь было направлено на позиции батальона Клинковского, на ту безымянную высотку, где окопалась вторая рота. Недаром рассудительный майор провел там ночь.
Атака была энергичная. Артиллерия вела огонь по нашей первой траншее. Немецкие солдаты шли густыми цепями, прижимаясь к стене огня. Танки двигались в боевых порядках пехоты.
Над плацдармом появилась вражеская авиация. Десять «юнкерсов» перешли на бреющий полет, нацеливались накрыть бомбами КП и резервы. Первый самолет десятки круто пошел вниз, чтобы удачнее сбросить груз, но тут же задымился. Охваченный огнем, он упал в море.
— Прекрасно, Сорокин! — воскликнул полковник Новиков, хотя в шуме разгоравшегося боя артиллеристы не могли услышать его слов. — Приятно видеть такую работу!
Первый сюрприз противнику преподнес лейтенант Сорокин, командир трофейных зениток. Самолеты, увидев гибель ведущего, спешили освободиться от бомб.
Наши позиции молчали. Новиков спросил:
— Можно огонь?
— Нет, подождите еще! — Наблюдая через окуляры прибора, я крикнул: — Теперь давайте!
Тамань вступила в бой. Снаряды с тяжелым шумом полетели над поселком. Перед нашими позициями вырастают столбы разрывов, черные в середине и белые по краям клубы дыма, на фоне которых ясно видны два загоревшихся танка и мечущиеся фигуры вражеских солдат.
Из наших траншей по всему фронту заработали пулеметы и автоматы.
— Хорошо! Дайте, полковник, еще огня по подступам к школе… Хорошо! Еще!
Вражеский снаряд разорвался прямо в окопе наблюдательного пункта. Разнесло артиллерийскую рацию. Убиты оба радиста. Смертельно ранен Новиков. Я подскочил к нему. Его подхватил Виниченко.
— Давайте огонь по отметке "плюс шесть"… Прощайте, умираю…
Тело полковника тяжело обвисло на руках адъютанта и сползло на землю. У Виниченко побелели губы. Он сдернул кубанку и, прикрыв ею лицо Новикова, бросился по траншее в КП передать приказание Ильину: вести корректировку по рации комдива.
Стереотруба уцелела. Снова тяжелые снаряды с Тамани густо шумели над головой. Майор Ильин уже передал последние слова своего начальника: "Огонь по отметке "плюс шесть". Вызванный огонь как раз угодил по боевым порядкам первого эшелона противника на подступах к школе.
Клинковскому, кажется, полегчало. Немецкая пехота залегла. Перед позициями 1-го батальона дымились четыре танка, остальные шесть попятились назад.
Артиллерия противника вела сосредоточенный огонь по нашим резервам и огневым позициям орудий прямой наводки. «Юнкерсы» сбрасывали бомбы на Эльтиген.
Над морем двенадцать черточек — шесть «илов» и шесть истребителей. Они пронеслись над плацдармом. Ивакин и Бушин наводили штурмовиков на немецкие подразделения, атаковавшие по кромке берега. «Ястребки» пошли против «юнкерсов».
На земле и в воздухе завязался упорный бой.
Противнику удалось прорваться вдоль берега. Он смял третий батальон 31-го полка и продвинулся до южной окраины Эльтигена. Тотчас же немецкое командование стало развивать успех. Челов доносил: "Немцы спешно сажают на танки десант и направляют на Клинковского". Полку грозила опасность окружения. На южную окраину поселка я выдвинул из своего резерва роту морской пехоты. Саперы за ночь подготовили здесь оборонительный рубеж. Моряки его заняли, и об эту стену разбились волны вражеской атаки.
3 ноября морская пехота прославила себя на плацдарме не менее, чем в день его захвата. Писатель Аркадий Первенцев в книге "Огненная земля" правдиво описал замечательные боевые и нравственные качества людей этого подразделения. Я, как командир десанта и как очевидец, могу засвидетельствовать, что моряки в Эльтигене воевали превосходно.
Мы видели с НП картину боя, особенно четкую на фоне моря. Танки двигались вдоль берега к окраине поселка, ведя огонь с коротких остановок. Метров с трехсот они рванулись вперед. Но вот, как бы споткнувшись, остановилась и задымила одна машина. Другая опередила ее и завертелась на одной гусенице. Почти у самых развалин домов был подбит третий танк.
Рядом с такими знаменитыми защитниками эльтигенского плацдарма, как сержант Толстов из 39-го полка, сержант Хасанов из 37-го полка, я назову матросов бронебойщиков Дубковского и Кривенко. Они вдвоем взяли эти три немецких танка на морском берегу.
Первый подбил Дубковский двумя пулями из ПТР. Второй он же остановил гранатами: взрывной волной матроса выбросило на бруствер окопа, он, оглушенный, приподнялся, когда танк был уже метрах в пятнадцати, и кинул гранату ему под гусеницу. Дубковский упал там же под ливнем пуль. Кривенко втащил боевого товарища в окоп и взял бронебойку. Он был менее опытен в стрельбе из ПТР, дважды стрелял по третьему танку, но безуспешно. Машина перевалила окоп, и тут Кривенко достал ее противотанковой гранатой.