Крикнул Франгулову:
— Оставайся за меня! Иду выручать штаб!
Выбросился в амбразуру и кубарем покатился по склону вниз. Немцы заметили, начали стрелять, но я уже был в мертвом пространстве.
Наскоро организовал подразделение в атаку: отбить штабной капонир.
В это время в капонире Франгулов, приняв командование, расставил у амбразур всех, кто еще мог стрелять. Сам он вместе с моряком по-прежнему следил за дорогой. Одиннадцатая попытка поставить на дороге пулемет была отражена. Майора позвали к тыльной амбразуре. К ней ползла штурмовая группа фашистов. Посреди блиндажа Франгулова остановил крик Ковалева:
— Товарищ майор! Меня ранило!
У моряка бессильно повисла правая рука. Бросившись назад, Франгулов разрядил обойму навстречу немецким пулеметчикам и — назад, к тыловой амбразуре в железной двери. Здесь с автоматами стояли Блохин, Говберг и санитар.
— Вот мы им сейчас дадим, — сказал прокурор товарищам, — пусть подходят поближе.
— Товарищ майор! — подбежал солдат. — Комдив с группой заходит во фланг. Кажись, немцы подаются!.. Но железную дверь кто-то рванул со страшной силой. Немецкие штурмовики кинули в амбразуру связку гранат. Дверь развалило. Франгулова засыпало кирпичом, отбросило к противоположной стене. Он потерял сознание…
Мы подоспели вовремя. Отбили штаб, но дорогой ценой.
В атаку удалось собрать до взвода солдат 31-го полка. Шли на крутой подъем. Противнику удобно было вести по атакующим огонь и особенно бросать ручные гранаты. Справа от меня шагал подполковник Челов, чуть пригнувшись, откинув назад голову — весь как сжатая пружина, по левую сторону — замполит 37-го полка уралец Афанасьев. Взбираясь по склону, он выкрикивал назад, солдатам: "Быстрей, быстрей, ребята!"
Сверху летели гранаты. Они еще не достигали нас. Рвались впереди, поднимая частокол из столбов земли и дыма.
Теперь был нужен бросок. Воздух секли светящиеся очереди.
— Ура! — выкрикнул замполит громким, привычным к бою, голосом.
Атакующие уже были в сфере действительного огня. Бежали вверх, ловя воздух открытым ртом. Пуля ударила Челова в сердце, он упал мне под ноги. Слева разорвалась граната — и вот уже нет рядом Афанасьева. Его грузное тело повалилось на землю.
Среди солдат замешательство.
— За мной! Вперед!
Наконец нашу атаку увидел Ковешников. Взмахивая над головой рукой, он поднял своих солдат и ударил во фланг немцам. Его-то и заметил солдат, подбежавший к Франгулову с докладом.
Стало темнеть. Противник вновь готовился к борьбе за отметку 91,4. По моему приказу сюда подошел батальон 83-й морской бригады. Но он состоял из молодых, необстрелянных бойцов и не смог удержать позиций.
От командующего поступила радиограмма:
"Держитесь до вечера. Сообщите Военному совету свое мнение об эвакуации. Петров".
Митридат, подобно огромной туше, навис над низиной предместья, где еще держался десант. Его высоты снова были в руках врага. Мы ответили Военному совету согласием: "Подброска мелких подразделений не обеспечивает захвата и обороны горы Митридат. Как ни больно, приходится высказаться за эвакуацию".
В ночь на 9 декабря мы распрощались с полковником Копыловым. В сопровождении медсестры его отправляли на Большую землю. Вместе с ним катер принял ещё 60 раненых, в их числе были мой боевой ординарец Иван Байбубинов и майор Франгулов, все еще не пришедший в сознание после тяжелой контузии.
Расставание с Михаилом Васильевичем было грустным. Нас настолько сроднила "Огненная земля", что мы не представляли себе, как обойдемся друг без друга.
Высокий, худой, с завязанными глазами, он стоял, потирая грязной рукой лоб, а другой все ощупывал мое плечо. Когда прощались, Копылов обнял меня, сдерживая рыдание. Успокаивая его, я радовался, что он не видит моего мокрого лица.
Немного успокоившись, Копылов начал уговаривать:
— Ты очень-то не рискуй, Василий Федорович.
— О чем говоришь! Днями мы встретимся…
— Нет, ты слушай. Я сейчас не столько о тебе говорю. Помнишь, когда прерывали фронт, ты все ругался, что солдаты мешают идти? Они же тогда командира берегли. Они прекрасно понимают, что, пока комдив жив, десант представляет организованную силу. Не рискуй зря, уважай любовь людей…
Копылов, пошарив в карманах, вытянул кисет. Я взял у него замызганный мешочек. Потряс — пусто. Окликнул солдата:
— Пойди поищи на закурку комиссару! Санитары проносили мимо носилки с ранеными. Старались идти осторожно, не в ногу, чтобы легче были толчки. Погрузка близилась к концу. Подбежал солдат, открыл ладонь с горсткой махорочной пыли.
— Другого, извиняйте, нету. Из трех кисетов наскребли…
Пора было расставаться. Последнее крепкое рукопожатие.
— Ну, будь здоров, Василий Федорович. Передай привет друзьям. Вам — далеко идти с дивизией, а я, кажется… отвоевался.
Копылов пошел к лодке, держась за плечо сестры. Голова была откинута назад: как будто он смотрел в небо и видел там то, чего еще не видели мы.
Весь следующий день нас спасала хорошая оборона 37-го полка. Она не дала немцам успешно действовать в южном направлении. После гибели Н. М. Челова полковник Ивакин снова принял 31-й полк и ушел на юго-восточную окраину предместья. Он сообщил, что немцы начали сосредоточивать подразделения в районе Солдатской Слободки, видимо готовя оттуда последний нажим. От Митридата мы прикрылись огнем. Иванян все время держал под обстрелом тяжелой артиллерии южные склоны горы, и немцы отсюда не решились атаковать предместье.
В ночь на 10 декабря начали эвакуацию. Обозначили пункты посадки фонарями. Под прикрытием артиллерийского огня подходили катера. Противник повел обстрел берега. Вместе с Виниченко мы стояли у пристани и смотрели, как десантники бросались в воду, шли, пока позволяла глубина, и садились в лодки. После сорока дней боев они отправлялись в Тамань на отдых и формирование.
Привожу выписку из письма Героя Советского Союза Ларисы Литвиновой:
"…Совершенно неожиданно мы повстречались с героями "Огненной земли" в декабре. А было это так. Шофер вез четырех десантников, решил дать им отдых и остановил машину у домика, из трубы которого вился приятный дымок. Декабрьский ветер подгонял людей быстрее к дому. Они вскочили на крыльцо и распахнули дверь. Четверо солдат с длинными бородами предстали перед нами. Они остановились на пороге, растерянно озираясь. В летной столовой ужинали девушки-летчицы и штурманы. Первое замешательство с обеих сторон прошло.
— Десантники! — звонко крикнул кто-то из нас.
Солдаты бросились с объятиями, приговаривая:
— Сестренки! Так это вы к нам летали?
— Ну, спасибо за помощь, спасительницы!
Девушки потеснились. Усадили за стол дорогих гостей, накормили эльтигенских «братишек». За столом долго не смолкала беседа. Нам было очень приятно услышать от самих защитников "Огненной земли", что наш женский полк хорошо помогал славному десанту. Потом мы их проводили, как братьев".
Катер доставил меня на КП Приморской армии. Я вошел в капонир командарма. Генерал Петров поднялся навстречу, обнял и сказал:
— Спасибо, товарищ Гладков.
Я хотел доложить командарму, как протекали события, но он сказал:
— Не надо. Я все знаю. Все это пережил вместе с вами.
15 декабря мне позвонили из штаба армии.
— Был у вас такой врач — хирург Трофимов?
Майор медицинской службы Трофимов! Мы уже считали его погибшим, после того как он исчез в первый день боя новороссийцев за Митридат. Особенно о нем жалели в медсанбате.
— Где же он? Что с ним?
— В штабе армии. С группой солдат вышел в расположение шестнадцатого корпуса.
— Куда послать за ним машину?
Вскоре наш хирург сидел рядом со мной, смущенно улыбаясь. С каким удовольствием смотрел я на его сильно похудевшее, но по-прежнему мужественное лицо.
— Ну, рассказывайте, дорогой, что пережили.
— Да, товарищ командир дивизии, пришлось много испытать. Обстановка научила не только лечить людей, но и командовать,
— Хватили лиха?
— Всего попробовали! Но я, должен признаться, чуть привык к командирским обязанностям, то есть оценивать обстановку, принимать решение. И кажется, выходило. Видимо, специальность хирурга приучила к выдержке.
Шутя, я сказал ему:
— Ну, значит, в тяжелую минуту смогу доверить батальон или полк?
Долго мне рассказывал В. А. Трофимов о своих приключениях. Неделя в логове оккупантов, в центре города. Мне об этом не рассказать лучше, чем он сам написал в дневнике.
"Ночь на 7-е декабря. Впереди штурмуют сопку. Гранатами забрасывают доты. Справа ожесточенный огонь. Проволочные заграждения. Набрасываю плащ-палатку. Переваливаюсь через проволоку. Ползем в гору. Капонир. Солдат бросает, вернее, проталкивает в амбразуру РГД, потом туда же лимонку. Вбегаем. Вход направо и налево. Автоматные опереди и туда, и сюда. Заскакиваем в помещение. Свечу фонариком. Посредине труп фашиста у исковерканного пулемета. Через коридор налево. Выходит немецкий офицер. Ребята живо его обступили, обыскали.
7 декабря. Что делать? Где наши? Говорят, пошли в город на соединение. Группа солдат движется вперед. Я — за ними. Беспечность. Идут толпой с оружием за плечами. Спрашиваю, кто командует, кто старший. "Вы, товарищ майор!" К сожалению, это так. Везде стреляют. Выходим на площадь. Пулемёт обстрелял из переулка. Пытаюсь навести порядок. Части бойцов поручаю вести перестрелку с пулеметчиком, а другим — идти в обход. Двое бойцов гранатами закидали огневую точку. Снова бежим по улице. Обстрел сзади. Рядом падают убитые. Рассыпаемся. Гуськом — вперед, а куда — неизвестно. Пробираемся огородами. Близка окраина. Встреча с жителями. Бедные! Как они мучаются. Старуха обхватила, целует. Впереди отчаянная стрельба. Напоролись на засаду. Лежим. Ребята кидают гранаты. Я тоже. Граната летит мимо. Стукнувшись о простенок, отскакивает и рвется в стороне. Вторую — уже с расстановкой, не торопясь. Вопль. Пулемет смолк. Рядом убило бойца. Немцы в большом количестве перебежками окружают квартал. Ломаем стенку сарайчика и по одному уходим в сад. Нас уже мало. Кто-то предлагает занять второй этаж. Нет, не годится, кругом немцы. Ещё 3–4 кварт