я площадка. Которая – или которые! – под контролем фрицев. И, кстати, вовсе не факт, что оный аэроплан сумеет взять на борт сразу всех – если, конечно, вообще прилетит. Поскольку они уже пропустили несколько сеансов связи, и с командованием Трофимова, и с космодесантниками. Или те самые «большие дядьки» изначально и не планировали эвакуировать всех и разом? И кому-то (понятно, кому) придется остаться, прикрывая отлет или уводя за собой преследование? Скорее всего, так и есть, полтора десятка людей не в каждый самолет влезет, если это не транспортник наподобие того, что недавно взорвался на его глазах. А в том, что подобная машина сумеет приземлиться на достаточно узкую площадку, Леха испытывал определенные сомнения. Короче, как-то все это не слишком оптимистично…
Ночь прошла спокойно во всех смыслах – и немцы не тревожили, и наши на связь не выходили. Наскоро поужинав (каждый своим, понятно), завалились спать. Перед тем, как отправиться на боковую, Леха в очередной раз сменил Савушкиной повязку. При этом снова подивившись возможностям иновременной медицины. Десантник понятия не имел, что там вводила в Иркину кровь аптечка и каким именно образом она ускоряла процессы регенерации, но раны, как таковой, больше не существовало. Шрам, разумеется, остался, вот только выглядел он, словно прошла как минимум неделя. И крошечное входное, и куда более уродливое выходное отверстия уже затянулись розовой кожей, пока еще нежной и ранимой, так что перевязать в любом случае нужно, будем надеяться, в последний раз. С другой стороны, чему он удивляется? Как будто у самого бедро не прострелено! И ничего, скачет, будто и не было ничего…
Ночевка обещала быть «холодной», поскольку костра не разжигали, да и болота недалеко, однако это никого всерьез не волновало. У Степанова со товарищи имелись спальники, а диверсанты воспользовались трофейными плащ-палатками, которыми накрыли свеженарубленный лапник. Дежурили, по настоянию Трофимова и особиста, попарно, один из его бойцов и кто-то из состава «секретной группы». Спорить десантник, понятно, не стал, прекрасно понимая как мотивы младлея, так и извечную подозрительность Батищева, упорно не желающего оставлять ценный прибор без надзора. Себе Леха выбрал последние предрассветные часы, случайно или нет оказавшись в паре с младшим лейтенантом. Скорее всего, не случайно – опытный волчара Трофимов тоже прекрасно знал, что это время – самое паршивое, и решил подстраховаться. Не доверяет? Смешно. Можно подумать, ему самому охота прошляпить фрицев и героически погибнуть спящим, будучи зарезанным каким-нибудь долбаным эсэсманом! Хотя Андрюху понять, конечно, можно. Случись что, с него спросят, не с кого-нибудь. Причем спросят на таком уровне, что даже подумать страшно. Ну, ежели выживет, разумеется…
Видимое в прорехах древесных крон небо стремительно светлело. Невесомый предутренний туман окутал мутной пеленой дальние заросли, неспешно опускаясь ниже. Как уже не раз бывало раньше, спать резко расхотелось: человек – существо дневное, куда более привычное к свету, нежели к темноте. Не зря ж предки народную мудрость «утро вечера мудренее» придумали – разбирались в проблеме. А вот усталость, к сожалению, никуда не делась.
Зевнув в кулак, десантник протянул бинокль осназовцу:
– Все, Андрюх, не могу больше, глаза слезятся, будто песка насыпали. Понаблюдай немного.
– А ты чего, спать собрался? – автоматически пробормотал тот, принимая удивительный прибор. Приник к мягкому налобнику. Окружающий мир, до этого нерезкий и размытый, внезапно обрел четкость и контрастность, словно бы впрыгнув в поле зрения. Ух ты, никак не привыкнет!
– Угу, с храпом и причмокиванием. Очень смешно. Да не дергай ты им, это ж не нормальный «ночник», просто бинокль с, так сказать, дополнительными функциями. Плавно веди. Ага, примерно так. И яркость меняй, как я показывал, чтобы взгляд не замыливался.
Несколько минут прошло в молчании. Трофимов сосредоточенно изучал обстановку, Алексей, прикрыв уставшие глаза, отдыхал. Будущанский бинокль – штука во всех смыслах крутая, вот только он и на самом деле не предназначен для длительного наблюдения. Глаза устают. Хорошо, что уже практически рассвело: еще буквально с полчасика – и…
Додумать мысль десантник не успел: во внезапно оживших наушниках раздалось долгожданное: «Нулевой» – «Первому». Повторяю, «Первый» на связи. Слышишь меня?».
От неожиданности Степанов едва на месте не подскочил, вызвав удивленный взгляд товарища. Неужели?! Блин, ну наконец-то!..
– «Нулевой-раз» на связи. Слышу плохо. Ты где?
– Близко. Оставайтесь на месте, пеленгую. Есть, засек. Будем через десять минут. Конец связи.
– Принял. Конец связи, – выдохнул Леха, поворачиваясь к осназовцу. – Все, Андрюх, нашли они нас! Теперь попроще будет.
– Может, бойцов навстречу послать? – взволнованно заерзал младший лейтенант. – Вдруг мимо пройдут и на фашистов напорются? Нашумят – и амба.
– Не нужно, – усмехнулся Степанов. – Эти мимо уж точно не пройдут.
– Уверен? – продолжал сомневаться Трофимов. – Мы ж замаскировались.
– Абсолютно. Не переживай, как их увидишь – сам все поймешь. Точно говорю. Потерпи десять минут. Главное, когда они появятся, не дергайся и за оружие не хватайся. Ребята резкие и шуток не понимают.
– Ладно, – смирился диверсант, незаметно, как ему казалось, коснувшись лежащего под рукой автомата. Леха сделал вид, что ничего не заметил. – Поглядим еще, какие они резкие…
Космодесантники появились спустя восемь минут – из чистого любопытства Леха засек время по своим «Штурманским». Вряд ли Локтев сделал это специально – не в его стиле, да и зачем? – однако вышло достаточно эффектно. По крайней мере, осназовец впечатлился… сильно, прямо скажем, впечатлился. Да и как тут не впечатлишься, когда в метре от тебя буквально из ниоткуда возникает фигура в невиданной экипировке, чем-то отдаленно напоминающей комбез Степанова, только на порядок сложнее? Возникает, будто соткавшись из внезапно обретшего плотность воздуха. И, аккуратно придавив к земле начавший подниматься автомат, рокочет глухим механическим голосом из-под закрывающей лицо матово-черной маски:
– Тихо, боец, свои! «Нулевой», подтверди!
– Нормально все, Андрюха, наши это! Расслабься. И палец со спуска убери, еще стрельнешь ненароком. А любой шум нам, сам понимаешь, категорически противопоказан. Ну, здоров, что ли, Володька!
– И тебе не хворать, – от десантника же услышанной фразой ответил старлей, отпуская оружие осназовца и отступая назад. – Соскучились?
– Есть немного, – хмыкнул Леха. – Долгонько вы что-то. Пробки на дорогах? А в метро с оружием не пускают?
– Типа того, – не остался в долгу Локтев, понятия не имевший, что собой представляет это самое «метро». Судя по смыслу, какой-то архаичный вид транспорта, в его времени уже не использующийся. – Ну, чего? Пошли к остальным? Познакомимся с новичками, заодно и в курс дел введешь, а то мы тут немного одичали. Информационный голод.
– Пошли. Володь, а фриц наш как, живой еще?
– Ланге-то? Живой. Выдохся совсем, но собственными ножками дотопал, даже тащить не пришлось. Да мы б и не тащили, честно тебе признаюсь. Но уж больно жить хотел. На одних спецсредствах доковылял, если отходняк в ближайшие сутки не добьет – значит, повезло….
– Да с чего вы взяли, что вообще нельзя на связь выходить-то? – не выдержав, Берг взволнованно всплеснул руками. Учитывая бронекомплект, выглядело это достаточно комично. – И что с того, что немцы засекут? Нет, прямо отсюда, понятно, в эфир не выйдешь, сигнал слишком мощным будет, мигом поймут, что передатчик где-то рядом. Но если отбежать на пару километров в сторонку, совсем другое дело. Не вычислят они направление.
– Вот глупость же говоришь, товарищ! – рубанул ладонью младший сержант Стриж. – Запеленгуют, как миленькие, дело-то не хитрое. И – все.
– Ладно, коллега, – Йохан опустился на землю рядом с радистом. – Объясняю на пальцах. Во-первых, для этого нужны ДВА пеленгатора. Минимум! А во-вторых? Хорошо, засекли фрицы факт работы передатчика, отличающегося очень качественным сигналом – на связь буду выходить сам, при помощи моей радиостанции. Ну и что сообщит их радист? Что засек выход в эфир на таком-то азимуте? И где нас искать? Азимут, он штука такая… длинная, а мы на месте сидеть не станем.
– Так-то оно так, – хмуро согласился тот. – Вот только они нас ждут… ну, в смысле, вас. И сразу всполошатся, начнут лес прочесывать.
– Всполошатся, – ухмыльнулся космодесантник. – Обязательно. Только есть еще и в-третьих, коллега: непосредственно перед началом передачи я врублю глушилку и забью все доступные частоты помехами. Связи у фрицев не будет, вообще никакой. Затем отключу и выйду в эфир. Передам, что нужно, и снова начну радиоподавление. В итоге у немцев будет буквально пара минут на все про все. И я сильно сомневаюсь, что их радист успеет вовремя отреагировать. Кстати, одновременно можем начать передавать на немецкой частоте какую-нибудь ахинею открытым текстом – вон Леха придумает, что именно, у него здорово получается. Например, что такое-то крупное подразделение РККА начало контрудар или нечто подобное. Тут мелочиться не стоит, хоть целый мехкорпус «задействуем». Есть у нас такая возможность, использовать одноразовый передатчик, который после выхода в эфир самоликвидируется. Вместе с теми, кто его обнаружит.
– Так ты, получается, и связь фашисту глушить можешь?! – ахнул впечатлившийся «Стриж».
– Угу. Не особенно далеко, правда, примерно до пяти километров, но нам этого с головой хватит.
– Здорово. Вот только насчет самой радиограммы… «Садовник» мой почерк знает. Если ты передавать станешь, сразу поймут, что другой радист работает. Могут не поверить.
Берг пожал плечами:
– Да я и не собираюсь, телеграфного ключа-то у меня не имеется, а изобретать что-то – времени нет. Сам и отстучишь, а я запишу и передам позже и из другого места.
– Это как так, запишешь? – откровенно завис «Стриж». – Куда запишешь?