– Живой? – равнодушно осведомился Андрей, даже не повернув головы. – Это хорошо. Помоги перезарядиться, руку сильно обжег, пока бежал. Ствол, сволочь такая, раскалился, а сошек нет.
– Сейчас, – Степанов быстро перезарядил MG, отбросив в сторону пустой магазин. Обмотанная вокруг ствола тряпка противно воняла паленым и дымилась. – Подменить?
– Не нужно, приноровился уже. Патроны есть?
– А буй его знает, – честно ответил Леха. – Наверное. Сейчас проверим.
И плавно выдавил спуск, уложив автомат диском на ладонь согнутой в локте руки. Вроде так правильно из него стрелять? ППД-40 послушно протарахтел короткой очередью. Интересный агрегат, достаточно мягко бьет, за счет веса, наверное. И отдача совсем небольшая. Рядом раскатисто зарокотал авиационный Maschinengewehr, щедро прореживая опушку свинцово-латунной строчкой. Патроны Трофимов больше не экономил, прекрасно понимая ситуацию. Уйти им уже не дадут, значит, или взлетят – или не взлетят. Если второе, пистолет для последнего боя всегда найдется. И граната, когда патроны закончатся.
Дав еще пару очередей, Леха махнул рукой Иванову, уже расстрелявшему боеприпасы: мол, шуруй в самолет. Тот все понял верно, рванув к «Юнкерсу». Интересно, отпущенная Локтевым минута уже закончилась? Если внутренний будильник не врет, однозначно да. Угадал:
– «Нулевой», все в войнушку на наиграешься? «Фиалка», тебя тоже касается! Грузитесь живо! «Второй», «Третий», «Четвертый», уничтожить воздушные цели. Огонь!
Осознав, что именно он услышал, Степанов поневоле убрал палец со спускового крючка. Так вот что Володька имел в виду, когда обещал «почистить небо»! Те самые будущанские ПЗРК, действия которых он так и не увидел!
– Андрюха, слышал? К самолету! Бегом!
– Так патроны ж еще есть… – не успевший привыкнуть к «носимой радиостанции», немыслимым образом умещавшейся в надеваемом на голову крохотном устройстве, Трофимов на миг затормозил. Но только на миг – в глубине души Леха не переставал удивляться, как все-таки быстро предки воспринимали любые новые знания, даже те, что опережали их время на сотни лет. – «Первый», принял. Отходим с «Нулевым».
И все-таки, не удержавшись, ахнул:
– Лех, гляди! Ох ты, да твою ж через коромысло…
Космодесантников, маскировка которых по-прежнему работала в максимальном режиме, товарищи не увидели. Просто из трех разных мест внезапно и абсолютно бесшумно рванулись в зенит три вытянутые тени, тянущие за собой едва различимый белесый след. Какими именно двигателями оснащались эти ракеты, Степанов даже не догадывался – одно понятно, что не твердотопливными. Да и какой смысл забивать подобным голову? Володька обещал поподробней объяснить, да все как-то времени не было.
Первая настигла удалившийся на полкилометра транспортник, тут же расплывшийся роскошной огненной кляксой. Эффектно рвануло, словно в насыщенном высококлассной компьютерной графикой кино: сначала взрыв, затем десятки несущихся к земле дымных метеоров из пылающих обломков. И гулкий раскатистый «бу-бум-м», донесшийся спустя полсекунды. Следом сгорели и оба Bf-109 прикрытия, барражирующие километрах в трех выше. Причем пилот второго успел среагировать и крутнулся через крыло, попытавшись уйти от непонятной опасности резким сбросом высоты. Вот только умная ракета подобного мастерства не оценила: смертоносный росчерк просто пропустил самолет мимо, выполнил разворот – разворот, блин! Почти на девяносто градусов! – и аккуратно впилился в хищный фюзеляж на уровне мотора. Неяркая вспышка, небольшое дымное облако и горсть тающих в небе искр – вот все, что осталось от одного из лучших истребителей Люфтваффе. Интересно, что ж там за боеголовка такая, если дюраль вспыхивает, словно бумага?
– Время теряем! – первым опомнился Степанов. – Давай за мной, перрон отходит.
Помогая младшему лейтенанту забраться в люк, Леха едва ли не против воли оглянулся, намертво запоминая картину недолгого боя. Дымящаяся, а местами и горящая, опушка леса; тела пострелянных гитлеровцев; размытые тени спешащих к самолету космодесантников. Если сейчас им удастся вырваться, больше он всего этого не увидит. Вообще не увидит, поскольку вернется, пусть и не сразу, в свое время. И война для него закончится. Вот только и там, в кажущемся отсюда вполне благополучным, будущем, тоже идет война. Другая – но война. И кукловоды по большому счету все те же, к сожалению. Да и вообще, какая разница, где ты сейчас находишься, в каком именно времени? Война всегда идет в настоящем – для того, чтобы ее не было в будущем…
Зло выдохнув сквозь плотно сжатые зубы, Степанов ухватился руками за закраины люка. И к чему это он вдруг расфилософствовался? К дождю, наверное…
Выстрелов Степанов не услышал – все заглушал рев выходящих на взлетный режим авиамоторов. Просто что-то звонко протарабанило по обшивке, кипятком ожгло висок и сильно толкнуло в спину, буквально впечатывая лицом в дюраль борта. На полном автомате Леха развернулся, вскидывая пистолет-пулемет и одной очередью сжигая последние патроны. Рослый эсэсовец с залитым кровью лицом – каски на его голове отчего-то не было – с MG-34 наперевес несколько раз дернулся, тяжело опустившись на колени. И, уже падая ничком, успел еще раз нажать на спуск, не сводя с Лехиного лица горящего ненавистью взгляда. Пламегаситель на миг расцвел огненным венчиком. На миг – поскольку в ленте оставалось всего несколько патронов.
Удар. В грудь, чуть пониже правой ключицы. И еще один, в живот. Сложившись в поясе, Степанов мешком завалился на бок. Что ж ему хреново-то так?! И дыхания не хватает, будто под дых кулаком саданули. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Чисто бобер из того тупого анекдота, блин. Неужели бронежилет не выдержал? Не справилась та самая «гражданская защита»? Или просто три пулеметных пули разом все-таки многовато даже для продвинутых будущанских технологий?
«Всем номерам – вглухую», – донесся до балансирующего на грани беспамятства сознания голос Локтева. – Заряд «1», без задержки. Удаление на взрыватель – сто, высота – ноль. Огонь по готовности».
– Разведка, ты чего это вдруг разлегся? Нашел время. – Батищев подхватил десантника, рывком поднял на дрожащие ноги. – Идти сможешь? Всего шаг сделай, ребята подхватят. Подсадить?
– Сам. – Леха более-менее пришел в себя. По крайней мере, сумел самостоятельно вздохнуть. Сплюнул под ноги тягучей розовой слюной – расшиб губы об фюзеляж. Смех и грех, честное слово! «Пострадавший, у вас лицо в крови. Что случилось? Меня немецкий самолет сбил, товарищ сержант, на нерегулируемом переходе. Нет, номера не запомнил, цвет – серый металлик». Блин, ну что за хрень в башку лезет?!
С помощью особиста забрался – скорее ввалился – в самолет. Придерживаясь за борт, принял вертикальное положение. Покачнулся, но, спасибо поддержавшему Трофимову, не упал. Убедившись, что помощь больше не нужна, младший лейтенант вытолкнул наружу труп радиста, следом подтащил второго застреленного немца, того, которого Леха с летуном сработали в кабине. Ну вот, все при деле, один он волынит…
В этот миг транспортник тяжело качнулся из стороны в сторону. Сначала справа налево, затем в обратном направлении. В просвет люка ворвалась упругая воздушная волна, по обшивке прошелестел какой-то мелкий мусор. И Степанов, наконец, связал воедино этот толчок и услышанный в гарнитуре приказ Локтева. «Заряд—1» – это термобарический боеприпас. Володька решил на всякий случай подчистить не только небо, но и местность. Значит, можно спокойно взлетать – вряд ли теперь по ним уже кто-то выстрелит. И это – хорошо, это очень даже правильно.
Пошатываясь, Алексей потопал по десантному отсеку. И едва не рухнул в очередной раз, когда на него многословным ураганом налетела Савушкина:
– Лешенька, любимый, что, ранили, да?! Сильно ранили?! У тебя пол-лица в крови! Сейчас перевяжу! – девушка неумело пыталась разорвать оболочку перевязочного пакета.
– Ирка, угомонись, душевно прошу. Да не дергай ты меня, – прохрипел Леха, тяжело опускаясь на одно из идущих вдоль борта сидений. – Давай помогу.
Разорвав индпакет, Степанов вытащил бинт, оторвал примерно треть и прижал к виску, промакивая кровь. Уф, больно! Остальное вернул практикантке:
– Глянь, что там? Сильно зацепило?
– Не, не сильно, просто кожу рассекло, сейчас перевяжу. Ты пока аптечку поставь.
– Угу, – Степанов активировал медикит, приложил к оголенному с помощью девушки предплечью. Кожу привычно кольнуло и защипало, по телу разлилось приятное тепло. Ничего, сейчас посидит пару минут – как раз взлетят – и отпустит. Впервой, что ли?
Мимо протопали космодесантники, рассаживаясь на свободных местах. В оживших наушниках раздался спокойный голос старлея:
– Все на борту. Взлетаем.
– «Первый», есть проблема. Подойди в кабину. Связь с «Садовником» готова.
– Принял, Йохан. Парни, займитесь ранеными, помогите «Фиалке».
Осознав, что именно услышал, Леха ощутимо напрягся. Что еще за проблема? Не нравится ему это. И самолет на месте стоит.
– Закончила, Ирк?
– Ага. – Девушка зафиксировала слегка корявую, но надежную повязку булавкой.
– Тогда раненым помоги, там тоже перевязывать нужно. Сейчас вернусь.
– Ты куда это собрался? – подозрительно осведомилась Савушкина. – Аптечка еще не отработала.
– Сказал же, сейчас вернусь, – придерживая свободной рукой медикит, Леха, слегка покачиваясь, двинулся в сторону пилотской кабины, куда перед тем ушел Локтев. Внутрь, понятно, даже лезть не стал – и без него не протолкнуться.
– Вась, что еще за проблема? Я что-то пропустил?
Сидящий на месте второго пилота Борисов обернулся:
– Летчика ранило. Больше никого не зацепило, хоть мы все рядышком находились, а ему прямо в живот прилетело. Шальная пуля, видать.
«Угу, шальная», – десантник припомнил сухое щелканье пулеметных пуль по обшивке. – «Да твою ж мать, ну почему так-то?! Лучше б тот эсэсман меня завалил, чем пилота! А если Васька не справится, не сумеет взлететь? Он ведь истребитель, транспортником ни разу не управлял. А наш борт сюда теперь уже не сядет, полоса занята. И что делать?».