— Почему вы упали? Вас ранило?
— Нет. На меня навалился сзади солдат, по всей видимости. Я не устоял на ногах и упал, ударившись головой о брусчатку и потеряв сознание. Позже на меня упал еще один солдат, придавив сверху. Видимо, это и спасло мне жизнь. Выбраться я смог, только когда все прекратилось. Был уже вечер. Я огляделся — русских уже не было, а все Марсово поле казалось полностью завалено трупами французов. Чудовищный вид!
— И как вы поступили?
— Выбрался из-под заваливших меня трупов и попытался уйти подальше от этой бойни.
— Не пробовали искать таких же выживших, как и вы?
— Нет. Я был чрезвычайно напуган. Вы никогда не приходили в сознание в горе трупов, будучи залитым кровью практически с головы до пят? Я даже оружие не взял. Хорошо, что у меня на поясе был револьвер, а то бы так и ушел, как есть.
— Как вы думаете, в чем был секрет успеха русских?
— Не знаю, — покачал головой Эжен. — Признаюсь, я думал об этом. Пока я сидел в том доме, заняться мне было особенно нечем, вот и ломал голову. Но до сих пор не могу понять, что же дало им победу. Вроде и оборона у нас была хороша, вон как других держала крепко. Да и солдаты обстрелянные, подготовленные. А все равно смяли нас.
— Вы участвовали только в этом бою против русских?
— Нет. Я был во внешнем радиусе, в укреплении, оборудованном в небольшом каменном домике возле Сены. Перед тем как русские начали свое наступление, они практически непрестанно держали в воздухе воздушные шары и дирижабли. Мне казалось, что над нашими позициями эти серые чудища висели постоянно. Некоторые солдаты нервничали и стреляли по ним, но те находились слишком высоко, чтобы пули могли до них долететь. Не раз слышал о том, что было бы неплохо для этого дела приспособить какую пушку небольшого калибра, но до дела так и не дошло.
— Для чего русские использовали дирижабли?
— Думаю, для разведки. Только мне не ясно было, как они оперативно передавали полученные сведения на землю. В голову приходили только мысли о том, что они как в море использовали сигнальные флажки или еще что-то подобное.
— Почему вы решили, что сведения передавались оперативно? — вмешался майор Альберт Шварц.
— Они постоянно переносили огонь своей артиллерии по наиболее интересным целям. Намного быстрее, чем менялись на дежурстве дирижабли. Я видел далеко не все, но артиллерийскую батарею, которую попытались развернуть на новом месте под прикрытием моих митральез, накрыли шрапнели уже через десять минут после ее прибытия. Со стороны русских она не просматривалась. Ее вообще тайно перенесли.
— Вы видели наступление русских?
— Нет. Когда они начали наступать, я уже плыл по Сене, пытаясь выбраться на северный берег.
— Почему? Вы струсили?
— Нет. Мы ночью развели костер, чтобы приготовить себе горячей еды. А наутро по нашим позициям начали прилетать фугасы. Мы ведь очень удачно фланкировали бульвар. Первоначально обстрел был редким и слабым — очевидно, стреляли полковые орудия, которые были для нас не страшны. Однако на десятой минуте прямо перед бойницами взорвалось что-то куда более существенное. Солдат засыпало осколками и землей. Кое-кого убило. Спустя несколько секунд прилетел еще один гостинец, вошедший уже в само здание и серьезно его повредивший. А потом началась мерная бомбардировка, нацеленная, по всей видимости, на полное разрушение нашего укрепления. Примерно на пятнадцатом тяжелом снаряде, потеряв уже убитыми и ранеными половину вверенного мне подразделения, я скомандовал отступление и начал отходить.
— А как вы оказались в реке?
— Взрывом меня едва не засыпало обломками. Вот я и прыгнул в воду, чтобы выжить.
— Ясно. Кто-нибудь из вашего отряда тогда смог уйти?
— Да. Двенадцать человек. Бомбардировка нашей позиции продолжалась недолго. Видимо, увидев, что из здания стали выбегать люди, с дирижабля передали о подавлении цели. Как раз минуту-две еще продолжали размеренно стрелять по нашему дому, превращая его в руины.
— Что было дальше?
— Я выбрался из воды и услышал, что на наших старых позициях раздаются хлопки винтовочных выстрелов, которые непривычно резанули слух после взрывов. Но все довольно быстро затихло. Когда я смог добраться в расположение своего полка… остатков своего полка, все было закончено — он отошел на второй радиус укреплений, а русские интенсивно втягивались в прорыв и теснили наших соседей, дабы те не ударили им во фланг.
— И все?
— Да. Меня назначили командиром сводной роты, которую я и повел в бой через день.
— Что думаете, Альберт? — Полковник Хайнц Шварценегер пребывал в глубокой задумчивости.
— Мы опросили уже шесть французских офицеров, сражавшихся с русскими, но так и не смогли понять, как именно они производят наступление.
— Кроме того, что они интенсивно применяют короткоствольную артиллерию и дирижабли.
— Да. Это полезная информация, но не дает ответ на главный, ключевой вопрос — как идет в бой их пехота. Наши наблюдатели были только на командных пунктах русского корпуса и реального боя не видели.
— Мы же посылали наблюдателей с их полками, что, они все погибли?
— Увы. Почти никому из них не удалось добраться до линии атаки. У некоторых не оказалось каких-то специальных пропусков, и их просто не пустили в расположение атакующих частей (русские потом принесли извинения за нечеткую работу своего штаба, но было уже поздно), трое внезапно заболели, как капитан Дитрих, который третий день лежал в лазарете с подозрением на дизентерию. Ближе всех к успеху был майор Штейнглиц, сумевший принять участие в атаке, но…
— Что, он погиб?
— Нет, просто не может ничего вспомнить. Последнее, что удержала его память, — это тост за здоровье короля после выигранного им пивного пари на ужине в офицерском собрании полка. В себя майор пришел уже после успешной атаки, упав в лужу на дне первой линии французских траншей. И, хотя все бывшие рядом русские утверждают, что он не уронил чести прусского офицера, ворвавшись в ту траншею одним из первых, сам герой не в состоянии вспомнить ничего из своих подвигов.
— Идиот! Напился перед атакой и провалил ответственное задание!
— Не горячитесь, Хайнц. Думаю, нашим офицерам «помогли» русские. Слишком уж своевременно произошли все инциденты.
— Это все очень плохо. Впрочем, даже то, что мы знаем, позволяет задуматься о тактических решениях, которые они применяют.
— Но что нам это даст? Мы не видим всей картины.
— Мы видим хоть что-то. Это намного лучше, чем ничего.
Глава 3
Офицер Генерального штаба Прусского королевства Йоган Вайс трудился на своей ниве уже несколько лет. Его ценили за прилежание и хороший, трезвый ум, не раз помогавший руководству решать непростые логистические задачи. Но мало кто знал, что за этой возней с картами и бумагой скрывалось на самом деле.
Эта встреча произошла по старой доброй традиции в небольшом пивном баре на Унтер-ден-Линден. Тихая, спокойная обстановка, приглушенный свет, небольшое количество посетителей — что может быть лучше для разговоров, которые не должны быть услышаны случайными людьми?
— Йоган, — улыбнулся Вильгельм, — я очень рад вас видеть. Давно мы уже не встречались в столь приятной обстановке.
— Взаимно, дорогой друг, взаимно. Вам снова потребовались мои отчеты?
— Я бы их мог и официальным письмом запросить.
— Тогда что?
— Вы совершенно измотанно выглядите. Вот я и решил вас немного отвлечь от дел и поболтать.
— Да, наверное, вы правы. Признаться, я совершенно погряз в своей работе и не вылезаю на свет божий. Совсем канцелярской крысой становлюсь.
— От вашей работы много пользы, любезный Йоган, ради такого и не грех примерить мех этого зверька.
— Возможно, но отдохнуть хочется уже давно. Провести несколько месяцев в какой-нибудь глубинке, сходить на охоту, порыбачить. — Йоган сделал мечтательное лицо и замолчал.
— А что, ваше руководство совсем вам не дает отдыха?
— Тяжелые времена идут неустанно. То война с Австрией, то война с Францией, то подготовка к ним. Признаться, я даже выходные дни, бывает, провожу на работе, чтобы успеть выполнить, что требуется. Война не ждет, когда мы выспимся.
— Йоган, я вам серьезно говорю, вам пора отдохнуть. На вас лица нет. Хотите, я поговорю с вашим начальством?
— Да бросьте, Вильгельм, я понимаю, что вы можете мне помочь, но, думаю, выглядеть это будет не очень красиво. Вы же отлично знаете, как в моем ведомстве к вам относятся. Многие офицеры с зубовным скрежетом воспринимают острую необходимость вашей службы, считая ее чем-то недостойным.
— Но вы с ними не согласны? — хитро подмигнул Вильгельм.
— Нет, конечно, нет. Разведка — это полезнейшая деятельность. Без добываемых ей сведений мы не планированием будем заниматься, а гаданием на кофейной гуще. А вы, в отличие от военно-полевых любителей, занимаетесь этим вопросом серьезно и профессионально. Я убежден в том, что разведка — одна из важнейших служб в армии, да и не только в армии, но и вообще в государстве. Если ее не будет, то мы все станем слепыми котятами.
— Приятно осознавать, что хоть кто-то в Генеральном штабе понимает всю сложность ситуации, — таинственно улыбнулся Вильгельм Штибер. — Но вам все-таки нужно отдохнуть.
— В самом деле? — настороже переспросил Йоган.
— Да. Вы очень ценный сотрудник, который знает свое дело лучше, чем многие. Именно поэтому я считаю, что вы мне сможете пригодиться.
— Вы хотите пригласить меня работать в свое ведомство?
— Именно. Мне нужны ваши способности.
— Вильгельм, как они могут вам пригодиться? Я ведь простой администратор, сижу и считаю — что кому нужно и как это доставить.
— И умеешь это делать лучше всех в нашей армии.
— Взысканий пока не было, — чуть помолчав, сказал с улыбкой Йоган Вайс, а потом уже совершенно серьезным тоном: — Зачем я вам? Разведчик из меня очень плохой.