месте с фельдмаршалом Паулюсом. Потом Ленинград деблокируют, а уже летом и самое крупное в истории танковое сражение под Прохоровкой произойдет. Это где-то в районе Курска. Вот с этого момента для фрицев полный трындец и начнется. Не помогут им хваленые «тигры» с «пантерами», расхерачим мы их новые танки так, что мама не горюй!
– Не отвлекайся, – прохрипел Иван Михайлович, из последних сил сдерживая перехлестывающие через край эмоции. – Давай дальше… излагай…
Да, про Сталинград сержант уже говорил раньше, тогда, на допросе у Гудериана, но в тот момент Батищев просто не осознал сказанного в полной мере, поскольку, с его точки зрения, этот город был нереально глубоким тылом. Да, удивился; можно даже сказать, откровенно обалдел. И все же НЕ ОСОЗНАЛ поистине катастрофического смысла услышанного. Зато сейчас неожиданно понял, что все сказанное – ПРАВДА. Виденный им воочию разгром первых дней войны – вовсе никакая не роковая случайность, которую вот-вот исправят подошедшие войска второго эшелона!
ОНИ БУДУТ ОТСТУПАТЬ ДО САМОЙ ВОЛГИ!
Нет доказательств, и все услышанное – просто слова? Да и какие, к бебеням, ему еще нужны доказательства?! Какие, мать их, доказательства?! Вон они, эти самые доказательства, сидят: двое из одного будущего, и еще пятеро – из другого. Аж целых семь штук доказательств! Им-то зачем врать? Да тот же Леха так сражался, что одним только этим все собственные слова подтверждает! Как ему можно не поверить-то?!
– Дальше, Михалыч, мы воевать нормально научимся да сил подкопим. – Услышав сказанное, летун откровенно отвесил челюсть и подался вперед, видимо, собираясь возмутиться, но промолчал, наткнувшись на яростный взгляд особиста. – И начнем наши земли обратно отвоевывать. А потом, в сорок четвертом уже, и не только наши – и так аж до самого ихнего сраного Берлина. Где и поднимем красный флаг над рейхстагом. Не навсегда, правда, на полвека примерно…
– Ко… когда? – в последний момент голос все же подвел Батищева, и контрразведчик закашлялся, но Леха понял, что тот имел в виду.
– В мае, девятого числа, – и, видя, что товарищ не понял, пояснил, четко произнося слова:
– Девятого мая сорок пятого года.
– Как же так долго-то? – практически простонал особист. – Почему, разведка?! Почему?!
– Не знаю, Михалыч, сказал же – я солдат, а не историк… – отвел взгляд Степанов, отчего-то ощущая себя виноватым. – Если б знал, что все так выйдет, честное слово, засел бы за Интернет… ну, за учебники, в смысле…
И тут же зло вскинулся:
– Так, а ну-ка отставить пораженчество! А то я что-то не понял: мы тут чем сейчас занимаемся, по-твоему?! Вот прямо сегодня с утра? Историю меняем, или как? Гудериана вон грохнули, кучу танков пожгли – глядишь, уже и полегче нашим станет! Как минимум одного панцербатальона фрицы под Смоленском уже недосчитаются. Притчу про соломинку, что хребет верблюду сломала, помнишь? Вижу, помнишь. Ну, успокоился? Мне продолжать?
– Продолжай, разведка, – взял себя в руки Батищев. – Все, что помнишь, как на духу выкладывай! А мы с сержантом запоминать будем, верно, Борисов?
– Так точно, тарщ лейтенант!
– Смотри мне, – без особой угрозы в голосе счел нужным предупредить контрразведчик. – А ты, Леша, говори. Про генералов давай, о которых знаешь. Павлова, Дмитрий Григорьевича, знаю, командующий Западным фронтом. А вот Власова – не помню такого. Что с ними не так-то? За что вдруг одного под расстрел, а другого в предатели? Карбышев еще… ну да, вроде слышал такую фамилию…
– Ладно, мужики, слушайте…
– Вот, собственно, и все, – Степанов виновато развел руками. – Все, что знал, – рассказал. Извини, Михалыч, но я предупреждал: историей никогда особенно не увлекался. Если еще чего вспомню, сразу же поделюсь. Да и откуда мне было знать, что все так лихо закрутится? Так что хреновый из меня попаданец, сам видишь. Как думаешь поступить?
Батищев помолчал, прежде чем ответить. Поднявшись на ноги, прошелся, заложив руки за спину, от стены к стене, похрустывая рассохшимся полом, густо усыпанным нанесенными сквозь выбитые окна листьями, мелкими ветками и прочим лесным мусором. И неожиданно произнес вовсе не то, что ожидалось:
– Эх, разведка, везет тебе, что табаком не балуешься. И тебе, Борисов, тоже везет, поскольку к дурной привычке не приучен. Знали б вы, как курить охота, аж уши пухнут! Но где ж тот табачок взять, коль фрицы, когда нас с тобой приняли, все, что в карманах отыскали, подчистую забрали…
– Иван Михайлович, я вопрос задал. Можно даже сказать, актуальный, то бишь требующий немедленного ответа. Поскольку к утру нам нужно хоть что-то решить. А насчет курева не переживай, наткнемся на фрицев – затрофеим, вон, Васька видел, у меня неплохо получается вражеское имущество приватизировать. Особенно оружие, боеприпасы и жратву. Талант, видать.
Осоловевший от всего услышанного летчик, на всякий случай, серьезно кивнул: мол, так и есть.
– Да знаю я, разведка, знаю… по всем пунктам. Что делать, спрашиваешь? К своим, понятное дело, как можно скорее пробиваться, вот что! Чтобы донести ценные сведения, так сказать.
– Слушай, Михалыч, я вот чего подумал: может, вы с Борисовым сами пойдете? – озвучил десантник пришедшую некоторое время назад в голову идею. Озвучил, нужно признаться, не слишком уверенно, поскольку вовсе не был убежден в собственной правоте. – До передка мы вас, понятное дело, проводим, а дальше – сами? А мы тут пошумим по фрицевским тылам, похулиганим немного. У нас вроде нормально выходит, немцы, вон, довольные остались, до сих пор под впечатлением… горелые железяки разбирают.
– Сдурел?! – ахнул контрразведчик, резко останавливаясь напротив Степанова. – Контузило, что ли? Или башкой ударился? Да кто мне без тебя вообще поверит?!
– А со мной что – вот так сразу и поверят? – хмыкнул десантник. – Или у меня на лбу написано, что я из будущего? Кто из нас, в конце-то концов, сотрудник особого отдела?
– Ты не понимаешь, – поморщился, словно от зубной боли, Батищев. – Я не в том звании, чтобы мне вот так вот сразу взяли и поверили. Борисов – тем более. Пока фильтр пройдем, пока я со своим командованием свяжусь – если вовсе свяжусь, судя по твоему рассказу, сейчас на фронте такое творится… Тем более я ведь не просто из окружения пробиваюсь, а, как ни крути, в немецком плену побывал… Короче, нет у меня шансов. Вообще нет, ни одного практически. Никто особо разбираться не станет, поскольку – готовый шпион. И вы с Васькой тоже, кстати. Сам ведь сказал, что на лбу не написано. Так что прав ты только в одном: и с тобой мне тоже не поверят.
– И что предлагаешь? – неуверенно спросил Леха, только сейчас взглянувший на возникшую ситуацию с подобной точки зрения. А ведь действительно, начни Батищев рассказывать, что побывал в плену у самого Гудериана, да еще и лично проделал тому лишнюю дырку в голове, что о нем подумают? В лучшем случае решат, что мозгами от контузии поехал. А в худшем… ну, тут и вовсе понятно – первая неделя войны на дворе, в лесах полно не только честных окруженцев, но и всяких трусов с предателями, равно как и фашистских диверсантов, выдающих себя за этих самых окруженцев. Так что особист кругом прав: шансов у него ноль без палочки.
– Так понятно что: через линию фронта всем вместе выходить нужно. Ты уж извини, Леша, но если кому и поверят, так исключительно им, – контрразведчик мотнул головой в сторону троих спецназовцев, внимательно прислушивающихся к разговору.
И добавил с невеселой ухмылкой:
– Поскольку попробуй им не поверить…
Несколько минут в избе царило молчание, лишь негромко посапывала, высунув из спальника расслабившееся лицо, глядящая десятый сон Савушкина.
– Хорошо, Михалыч, я тебя понял, – Алексей взглянул на Локтева. Старлей промолчал.
– Только принимать подобное решение тоже нужно всем вместе. И неважно, кто у нас отрядом командует, и все такое прочее. Тут совсем иной случай, я считаю.
– Так я и не спорю. Окончательное решение все вместе и примем… ввиду, так сказать, особых обстоятельств. Ежели, разумеется, товарищи бойцы тоже ничего против иметь не будут.
Почесав лоб, Батищев шумно вздохнул:
– Эх, разведка, как же все-таки жалко, что ты никаких подробностей не помнишь! Это ж какая нашим подмога бы вышла, все вражеские планы наперед знать! Э-эх… Ну да ничего, в Генштабе разберутся, там, чай, не дураки сидят. А если совсем повезет, так и до самого товарища Сталина информацию доведем!
– Разреши, командир? – неожиданно подал голос сержант Родимов.
Комгруппы с искренним удивлением взглянул на подчиненного:
– Говори, Миша?
– Тут такое дело, – здоровенный космодесантник смущенно отвел в сторону взгляд. – Племянник попросил с рефератом помочь, как раз по теме этой войны. А я, ты ж знаешь, как раз историей немного увлекаюсь – не отказывать же пацану? Тем более дело полезное.
– Знаю. И что с того?
– Короче, у меня с собой подробная история Великой Отечественной войны, расписанная буквально по дням. В электронном виде, понятное дело.
– Не понял?! Это еще как? – вскинулся Локтев.
– Виноват, тарщ старший лейтенант! – Впрочем, судя по выражению лица, никакого особого раскаяния боец не испытывал. – По возвращении в располагу подам подробный рапорт, разжалуют – не беда, мне особенно терять нечего, все равно звезд на погоны пока не заслужил. На следующем выходе обратно лычки и вернут, никуда не денутся.
– Миш, давай без лирики! – поморщился старший лейтенант. – Объясни толком, в чем дело-то? Как такое вышло?
– Есть без лирики, – фыркнул спецназовец. – Помнишь, как нас на эту операцию дернули? Ничего не объясняя, полчаса на сборы – и вперед. Ты меня где нашел?
– В инфотеке сидел, – нахмурив лоб, припомнил Владимир.
– Вот именно. Как на мой комм красный сигнал поступил, я накопитель в карман запихнул – некогда было в кубрик заскочить, оставить. А когда снарягу подгонял, на чистом автомате с собой взял – только сейчас и вспомнил. Там полная энциклопедия ВОВ, почти терабайт данных, причем данных правильных, из хранилища Минобороны, а не то фуфло, что в голонете выложено и которое каждый урод… ну, в смысле, пользователь править, как ему вздумается, может. Собственно, меня потому племяш помочь и попросил. Вот такие дела.