– Здесь служба, а не санаторий!
«Тарасов Н.Е., комбриг наш, выходил сам туда, где складывалось тяжелое положение у боевой группы или батальона, – пишет из Кирова Анатолий Михайлович Шаклеин, бывший порученец командира МВДБ-1. – При перестрелке вел себя осмотрительно, не отличался от рядовых красноармейцев. В пище был не разборчив, понимал, что у всех голодуха… Как мне помнится, думал о подчиненных. Слышал от него высказывание: «Не жалеть бойца, а беречь его надо!» Как-то связной ПДБ-1 Леня Морозов затерялся, так комбриг тотчас отрядил меня с поручением: «Найти Морозова, каким бы он ни был!» Нам повезло: ослабевший связной недалеко отошел от штаба. Но Тарасову показалось, что я долго был в поиске – отчитал!..»
Временами суровость Тарасова пугала Мачихина. Люди несли в тылу врага огромную психологическую нагрузку. Одолевало молодых красноармейцев физическое утомление. Угнетала необычность обстановки. Комбриг не считался со всем этим, жестко требовал полной самоотдачи.
Понимая и принимая ситуацию, Мачихин помогал укреплять авторитет комбрига в глазах подчиненных. Это отвечало конечным целям рейда по тылам 16-й немецкой армии. Рассуждая про себя, комиссар приходил к выводу, что ничего страшного пока не произошло. Было бы хуже, если бы бригада проложила себе путь через передовую линию фронта с боями и тем самым сделала дальнейший поход почти бессмысленным.
Затянулось начало рейда по тылам. Девять суток минуло, как бригада всеми силами вклинилась в тылы фашистов, а до выполнения главной задачи дело еще не дошло, это усиливало смутную тревогу комиссара бригады. Мачихин с комсомольских времен не привык и не умел покоряться обстоятельствам. Считал это уделом слабых. И прибегал к заключению, что сам виновен в первых просчетах и нелепицах в действиях десантников. Кто, как не комиссар, в первую голову ответствен за операцию соединения? Командир – по долгу, а комиссар – по партийной совести. Это, считай, посильнее первого!
Мачихин выбирал момент, когда можно будет поговорить с комбригом откровенно: не мог комиссар носить в душе сомнения, делая общее дело с Тарасовым.
Бригада стала на долгий привал в лесах за Полометью. Штаб, как обычно, очутился в центре многорядового круга: сперва редкие точки батальонных штабов, потом, подальше – цепочка ротных и взводных биваков и, наконец, линия боевого охранения. Все эти звенья сложного механизма соединения располагались достаточно далеко друг от друга, отделялись рощами, просеками, тщательно маскировались. Вскоре это многокольцевание ложилось на карту-схему, которую Иван Шишкин и Василий Рыбин наскоро набрасывали, как только десантники обосновывались на местности. В штаб по твердо заведенному Тарасовым порядку прибывали связные с донесениями, с уточнениями дислокации подразделений МВДБ-1.
Комбриг Тарасов колдовал с радистами и светлобородым шифровальщиком Алексеем Бархатовым, надеясь на связь с Валдаем.
Комиссар Мачихин прислонился к дубу и пережидал, когда угомонится люд, чтобы отправиться в батальоны, выслушать комиссаров и политруков рот о состоянии подразделений, о настроении десантников.
– Видал, опять со связью нелады! – ругнулся Тарасов, подходя к комиссару. – Батареи сели, черт бы их побрал!.. Сводки Совинформбюро длинные и частые… Придется сократиться до одного раза!
– Без вестей с фронтов как обойтись, Николай Ефимович! – удивился Мачихин. – Газет не получаем….
– А вот так! – Тарасов был все же доволен: бригада переборола леса и болота, расположилась в заданном районе, ждет продуктов, настроение личного состава нормальное. Продолжил умиротворяюще: – Помню, на Дальнем Востоке десантный полк десять суток рейдировал по Уссурийской тайге на ученье. Без газет. Без радио. Маршал Блюхер дал отличную оценку занятиям! Понял, комиссар?
Имя Блюхера тогда было не в ходу, а к разговору прислушивались радисты, порученцы, штабные командиры, и Мачихин поспешно предложил:
– Николай Ефимович, прогуляться не хочешь?
– Нагулялся за день! – Комбриг заметил требование во взгляде комиссара и понял смысл предложения. – И правда, побывать в расположении Жука не помешает…
Отошли от штабного бивака. Порученцы следовали за ними в отдалении. Мачихин, не глядя на комбрига, проговорил:
– Коль уж ты сам, Николай Ефимович, заговорил о Дальнем Востоке, то скажи, за что там тебя отстраняли от командования?..
– Будто бы не знаешь! – усмехнулся Тарасов. – Знаешь, поди…
– В общем – конечно, а конкретно – нет.
– История уже… Надо ли? – Тон голоса Тарасова, как у человека, которому собираются причинить необязательную боль.
– Раз уж начали… Давай начистоту, Николай Ефимович.
А теперь, наверное, самое время предоставить слово бывшим сослуживцам комбрига Н.Е. Тарасова по Дальнему Востоку.
Из Пятигорска Алексей Мухортов, старейший парашютист Советского Союза, до Отечественной войны служивший в ОКДВА вместе с Тарасовым, переслал автору письмо-воспоминание Т.Д. Праведникова, который прошел в десантных войсках путь от рядового до офицера, был секретарем комсомольской организации батальона, командиром взвода, роты, начальником вещевого довольствия в 5-м авиаполку и 211-й ВДБ. Он видел Тарасова во всех ракурсах его десантной деятельности.
«Тарасов Н.Е. был строгим армейцем. Внешний вид определял сразу, каким должен быть командир Красной Армии. Опрятен. Быстр в движениях. Не принимал разболтанности. Всемерно поощрял физическую закалку личного состава. Он многое делал для становления десантной службы в РККА.
И вдруг Тарасов Н.Е., комиссар 211-й ВДБ Абрам Яковлевич Гринберг и комиссар авиаотряда Бойко оказались арестованными. В нашем окружении было много толков по поводу арестов – время такое настало!.. Узнали, что Тарасов был женат на дочери таежного золотопромышленника – лыко в строку!..
Примерно через полгода Тарасов встретился мне на территории банно-прачечного комбината 211-й воздушно-десантной бригады. Обмундирование на нем было ужасно изорванным. Большая борода с рыжинкой. Обнялись. Он заплакал. Я отвел его в баню. Обмыли, переодели. Потом – в парикмахерскую. Только сел в кресло и увидел себя в зеркало, как снова заплакал…
Тарасову тогда предложили вновь принять командование над ВДБ-211, но он отказался и уехал в Москву. Вскоре прислал письмо: назначен, мол, заместителем начальника школы летчиков гидроавиации в Крыму по строевой части…»
… – Ты об этом и хотел узнать и поговорить, комиссар?
– И об этом, Николай Ефимович…
– Не стесняйся! Со мною уже столько разговаривали, что я привык.
– Жесток ты бываешь, товарищ Тарасов. Молодые души нам доверены. Условия службы необычны…
– Десантник – штука немягкая, комиссар! Его предназначение – бой без пощады! А условия не мы с тобой создаем – фашист!..
– А как ты оцениваешь положение бригады?
– Странный вопрос! Разве ты сам не в курсе?.. Хреновое снабжение. Много просчетов в командовании. Большие потери сразу… Да ты к чему это клонишь, комиссар?..
Мачихин остановился и поднял ограждающе руки:
– Только не о том, о чем ты сейчас подумал, Николай Ефимович. Нет и нет! Говорю честно: сердце болит. Угасает пыл, меняется к худшему настроение немалой части бойцов бригады. Появились обмороженные. Раненые без помощи… В данных условиях можно было бы и сердечнее…
– И это мне в зачет? Давай, комиссар, выкладывай!
– Фу ты, товарищ комбриг! Как еж колючий… Должны же мы быть едины в оценке…
– Единодушие бывает только на погосте!
Мачихин сделал усилие над собой, чтобы не разразиться упреками и не свести разговор к мелкой стычке раздраженных людей.
– Нужно что-то предпринять, чтобы накормить, поддержать личный состав, Николай Ефимович.
– Связные посланы же через линию фронта. Сам знаешь, – остывал Тарасов. – Смотришь, в Валдае раскачаются. – Болезненно скривилось его круглое лицо: – Черт возьми, как легко быть умным задним умом!..
– Разведка Малеева на Малое Опуево обнадеживает. Не попробовать ли? – Мачихин набивал трубку табаком.
– Запрет на бригадный бой не по главной цели не снят. – Тарасов нерешительно примолк, помял свою рыжеватую бороду. – Сутки погодим, а потом… В Опуево ведь штаб СС… – Не дождавшись ответных слов, командир бригады вернулся в штабной шалаш.
Приказ комбрига об усилении диверсионной деятельности исполнялся в батальонах неукоснительно. Как утверждает бывший фронтовой разведчик В.А. Храмцов, за время нахождения в заданном районе «десантники всякий раз, переходя дороги и зимники, разрушали мосты, трубы водоотводные, делали завалы на проселках, портили связь: кабели, проводные телефонно-телеграфные линии». Его данные как бы засвидетельствованы письмом из Перми от Ю.Д. Вечтомова:
«Вызвал нас командир роты Иван Иванович Булавченко. У него в шалаше находился командир взвода Уланов Эрдни Борисович. А со мною огнеметчик Александр Павлович Распопов. В тылу немцев он был переключен на разведку. Расторопный комсомолец, девятнадцати лет от роду, из Александровского завода Кизеловского района, что в тогдашней Молотовской области. Всего набралось семь человек, все комсомольцы, наиболее выносливые и сохранившие силы. Какой-то перебой был в питании, и многие едва волочили ноги.
Задача наша была сложной: разведать дорогу в районе Бобкова и взорвать мост на реке Явоне.
Захватили с собой волокушу с толом и, как говорится, отчалили. Немцам было важно иметь хорошую дорогу на Лычково и на Старую Руссу. Под Лычково бились окруженные фашисты с десантниками 2-й маневренной воздушно-десантной бригады (командир Г.Т. Василенко). На дороге мост через Явонь, можно считать, ключевой. Правда, была у них еще одна транспортная связь с Лычково, через Глебовщину, но ту дорогу часто повреждала советская авиация.
Мост через Явонь – это километров двадцать, если не больше, от базовой стоянки 1-го отдельного парашютно-десантного батальона (командир И.И. Жук). Всемеро́м сгрызли два сухаря и пососали кусочки шоколада – путь неближний. Сперва двигались по накатанной лыжне. А потом – целина. Полкилометра один бьет дорогу, затем смена. Вышли часов в девять вечера. Снежок пушистый, на полянках чистота. Встретилась копешка сена. Следов вокруг тьма: зайцы свадьбу справляли, не иначе. Но нам не до смотрин – скорее в лес. Саша Распопов легко шел, только раскачивался из стороны в сторону, как заведенны