— У вас, товарищ Орлов, есть родственники за границей?
Тот удивился вопросу. Чего-чего, а этого он не ожидал, но ответил сразу же:
— Есть, наверное. Должны быть.
— Вы поддерживаете с ними связь, какие-то отношения с ними у вас есть? Переписка?
— Нет, ни с кем, ничего, — быстро ответил Орлов-старший, недоумевая: «К чему все это? Для чего вызывали в военкомат, а не в КГБ?».
— А ваш брат? Что вы знаете о нем? Где он, чем занимается? — продолжал майор.
— Это что, допрос? — взорвался Орлов. — Зачем меня вызывали? Узнать о моих родственниках? Я об этом уже писал в анкетах в свое время.
— Да нет, товарищ Орлов, — желая смягчить разговор, майор успокоил собеседника. — Это не допрос. Мы знаем, что вы вне всяких подозрений, знаем вас как ветерана Великой Отечественной, не раз награжденного. Но, к сожалению, у меня для вас плохие новости, и вы сейчас поймете, почему я задавал эти вопросы, — майор выдержал паузу, вздохнул: — Все дело в том, что ваш сын Александр Орлов, лейтенант ВДВ, недавно закончивший училище, по непроверенной информации… — Орлов-старший замер, боясь услышать самое худшее. Военный чиновник бесстрастным голосом продолжал: — Я повторяюсь, по непроверенной информации, в первой же боевой операции в Республике Афганистан перешел на сторону афганских контрреволюционеров.
— Здесь можно курить? — ошеломленный Орлов-старший не знал, что сказать майору, так это было неожиданно для него.
— Курите, — офицер подвинул пепельницу.
Руки опытного хирурга мелко тряслись, когда он прикуривал от зажигалки майора. С трудом справившись с собой, Орлов спросил:
— А откуда у вас эта информация? Кто такое мог сказать про Александра? Всего полгода назад сын написал из Ташкента, что ненадолго поедет в Афганистан. Это было его последнее письмо. А потом как в воду канул. Ничего больше от него не было.
— Это информация из иностранного журнала «Тайм». Здесь нет никакой военной тайны, — уточнил майор.
— Ну, нашли кому верить, — облегченно вздохнул Орлов.
— Но там есть фотография. Ваш сын сидит рядом с главарем крупнейшей афганской контрреволюционной группировки и пьет чай, — военный чиновник нехотя доказывал свое.
— Пьет чай? — не понял Орлов. — Можно поглядеть на эту фотографию?
— Да, пьет чай, — майор поморщился. — Этой фотографии у меня нет. Но самое интересное, что фотомонтаж исключен. Эксперты КГБ не ошибаются.
— А если ошиблись? — с надеждой в голосе спросил Орлов.
Но майор упрямо доказывал свое:
— Вряд ли. Дело в том, как сообщили сюда, в военкомат, что вся группа, принимавшая участие в операции, погибла, за исключением вашего сына.
— А может, он просто попал в плен? — надежда не покидала Орлова.
— Не знаю, — уклонился от ответа военный чиновник, — больше мне нечего вам сказать…
Большая беда пришла в дом Орловых. А беда одна не ходит, а приводит с собой еще череду несчастий. Жена Орлова, потрясенная известием о сыне, слегла с инфарктом, а через неделю ее не стало. Единственный сын, которого больше никогда не увидеть, — это был сильный удар для матери. И она его не выдержала.
Как клял себя Орлов за то, что он все рассказал жене. «Лучше было промолчать, — думал он, — может, все совсем не так. Да мало ли как бывает в жизни? Нет, не мог Саня перейти к душманам. Мой сын не такой. В нашей родословной это исключено. Верность до конца — вот наш девиз. Что же могло случиться на самом деле?..»
Ему казалось, что все происходит не с ним, а с кем-то другим. Все печальные хлопоты прошли, как в немом кино. Помогли коллеги по работе, соседи и бывшие его пациенты. И даже когда Орлов прощался на кладбище с женой, казалось, что это не по-настоящему, а какая-то глупая, неудачная инсценировка. Только через несколько дней после похорон он понял, наконец, что теперь никогда не будет рядом любимой женщины, что он потерял ее навсегда. Орлов-старший остался один, и еще труднее было поверить ему в то, что он никогда не увидит единственного сына. Но все равно, надежда теплилась в душе, как уголек в затухающем лесном костерке. А она, надежда, умирает последней…
Постаревший за несколько недель на десяток лет, Орлов возвращался с кладбища, куда приходил каждый день. Дом стал для него пустым. Теперь он не спешил домой, как прежде. Меланхолично, по инерции, открыл Орлов почтовый ящик и ахнул. Среди газет лежал иностранный авиаконверт без обратного адреса.
— Это от Сани! — обрадовался отец и дрожащими руками разорвал конверт.
Выпала фотооткрытка какого-то иностранного города. Но на обороте Сашиным почерком было написано всего несколько строчек: «Я жив и здоров. Никому не верьте, я не предатель. Попал в трудную ситуацию, но ничего — прорвемся. Все объясню потом. Что бы ни было, я все равно вернусь домой, в Россию. Эту открытку и конверт порвите и никому ничего не говорите. Ваш Александр». Орлов тяжело вздохнул и внимательнее стал разглядывать открытку. На ней мелко по-английски было напечатано «Гонконг».
«Гонконг? — удивился он. — Порвать?.. Наивный, милый мальчик. Так в КГБ ее уже прочитали… Но что бы ни случилось, я тебя дождусь. Нас, Орловых, не сломать!»
Солдаты удачи
Солдат всегда здоров.
Солдат на все готов…
В аэропорту Боготы, столицы Колумбии, их встретили двое метисов, одетых в традиционную одежду индейцев воинственного племени чибча.
Дорога из Боготы вела через два главных хребта Колумбии, Восточную и Центральную Кордильеру, к подножию третьего — Западных Кордильер. Зрелище было впечатляющим. Высокие горы с холодным климатом чередовались с жаркими низменностями. Проехали через главную реку страны — Магдалену, которая несла свои мутные воды к Карибскому морю.
Как кадры кинохроники менялись перед Орловым ландшафты. Ничего подобного он не видел никогда. Красавец вулкан Руис с покрытой снегом вершиной дымился, как бы предупреждая людей, что в любой момент может восстать из подземных недр. Леса тропиков поражали своей пышностью. Деревья, опутанные снизу доверху лианами, были выше девятиэтажного дома, многие из них — с воздушными корнями-подпорками. Там, где солнечный свет попадал на землю, рос очень густой подлесок из бамбука, древовидных папоротников и кустарников. Деревья были покрыты мхами и орхидеями самых фантастических расцветок. Постоянно в зарослях мелькали бесчисленные птицы тропиков: попугаи, туканы, горгоны и самый удивительный вид Южной Америки — колибри, малышки вибрировали в полете, мгновенно меняя направление движения, зависая в воздухе мертвой точкой и даже двигаясь задом наперед. Проезжая высоко в горах, рев задыхающегося от нехватки кислорода уазика спугнул стайку маленьких оленей-пуду с изумительной золотисто-черной окраской. В предгорье Кордильер по обеим сторонам дороги на несколько километров тянулись знаменитые на весь мир кофейные плантации.
Только к вечеру на горизонте показались очертания большого города. «Медельин», — пояснил Альмейдо. Орлов подумал, что город — конечная точка их маршрута на сегодня. Но водитель, проехав еще несколько километров, неожиданно свернул с шоссе. Джип, сбросив скорость, уверенно углубился по узкой дороге в джунгли. Ветви кустарников и деревьев все время стегали по ветровому стеклу и брезентовой крыше «козлика».
Не прошло и часа, как дорогу перегородил шлагбаум, который охраняли двое по виду европейцев в камуфляже. Альмейдо поприветствовал их взмахом руки. Они молча подняли шлагбаум, искоса бросая взгляды на сидящего на заднем сиденье Орлова.
Через несколько минут уазик въехал в типичный армейский лагерь. Зеленые брезентовые палатки стояли строго в ряд. Несколько метисов возились у джипов. У грузовика-фургона возвышалась огромная антенна. Не видно было только часовых, но и при желании их трудно обнаружить в густой зелени кустарников.
Альмейдо, ничего не сказав Орлову и своим спутникам-индейцам, быстрым шагом направился в бунгало, закрытое сверху камуфляжной сетью.
Орлов присел прямо на траве у «козлика» и закурил. Никто не подходил к нему и никуда не звал. Разглядывая лагерь-базу, он подумал: «Ну что ж, не будем торопить события. Главное, прибыл куда надо, а там… как кривая вывезет». Он прилег на траву. Яркое синее небо стало темнеть вместе с заходом солнца. «Как в Кабуле, синева-то», — подумалось ему почему-то. Саней овладела апатия. Так бывает с человеком, полным сил, который не видит никаких ориентиров.
Саня почти задремал, когда кто-то слегка стукнул его по подошве ботинка. Приподняв голову, он увидел высокого блондина, с интересом разглядывающего его.
— Russian? — спросил блондин.
— Ага, — ответил Саня.
— Пошли, — по-русски сказал блондин с непонятным акцентом и, протянув руку Орлову, назвал себя: — Юзеф.
Саня пожал руку и представился тоже неполно:
— Александр.
В большой армейской палатке с десяток парней-европейцев в камуфляжной форме уставились на вошедших. Кто-то из них валялся на койке, почитывая журналы, четверо играли в карты. На бамбуковой перегородке аккуратно висело оружие, бинокли, приборы ночного видения, компактные радиостанции. В углу негромко пел что-то на испанском транзисторный приемник. «Спартанская обстановка», — подумал Саня.
— Кофе будешь? — спросил Юзеф.
— Давай, — не отказался Александр.
— Лучший в мире. Сорт «Медельин», — сказал Юзеф, наливая из огромного кофейника в маленькую чашку.
Саня отпил глоток и согласно кивнул:
— Годится.
Юзеф тоже налил себе кофе. Попыхивая сигаретами, несколько минут молча смаковали напиток. Орлов, в своем безукоризненном европейском костюме, на фоне парней в пятнистой маскировочной форме смотрелся как инопланетянин.
— Ты что, украинец, что ли? Акцепт у тебя какой-то, не пойму, — спросил Юзефа Саня.
— Нет, я поляк.
— Из Польши, что ли?
Юзеф усмехнулся:
— Нет, я с Брайтона.
Саня не понял:
— Это где?
Поляк терпеливо объяснил: