– Дохликов прикопайте, гляжу, и лопатки есть…
И утащил фрица за собой.
Старались парни не особо. Разгребли снег и уложили изрубленные немецкие тела в ямку. Потом стали заваливать. Молча. Потому как руки ходуном ходили и смотреть друг на друга было почему-то стыдно.
Чтобы скрыть смущение, сержант Клепиков стал разбираться с пулеметом. И только он его взял в руки, как появился Малеев.
– За мной, бойцы.
Все пятеро послушно побрели за командиром.
– Здесь стоять, – остановил он их перед шалашом комбрига. Через минуту оттуда вывели пленного немца.
За фрицем вышел и сам комбриг. Осунувшийся, с рыжей щетиной на почерневшем лице, но с прежним огнем в глазах.
– Выдайте им личное оружие, – скомандовал Тарасов.
Бойцы из взвода охраны сноровисто раздали винтовки отделению сержанта Клепикова.
Тарасов обвел их взглядом. Помолчал. Потом резко произнес:
– Расстрелять фрица.
Машинально бойцы стали поднимать винтовки.
Комбриг напрягся, чуть не отпрыгнув в сторону:
– Да не здесь, долбодятлы! В сторону отведите. И прикопайте там. По исполнении задания доложите командиру роты старшему лейтенанту Малееву. Потом в строй.
Немец тихо плакал, когда они шли в те же березки, откуда он выскочил, потеряв направление в суматохе боя. На голове его была немецкая пилотка, натянутая почти до ушей, а шея обвязана серым старушечьим платком.
– Стой! – скомандовал Малеев, когда они отошли в сторону. – Снимай с фрица!
Разведчик одним движением сдернул с него стеганку.
– Валенки потом снимем… Пусть пока погреется.
Капитан отошел в сторону.
– Целься!
Пацаны подняли винтовки, ставшие почему-то очень тяжелыми.
Ствол ходил. Через мушку все казалось очень четким, даже резким. Кроме фигуры этого трясущегося немца. То ли от холода он трясся, то ли от страха. И что-то бормотал себе под нос…
Расплывался он в прицеле… Ну вот расплывался, и все. И не надо думать, что ты бы смог, пока сам не стрелял. Вот так вот. В безоружного. В глаза в глаза. Во врага.
– Огонь!
Залп хлестанул так, что осыпалась мелкая труха с деревьев. А фрица просто отбросило назад. Он еще сучил ногами, а бойцы комендантского взвода уже стаскивали с него валенки.
– В расположение. Отдыхать. Завтра пообщаемся, – проводил отделение взглядом капитан Малеев.
Десантники шли молча. Опустив головы. Мельник даже не заметил, что комендач, добежав до них, бросил ему на плечо пять ремней.
– Парни, а парни… А я ведь глаза-то закрыл, когда стрелял… – подал голос Ваня Кочуров.
– А я – нет! – Клепиков резко остановился. Развернулся к отделению. Сунул руку за пазуху. Достал оттуда фляжку. Открутил пробку. Хлебанул сам. Передернулся. Потом протянул по кругу. Дождавшись, когда трофейная фляжка ополовинится, сунул ее обратно. Потом развернулся и повел бойцов в расположение роты.
Заканчивалось пятнадцатое марта тысяча девятьсот сорок второго года.
10
Немец сидел и старательно делал вид, что пишет протокол. Сам же украдкой разглядывал подполковника. Тот прикрыл глаза в ожидании следующего вопроса и не замечал, как обер-лейтенант наблюдает за ним. А может быть, и замечал.
Фон Вальдерзее пытался понять этого чертовски уставшего, дважды раненого, грязного человека. Поняв его, он бы понял логику и всей этой безумной операции.
– Скажите, Николай Ефимович… Вас я понимаю. То, что вы до последнего следовали присяге и своему воинскому долгу, вызывает у меня неподдельное восхищение и уважение к вам…
«Как он не по-русски все-таки строит фразы…» – заметил про себя Тарасов, не поднимая век.
– Вы жутко голодали, почему же ваши совсем молодые ребята не сдавались в плен? Ведь они же понимали, что смерть неизбежна? Почему они, как правило, дрались до последнего?
Тарасов удивился и открыл глаза:
– А вы до сих пор этого не поняли?
– Я понимаю, что они были фанатики, практически все до одного…
– Вовсе нет.
– Как вас прикажете понимать?
– Если Красная Армия придет на Одер и Шпрее, вы это поймете, – осторожно подчеркнул слово «если» Тарасов.
Фон Вальдерзее поморщился:
– Я это слышал уже десятки раз, допрашивая пленных. Первый раз еще прошлым летом. Однако почти год с начала русской кампании уже прошел, а мы под Москвой. И давайте не будем придумывать альтернативное будущее. Оно четко предопределено.
– Кем же? – усмехнулся подполковник.
– Германией, конечно же! К концу этого года вы сами это увидите! Когда вермахт возьмет Петербург, Москву и Сталинград!
Тарасов хмуро потер небритую щеку, услышал в словах обер-лейтенанта намек на жизнь:
– Увижу, если вы меня сегодня не расстреляете. Не вы лично, конечно!
– Таких ценных людей мы не расстреливаем, – откинулся на спинку стула обер-лейтенант. – Зачем же расходовать вас так по-глупому?
– А как меня израсходовать по-умному? – Левая щека у Тарасова вдруг слегка задергалась, что случалось с ним только в минуты большой злости…
– Что ты сказал? Повтори! – Тарасов схватил командира разведроты Малеева за грудки и стал яростно трясти.
– Товарищ подполковник, – руки старший лейтенант пытался держать по швам, сдерживая рефлексы разведчика. Пока получалось. – Товарищ подполковник, разведгруппа не вернулась из-под Малого Опуева. Должны были вернуться к утру, а нету…
– Почему раньше не доложил! С ума сошел? Потери прикрываешь? Немцы бригаду уже ищут из-за твоих лопухов! – Тарасова трясло от злости. И опять стала дергаться левая щека. След той еще, с гражданской войны, контузии.
– Почему это, товарищ подполковник?
– В плен твои орелики попали. Если просто не сдались! Не орелики, а курицы!
– Десантники в плен не сдаются! – набычился здоровенный Малеев. А руки его сжались в пудовые кулаки. – Вы же сами знаете, товарищ командир, что у немцев приказ – русских десантников в плен не брать!
– Ты эти сказки, старший лейтенант, бойцам своим рассказывай! Да почаще! А мне не надо! Немцы за одного пленного десантника сейчас рады десять своих положить! Лишь бы языка взять! Шишкин!
– Слушаю, Николай Ефимович! – Флегматичный начальник штаба бригады был полной противоположностью вспыхивающему как порох Тарасову.
– Сколько у нас на сегодня пропавших без вести?
– К точке сбора после выхода в немецкий тыл не дошли тридцать два бойца. В стычках пропало еще шестеро. Итого, на сегодняшний день, не считая разведгруппы, – тридцать восемь.
– Слышал, Малеев? Тридцать восемь бойцов неизвестно где шляются! Дай бог, чтобы погибли, а не в немецком плену прохлаждались!
– Николай Ефимович! Попридержи коней… – взял комбрига за рукав Мачихин.
– Лучше, комиссар! Лучше! Для всей бригады лучше! Что остальные разведчики докладывают, звуки боя слышали?
– Никак нет!
– Либо заблудились, либо в плен сдались, – вставил свое мнение начштаба.
– Не могли они сдаться! Генерала могли упустить по неопытности да раззявистости, а сдаться не могли! Верю я им! Они же комсомольцы! – почти закричал вконец обидевшийся Малеев.
– А я, старлей, беспартийный, значит, мне веры, по твоей логике, нет? – прищурился Тарасов. – Да еще и репрессированный когда-то! А мне командование поверило. И отправило сюда. Вместе с вами. Только я вот перед тобой стою, а твои комсомольцы – нет. Не в комсомольском билете дело, а в мозгах!
Мачихин покачал головой, чувствуя неизбежный и тяжелый разговор с командиром бригады…
Тарасов же поиграл желваками.
– Что за разведгруппа пропала?
– Отделение сержанта Клепикова…
– Те самые, проштрафившиеся? С генералом?
– Те самые… – совсем убито, почти прошептал Малеев.
Тарасов внезапно успокоился:
– Ладно, деревню возьмем, разберемся. Что остальные докладывают? Шишкин, давай карту!
По наблюдениям разведчиков, в Малом Опуеве немцы действительно сосредоточили какой-то склад. В Большом же Опуеве сосредоточена основная часть немецкого гарнизона. Обе деревни обнесены ледовым заграждением – в снег вкопаны доски и бревна и густо залиты водой. За речкой – да какая речка – так, ручеек! – немецкая минометная батарея. А от Глебовщины – деревни под самим Демянском – может достать артиллерия фрицев.
– Следовательно, операция должна пройти максимально быстро! – подытожил Шишкин. – Немцы даже чихнуть не должны успеть!
В штаб фронта полетела очередная радиограмма:
«Штабу фронта. Бригада выдвигается на позиции перед Малым и Большим Опуево. Просим разрешения на атаку. Иначе погибнем. Где Гринёв? Тарасов. Мачихин».
И когда батальоны уже готовились к выходу, дожидаясь приказа, к Тарасову прибежал взволнованный радист:
– Товарищ подполковник! Шифрограмма из штаба фронта!
Тарасов нервно вырвал листок бумаги из руки сержанта. И прочитал, не веря своим глазам:
«Тарасову, Мачихину. Операцию по захвату Малого и Большого Опуева не разрешаем. Бригаде, не дожидаясь Гринёва, сегодня нанести удар по аэродрому в Глебовщине. Продукты будут сегодня. Себя обозначить ракетами. Курочкин. Ватутин».
Закусив губу, чтобы не обматерить начальство при подчиненном, быстрым шагом подполковник направился к Шишкину.
– Что? – спросил тот, с недоумением смотря на бледное, обросшее рыжей щетиной лицо комбрига.
Тот без слов протянул радиограмму.
– Твою мать, – единственное, что смог сказать начштаба. – И каким же образом?
Тарасов устало сел на снег:
– Вот именно таким, майор, именно таким. По-русски. Через задницу. Срочно комбатов сюда!
Через час, без разведки, батальоны бригады выдвинулись совсем в другую сторону от немецких продуктовых складов. На центральный аэродром всего Демянского котла. Деревня Глебовщина была практически пригородом Демянска – маленького городка, в котором концентрировались все резервы немецкого второго корпуса…
На стоянке остались только санбат, рота охраны штаба и интендантская служба…