Как ни утаптывай снег – каждую ямку не заровняешь. Летчики рисковали скапотировать или сломать посадочную лыжу, но все же садились друг за другом.
Командиры взводов третьего батальона охрипшими голосами командовали бойцами, спеша разгрузить люльки между крыльев, привешенные вместо бомбовой нагрузки.
Тарасов стоял и смотрел, как они приземляются. «Наконец-то, наконец-то!» – билась в голове единственная мысль. – Наконец-то! – не сдержавшись, он крикнул Мачихину, потом повернулся к нему и схватил его за плечи:
– Ну, сейчас дадим фрицам жару! Слышишь, комиссар!
Мачихин улыбнулся:
– Слышу, командир! Да не тряси ты меня так!
Тарасов с силой хлопнул его по плечу и побежал к первому севшему самолету.
Из открытой кабины «У-два» неуклюже выбирался летчик, замотанный теплым шарфом по самые глаза.
Спрыгнув наконец с крыла на снег, он поднял очки и стащил обледеневший шарф с лица.
Тарасов, не сдерживая себя, с разбегу обнял его и даже попытался приподнять от прилива чувств:
– Ребятки! Молодцы! Спасибо, ребята!
Летчик даже не нашелся сначала, что ответить коренастому мужику без знаков различия, выскочившему из морозной темноты. Лишь потом, когда Тарасов на мгновение прекратил его хлопать по спине, чуть отодвинулся:
– Мне б к подполковнику Тарасову…
– Да я Тарасов! Я! Слышишь, летчик! Вы же всю бригаду мне спасли!
Летчик сделал шаг назад и приложил руку к заледеневшему летному шлему:
– Лейтенант Зиганшин! Эскадрилья доставила грузы продовольствия и медикаментов по приказу генерала Курочкина!
– Сколько вас?
Летчик оглянулся. Пять «уточек» стояли в разных углах полевого аэродрома. С каждого десантники сноровисто таскали в общую кучу мешки.
– Все пять, товарищ подполковник! Прибыли без потерь! Линию фронта пересекли с выключенными моторами…
– Как пять… Всего? Этого же мало… – Тарасов растерянно посмотрел на лейтенанта. – Этого же мне на раз пожрать…
– Постараемся еще рейс сегодня сделать потемну, товарищ подполковник!
– Там чем в штабе думают, а лейтенант? – стал закипать Тарасов. – Мы уже девять дней не жрамши! Они это понимают?
– Товарищ подполковник… Мы и так без бортстрелка все летели, безоружные. По триста кило на самолет нагрузили и вперед.
Тарасов выругался. Полторы тонны на две тысячи человек… Меньше, чем по килограмму продуктов на человека. На один раз поесть… И так захотелось дать в морду этому усатому лейтенанту. Но комбриг сдержался. Летчик-то был тут ни при чем. И так он сделал все что мог – прошел без потерь линию фронта, нашел в огромном лесном массиве посадочную площадку, освещенную кострами, сел без потерь и сейчас ему лететь обратно. И все это в открытой кабине на тридцатиградусном морозе, между прочим!
– Лейтенант, скажи мне как на духу… Почему снабжения нет? Где «тэбехи»? Что у вас там летчики делают? С официантками спят?
– Товарищ подполковник… – обиделся летчик.
– Ладно, ладно, Зиганшин, не обижайся… Пойдем-ка я тебя нашим чаем напою…
Тарасов приобнял летеху за плечи и повел к костерку, рядом с которым сидели Мачихин и Шишкин, прихлебывая густо парящий чай.
– Капитан, плесни летчику. Видишь, замерз в воздухе как собака…
– Спасибо, товарищ подполковник, но я…
– Пей, говорю! – приказным тоном рявкнул на него Тарасов и протянул ему кружку.
Лейтенант Зиганшин взял крагами кружку, осторожно прикоснулся к ней губами… Хлебнул…
– Это ж вода, товарищ подполковник!
– Это по-вашему вода! По-нашему – чай! Пей давай, пей… Тем более, это не просто вода, а вода с брусникой. Выкопали тут пару кустиков. И заварили.
– Правда, мочегонный чай получился, – буркнул майор Шишкин. – Я допить кружку не успеваю, как уже в кусты надо бежать…
– Зато витамины, начштаба… – хохотнул Мачихин.
А лейтенант с тоской подумал, что как бы не обмочиться в полете от такого чая…
– Лейтенант, тебя как зовут? – обратился к Зиганшину Тарасов.
– Сергей…
– А по отчеству?
– Олегович… – растерянно ответил лейтенант. – А что?
– Сергей Олегович, ты мне скажи по душам, что у вас там среди летчиков говорят? Почему снабжения нет?
– Да как же нет, товарищ подполковник! Вчера ночью «ТБ-три» вылет делали. Сбрасывали на парашютах тюки.
– Какие тюки?? – Немногословный Шишкин едва не выронил кружку с «чаем».
– Ну я уж не знаю… Нас комполка предупредил, что, если посадочная оборудована не будет, скидывать по ракетам.
– Что?? – в голос почти крикнули все трое.
– Ну по ракетам. Вы должны были сигналы давать ракетами. Только вот я в полете еще думал. Тут по всему району ракеты бросают. Не пойми кто, то ли вы, то ли партизаны, то ли… Блин… – До лейтенанта начал доходить ужас ситуации. – Неужели немцам сбросили?
Тарасов матерно выругался.
– Мать их за ногу… Ведь каждый день координаты им шлем… Шишкин!
– Я, товарищ подполковник!
– Докладная записка готова?
– Николай Ефимович… Обижаешь… – Начштаба протянул Тарасову запечатанный пакет.
– Лейтенант… Передашь этот пакет лично комфронта. Понял? Лично!
Зиганшин задумчиво почесал затылок:
– Мне бы еще до него добраться, до комфронта-то… Впрочем, наверняка вызовут туда.
– Вот там и передашь.
На Тарасова внезапно дунуло едким еловым дымом от костра. Отвернувшись от него, подполковник увидел бойца, подбегающего к нему:
– Товарищ подполковник, разрешите доложить! Разгрузка закончена. Интенданты сейчас сортировкой занялись. Раненых грузить?
– Само собой. И бегом!
На этот раз чертыхнулся Зиганшин:
– Мы много не увезем, товарищ подполковник! Пять человек только. На местах бортстрелков. Так что только сидячих.
– В люльки лежачих погрузим, – отрезал Тарасов.
– Поморозим же! Ветер, а там фанерка…
– А тут умрут. Не сейчас, так через час. Понимаешь, лейтенант…
– Понимаю, но…
– Но? Но?! Ты, лейтенант, знаешь, какие у нас раненые, какие люди? Ты знаешь, что вчера наши раненые сделали? – Вспыхнувшая ярость Тарасова вдруг вылилась слезами по щекам. – Ты, лейтенант, герой! Спасибо тебе! А моим ребятам кто спасибо скажет? Грузите, я сказал!
Через полчаса «уточки» стали подниматься в ледяное небо, неуверенно покачивая полотняными крылышками…
Провожая их взглядом, Тарасов хрипло спросил, не глядя ни на кого:
– Как думаешь, пацаны еще живы в Малом Опуеве?
Ответом ему было тяжелое молчание…
Если первый батальон так и не смог удержать Большое Опуево, то второй взял Малое с лету.
Комбат-раз – капитан Иван Жук – приказал атаковать без криков и выстрелов. Более того, десантники его батальона часть пути проползли под настом! Немцы ошалели, когда почти перед их окопами снег взметнулся и белые призраки молча – что самое страшное! – прыгнули на их головы.
Через полчаса, когда под Большим Опуевом еще только разгорался бой, батальон Жука уже зачищал от недобитков деревню.
– Молодцы, мужики! Молодцы! – орал он ребятам, деловито – отделениями – прочесывающим избы.
Из каждой избы приходилось выкуривать фрицев. Гранаты в окна, дверь на прицел…
Внезапно, из крайнего дома басовито застучал трассерами пулемет. Одной очередью срезало сразу троих десантников, перебегавших улицу, освещенную багровым огнем разгорающихся пожаров.
– Подавить пулеметчика! Бегом! – заорал Жук. – Где командир штурмового взвода?
– Убит!
– Мать твою… Морозов! Морозов! – крикнул комбат. – Бегом к штурмовикам, пусть давят пулемет!
– Есть, товарищ капитан! – Комсорг батальона, сержант Ленька Морозов бросился в залегшую первую роту, перепрыгивая через трупы немцев и десантников.
Очередь стеганула совсем рядом, но он каким-то невероятным образом выгнулся, и пули – вместо того, чтобы порвать живую плоть – выщепили дыры по стене избы.
Морозов нырнул рыбкой, уходя из зоны поражения в сугроб. Еще несколько десятков метров, и…
– Товарищ лейтенант… Комбат…
– Да понял я! – Лейтенант Булавченков грыз тесемки шапки-ушанки. – Фомичев штурмовиками сейчас…
Договорить он не успел. Немцы начали минометный обстрел, и комья мерзлой земли ударили ему в лицо. Он ткнулся в снег.
– Тьфу… – Приподнявшись, он выплюнул землю и схватился за правый глаз.
– Ранены?
Лейтенант застонал, держась за лицо.
– Дайте посмотрю. – Морозов осторожно взял руки лейтенанта и отвел в сторону…
– Фингал будет. А глаз вроде цел… Холодное приложить надо…
Новый взрыв заставил ткнуться в «холодное».
И в этот момент немецкий пулемет захлебнулся. А за этим раздались два глухих взрыва, и минометы тоже замолчали.
– Ай, Фомичев, ай, молодец! – вскрикнул лейтенант, вставая на колени. – Рота, вперед!
Десантники бросились в атаку. Впрочем, атаковать было уже некого. Из дома, откуда только что долбил пулеметчик, валил густой дым. А за домом была живописная картина – разбросав конечности и кишки по снегу, валялись дохлые фрицы-минометчики. Тех, кто еще пытался корячиться, десантники штурмового взвода Фомичева спокойно добивали выстрелами в затылок.
– Языка! Языка оставить!
– Некого, товарищ лейтенант! – развернулся к нему вечно улыбчивый старший сержант Фомичев. – Все умерли почему-то!
В этот момент распахнулась дверь дымящего дома и оттуда вывалился надсадно кашляющий немецкий офицер – без штанов и в расстегнутом кителе. Он успел махнуть финкой, пропоров растерявшемуся Морозову маскхалат, но тут же был успокоен ударом приклада в спину.
– Связать и в штаб бригады, – распорядился комроты.
– Скотина… – удрученно разглядывал порезанный полушубок комсорг. – Какую вещь испортил…
– Не-ееет! – закричал вдруг кто-то тонким голосом. – Не трогайте его! Он мой!
Из дымящейся избы выбежала женщина в длинной ночнушке и наброшенной на плечи телогрейке. Тут же споткнулась на ступеньках и упала прямо в ноги лейтенанту Булавченкову.
От неожиданности и лейтенант, и бойцы замерли. Баба же продолжала голосить: