А он смутился. И стал вспоминать. Да, он сам хотел пойти с погибшей. Он даже ходил по коридору и искал ее. Он помнит, что она куда-то на другой этаж поднималась. Потом снова приходила. А потом вообще исчезла.
– Да, она раньше его ушла… – сказала другая девушка. – Я помню, что он ее искал…
– Она с парнями с третьего курса на лестнице курила… – вспомнил один из парней.
Не было этого. Леший отлично помнил, что этого не было. Он просто умело сам дал направление их мыслям. Как и думал. И они стали вспоминать то, чего не было, путая действительное и возможное. На самом же деле убитая дважды или трижды выходила в туалет. И он, как назойливый хвост, провожал ее по коридору. А она пыталась со всеми встречными поговорить, на ком-то из встречных повиснуть. Ей на каждом парне хотелось повиснуть. На какие-то моменты она в действительности пропадала из его поля зрения в запутанных коридорах общежития. И его видели в этом коридоре одного. А сейчас посчитали, что он ее искал. Леший очень хорошо дал направление мыслям других. И получилось, что она ушла, а он еще оставался здесь. Так и в протоколе записали. И вообще оказался он в стороне от всяких подозрений. А если уж не в стороне, то, по крайней мере, на меньшем подозрении, чем многие другие из присутствующих, которые никак не могли доказать, что они не ушли вместе с ней. Хотя они и не доказывали.
Допросы время от времени продолжались еще с месяц. Вызывали в прокуратуру. То одного, то другого. Из тех, кто оставался в городе. Мать Лешему категорически запретила ходить на допросы. А когда приносили повестку домой – дверь всегда открывала она сама, – говорила, что сын уехал отдыхать. Приедет только к началу занятий в институте.
– Еще не хватало, чтобы моего сына подозревали в убийстве какой-то институтской шлюхи…
– Мам, меня никто не подозревает. Просто я – один из многих свидетелей, один из тех, кто мог что-то увидеть…
Тем все и закончилось. Без лишних волнений. Леший даже смеялся про себя. И удивлялся тому, что раньше мог бояться, раньше мог дрожать в испуге от каждого звонка в дверь. И ему даже понравилось нынешнее состояние – все его считают никчемным в жизни и ни на что не способным. И никто, даже родная мать не понимает, что в душе он – совсем другой.
Лето входило в самую жаркую стадию. И Леший знал, что там же, вокруг того самого места сейчас много девушек. В городском бору находятся каменные карьеры, залитые гнилой водой. На берегах этих карьеров многие загорают. Но он вдруг потерял интерес к ним. Его перестали на время звать к себе горячие губы, они перестали ему сниться…
Глава двенадцатая
– Как здоровье, майор? – спросил я.
Он промычал что-то в трубку.
– Ты на месте будешь через час?
– Угу…
– Я подъеду. Пока новостей нет?
– Нет.
– У меня есть. Не хотел меня вечером послушать, вот теперь и пожинай плоды своего непрофессионализма. Нюх надо иметь…
Вот так я его! Получай, мент, сполна. И не чувствуй больше превосходства над частным сыском.
– Что? – в вопросе настороженность.
– Паша ночевал в квартире Чанышевых.
– Что! – Теперь это уже не вопрос. Теперь это уже вопль и рычание раненой рыси.
– Что слышал. Я сейчас звоню отсюда. Только что отправил еще одного пострадавшего подлечиться. Гальцев в этой квартире предпочитает наносить один и тот же удар. Пяткой в челюсть с разворотом.
– Кто?
– Сегодня утром мой основной заказчик Гоша Осоченко проезжал мимо. Посмотрел на окна и заметил мелькнувший свет. Гальцев неосторожно выходил из туалета, и свет попал на кухонное окно. Гоше не повезло, что он поймал именно эту секунду.
– Не повезло?
– А ты считаешь это везением?.. Тогда у нас с тобой разное представление о роли судьбы в жизни человека. Слушай дальше. У Осоченко от квартиры – свои ключи. Они были компаньонами с Чанышевым, владели одной фирмой. И на работе была связка ключей. Точно такая же, как в моем кармане. Сейчас Гоша занимается вопросом похорон и потому ключи на всякий случай возит с собой. Если приедет кто-то из родственников, чтобы поселить их в квартире. Короче, он поднялся туда. И застал Гальцева. За что получил пяткой в челюсть. Примерно, как и ты. Только тебе каблуком досталось, а ему босой ногой. Потом Паша аккуратно связал Гошу и оставил отсыпаться. И парень бы отсыпался до сих пор, но меня что-то повело туда же. Я приехал и выручил его.
– Вчера около семи вечера Гальцев обчистил сейф предвыборного штаба. Пятьдесят тысяч долларов. Это даже по американским меркам – крупное ограбление. А уж по нашим… – Лоскутков от злости даже говорить стал почти нормально.
Около семи вечера… Около семи вечера? Да на Пашу сейчас всех собак повесят!
– Ты ничего, майор, не путаешь?
– Почему я должен путать?
– Вспомни вчерашний вечер. Вы слушали телефон Лангара. Откуда Паша звонил ему в это время?
– Понял… – голос Лоскуткова сел и злость прошла. – Из центра города. Дважды звонил. В то же самое время. Значит, в штабе он быть не мог.
– То-то. А то ты сразу – Паша… Это в тебе обида говорит на него. Не стоит обижаться, а то на тебе будут воду возить. Паша победил тебя в честном поединке. Если можно считать честным нападение двух злобных ментов с пистолетом на одного несчастного безоружного квартирного вора. На меня тоже один капитан из ФСБ до сих пор дуется. Я его сначала по ошибке в своем гараже завалил и челюсть ему сломал, как тебе – Гальцев. Потом он захотел взять реванш в спортзале. А там я ему коленом в лоб угодил. Неделю потом колено болело. Не знаю уж, как его лоб это пережил. Не уподобляйся этому капитану, а то никогда подполковника не получишь.
– Ладно. Ты сейчас куда?
– В фирму к Осоченко. Компьютер покупаю.
– На какие шиши? Много зарабатываешь?
– Клиентура оплачивает качественную работу. А без компьютера она качественной быть не может.
– Себе покупаешь или «Аргусу»?
– «Аргусу».
Зачем будить в злобной рыси зависть…
– То-то. Скоро, похоже, и сотовой связью обзаведешься. Распустил тебя Иванов.
– Уже обзавелся. Сегодня «Аргус» оплатит номер, и буду пользоваться.
– Еще что-то есть? А то мне некогда.
Все-таки зависть в рыси проявилась. По голосу чувствую. Не зря я осторожничаю.
– Есть. У меня назрели насущные вопросы к Александре Чанышевой. Будешь ее допрашивать?
– Сегодня будем оформлять документы. Отпустим под подписку о невыезде.
– Торопишься. Хотя это, может быть, и интереснее. Только меня предупреди заранее, чтобы я подготовился.
– Что-то знаешь?
– Пустяки. Не столько знаю, сколько надеюсь на получение знаний. Потом расскажу.
Я положил трубку и стал собирать разложенный диван. Подушка, как я догадался, должна храниться в специальном отделении за спинкой. Паша Гальцев не позаботился о наведении порядка, придется мне выполнить роль горничной.
Когда я закрывал дверь, то услышал, как щелкнул замок этажом ниже. И потому спуститься я решил не в лифте. Соседка с четвертого этажа, та самая, которой плохо спалось из-за Валентина Чанышева – и теперь еще хуже спится после его смерти, – конечно, подслушивала и наблюдала. В дверной глазок было видно, что в коридоре у нее горит свет. Когда я проходил мимо двери, этот свет что-то закрыло. Она смотрит, кто вышел из квартиры.
Времени у меня оставалось мало, и я не стал задерживаться на неинтересный сейчас для меня разговор. Разговор был бы интересным, если бы я спрашивал. Сейчас же можно было предположить только противоположное. Машина стояла на месте. Двигатель полностью остыть не успел и завелся легко. Теперь – в сбербанк, а потом – за компьютером.
А потом – выяснить кое-что…
Я машинально взглянул в зеркало заднего вида и заметил, что следом за мной выехала на улицу «четверка» цвета «баклажан». У меня привычка строго обязательная – выходя из подъезда, я «фотографирую» все вокруг взглядом. Во дворе я машину не видел. Может быть, стояла в соседнем. Но почему тогда выезжает здесь, если там есть свой – и более удобный – выезд?
– Обязательно проверь, – сказал Александр Матвеевич. – С такими парнями дело иметь, сам понимаешь, рискованно. Если почти всех ментов можно купить, то эти могут работать за принцип. Вояки – вообще народ тяжелый. А спецназ ГРУ и в армии – всегда особняком. Я как-то встречался с одним таким. Больше не хочу… Упертые они…
– Я две машины на это дело выделил, – Вениамину Вениаминовичу очень нравился грузинский марочный коньяк из бара Хозяинова, и он делал из пузатой рюмки маленькие глоточки. И между глоточками хотелось расспросить Александра Матвеевича о том, как и где он сталкивался со спецназом ГРУ, но при этом он хорошо знал, что Хозяинов не расскажет больше того, что уже прозвучало. – Предупредил парней, чтобы очень аккуратно себя вели, не светились и не надоедали.
– Он сам им не даст себе надоесть. Это я точно говорю. Если увидит, то где-нибудь их прижмет, и тогда – прощайся с парнями.
– Нет, он на «мокруху» не пойдет. Да и они не из тех, кто даст себя прижать.
– Еще как пойдет! Если начнет бить, то не остановится. Мой знакомый спецназовец, – Хозяинов все-таки удовлетворил любопытство гостя, – говорил про себя, что их не учили бить, их учили только убивать.
– Боевой, значит, был мужик…
– Почему – «был»? Он и сейчас есть. Где-то в нашем городе болтается. Как-то видел его из машины.
– Нам бы такого подобрать… Чтобы не болтался.
– Он сам на себя работает. Независимый. Его еще с Афгана посадили. Взводом там командовал. Подзалетел на чем-то. Шесть лет дали, а потом освободили через полгода. Вроде, по тяжести совершенного и под амнистию попасть не должен был, а попал. Откуда-то сверху указка была. «Грушники» – на особом положении.
– Нет. Наш частный сыщик срок не тянул, он – спокойный. С таким работать можно. Я даже думаю, что мы со взаимным удовольствием сотрудничество продолжим. Только пару дней за ним «хвост» повожу, чтобы все выяснить. То, что я ему налепил, в принципе никак не доказуемо. Но если в налоговую полицию хотя бы заглянет, то лучше от него отделаться сразу.