Привычная к подобному, я не стала спорить с матерью.
Зачем? Проще сдать, и она успокоится.
Конечно, конкретный день, когда я сдавала анализ, уже не помню, но приблизительно совпадает. И группа крови моя. Заново переворошив все бумажки, прихожу к очевидному выводу.
Аноним – это я.
Собрав все в кучку, я смотрю на эти документы совсем по-другому.
Это точно мои результаты, только выглядят они не совсем так, как те, что у меня в медицинской карточке дома.
В чем дело? Какая-то махинация со страховкой? Не похоже.
У меня начинает раскалываться голова, а перед глазами все плывет.
Психанув, я отшвыриваю от себя все и нервно меряю шагами комнату, пытаясь придумать логичное объяснение тому, что я вижу, но у меня не получается.
Не получается, черт возьми!
Что ж. Надо забрать свою карточку, еще раз все проверить, обратиться в нашу клинику, а потом позвонить в ту, врач из которой так рисковал и вытрясал деньги из родителей.
Если дело, и правда, всего лишь в том, что я неродная, это ничего страшного. Важно, не кто родил, а кто воспитал. И мои родители дали мне все.
Но все равно. Что-то тут не так.
Смирившись, что в одну секунду ничего не станет понятно, я подбираю разбросанные распечатки. Листок к листку, надо все сложить аккуратно, возможно, здесь есть что-то действительно важное...
Я пробегаю по каждой бумажке глазами, прежде чем вернуть ее в папку, и вот на обороте одной из них я застреваю взглядом.
У меня подгибаются колени, и я оседаю на пол.
Не знаю, сколько времени я так провожу, но Саша, решивший зачем-то заглянуть ко мне, обнаруживает меня все в той же позе.
– Насть, не хочешь… – начинает он и, увидев меня на полу, тут же напрягается. – Что случилось?
Я поднимаю на него сумасшедший взгляд. Я протягиваю ему лист дрожащей рукой. На лицевой части обычны анализы крови – общий и биохимия, а вот с обратной стороны – инструкция.
– Саш, тут написано «донор», а тут «реципиент»…
Глава 30
Ничего не хочу, даже открывать глаза.
Бровь чешется, и то лень шевелиться.
Бубнеж, который до меня доносится, постепенно становится все более четким.
– Вы что ей дали? – тяжелые слова Марича слышно лучше, чем женский писк.
Что ему отвечают, я разобрать не могу.
– Я вас позвал не для этого! – рубит Саша. – Точно не для того, чтобы вы из нее овощ сделали!
– Но у нее была истерика, – продолжает оправдываться пискля. – Она вас поцарапала…
– И что? Может, мне теперь сорок уколов от бешенства принять? Посмотрел бы я на вас, если бы вы узнали то, что она. Нормальная у нее реакция была. Я просил успокоить, а не вырубить!
– С ней все будет нормально, – женщина говорит уверенно, но непохоже, что Марич ей доверяет.
– Молитесь, чтоб именно так и вышло.
Слышу, как закрывается дверь.
Дамочка ушла.
Наверное, это была та самая. Она еще в прошлый раз мне не понравилась. Пусть катится.
Горячая сухая ладонь поглаживает меня по щеке. Хочу отвернуться, но тоже лень. Долго трогать он меня не будет, можно потерпеть. Скрип кожи обивки кресла возвещает о том, что Саша устроился меня высиживать.
Непонятно, чего он так всполошился.
Хорошее мне лекарство дали. Сейчас я абсолютно спокойна. Да, я не хочу ни на что реагировать, ни говорит о чем-то, зато голова работает очень четко. Так ясно я мыслю, наверное, впервые в жизни.
Истерика, конечно, со мной случилась безобразная.
– Саш, тут написано «донор», а тут «реципиент»…
Его лицо каменеет.
– Где ты это взяла? – хмурится Марич.
У меня дрожат губы, в горле словно битое стекло рассыпано.
– В папином сейфе. Ты же туда заглядывал. Там больше ничего не было. Только это папка. Ты все знал…
– Настя… – он делает шаг ко мне, и я отползаю.
Чувствую себя ящерицей, которой оторвали хвост.
– Ты все знал и молчал. Так ведь удобнее. Я для всех вас всего лишь кусок мяса…
– Настя…
Но я его уже не слушаю. Колючие злые слезы копятся под веками, перед глазами все расплывается. Будто издалека слышу надсадный вой и не сразу понимаю, что это я.
– Посмотри на меня, – голос Саши совсем близко.
Сквозь пелену влаги вижу темное пятно прямо передо мной.
– Не подходи ко мне! Не прикасайся! – срывая горло, кричу я, отбиваюсь от протянутых ко мне рук. – Не трогай меня, тварь!
Отвратительная сцена. Но Марич прав, моя реакция вполне оправдана.
Я плохо помню, что происходило дальше. В какой-то момент я словно ослепла и оглохла, могла только кричать. Наверно, тогда Саша и вызвал специалиста.
Похоже, я все еще у себя в комнате. Запахи, по крайней мере, знакомые.
Интересно, который час, но не настолько, чтобы открывать глаза. И вообще, я не хочу видеть Марича. Не сейчас. Сейчас мне очень хорошо думается. Кусочки пазла складываются удивительно легко. Саша заставит меня снова чувствовать весь этот ужас, и думать рационально я больше не смогу.
Пока действует укол, стоит дособирать картину моей фальшивой жизни.
Меня удочерили вероятно потому, что я подхожу в качестве донора. Вполне удобно, что не надо ждать и искать, и, если возникнет необходимость, вот он под рукой. Какая нормальная дочь откажет в помощи матери?
Только ведь разве это не обычная практика искать донора среди родственников? Почему родители молчали? Что-то тут не так. Чем именно нужно было пожертвовать?
А сколько лицемерия…
Игры в любящих папу и маму…
Можно было бы подумать, что за годы, которые я провела рядом с ними, они ко мне привязались, но они продолжали готовиться к этому донорству, и ничего мне не говорили. Все за моей спиной. Постоянные врачи, запреты, диеты, спортивная нагрузка и беспрестанный контроль.
Сейчас на холодную голову я вижу, что контроль был запредельный.
Даже те самые запреты на пользование такси и общественный транспорт.
Могут же повредить ценное вложение.
Курсы кулинарии? Нет, учись онлайн. Тебя могут заразить чем угодно!
Постоянное вдалбливание в голову, что невинность надо сохранить до свадьбы, а свадьбу все время откладывали. Кажется, именно это стало причиной, по которой мне все-таки разрешили стажировку, чтобы оттянуть свадьбу, разделить нас с Кастрыкиным.
А поддерживалась помолвка с сыном приятеля потому, что так удобнее контролировать. Все на глазах. И парень здоровый. Только наркоман.
И об этом тоже родители, скорее всего, были в курсе. Не могли не быть.
Они же постоянно за мной следили.
У меня даже квартира в пустом доме, где от камер продохнуть негде.
Вспоминается, как я лепетала, объясняя Маричу, что соседей нет, потому что мама очень волнуется. «Ну, конечно», – усмехнулся он тогда.
Все медицинские анализы анонима в папке с возраста двух лет. Надо думать, именно тогда меня и удочерили. Крайне долгосрочные инвестиции. И циничные.
Если мне было два, то не идет и речи о том, чтобы тетя Оля и дядя Сережа были не в курсе того, что я приемная. И они тоже молчали. Не знали для чего?
Кажется, укольчик перестает действовать. В душе снова закипают эмоции.
Слишком много всего сразу. Я вернулась шесть дней назад. Меньше недели. И за это время я узнала о гибели родителей, о том, что я приемная, об измене жениха и предательстве подруги, меня пытались изнасиловать и убить, в моих вещах рылись, на мою тетю покушались, я продала душу Маричу и расплатилась с ним телом.
И узнала, что я ничто и совсем одна.
Слезы снова текут из-под закрытых век.
Погрузившись в размышления, я не замечаю, как Саша снова подходит ко мне. Понял, что я в сознании.
– Тебе что-нибудь нужно? – спрашивает он.
Да. Нужно. Чтобы было небольно.
Но я молча отворачиваюсь от него, так и не открыв глаза, и накрываюсь пледом с головой.
Глава 31
Просыпаюсь с тяжелой головой.
Еще не рассвело, но небо за окном уже светлеет.
Комната погружена в сумерки.
Марич сидит в кресле, в руках у него планшет, голубоватый свет которого подсвечивает его щетину.
– Я хочу знать все, – ломким голосом требую я.
Саша поднимает на меня глаза:
– Всего не знаю даже я.
– Хватит прикидываться. Тебе известно более, чем достаточно, – мой голос похож на карканье. Сорвала вчера во время истерики, наверное.
Марич откладывает планшет, и его лицо накрывает тень.
Так даже лучше.
– Я не был уверен, но около года назад я кое-что заподозрил, – негромко говорит он, но его слова падают на меня тяжеленными камнями. – Точнее, то, что ты приемная дочь, для меня было очевидным с самого начала, но в этом не было ничего странного. Даже не зная диагноз жены Суворова, я догадывался, что выносить и родить ей было не по силам. Удивлялся только, что они не прибегли к суррогатному материнству. Уже тогда мне и в голову не приходило, что они могли кого-то принять в семью из благородных порывов. С другой стороны, в этом не было ничего подозрительного. Кругом полно приемных детей, например, я. Больше только семей, где дети рождены от другого мужчины.
Марич приемный? Не знала.
Да я, собственно, ничего о нем не знаю.
– И все же ты засомневался, – подталкиваю я его к дальнейшему разговору.
– Дмитрий проболтался. Не то чтобы открыто, но он посоветовал нечто подобное одному из наших партнеров, чья дочь страдает от острой сердечной недостаточности. Как я уже говорил, к тому времени я уже не испытывал иллюзий в отношении твоего «отца» и довольно быстро сопоставил некоторые факты.
– Уже поссорились? – равнодушно спросила я, но мне было плевать. Я задала вопрос только чтобы не дать паузе затянуться.
– Это не имеет отношения к тебе, – отклонил мой вопрос Марич.
– Ты сопоставил, понял и промолчал, – подвела я итог. – Действительно. Какое тебе дело до комнатной болонки. Или, точнее, дворняжки.