— Ты же под утро знатную истерику из-за него закатила, — прячет руки в карманы.
— Я… — накрываю лоб ладонью и вздыхаю, — это… у меня слов нет…
А потом перевожу безнадежный взгляд на строгое и стильное платье нежно-бежевого цвета. Висит на плечиках, что закреплены за крючок на дверцу шкафа, а под ними телесные туфли на высокой шпильке. Затем глаза цепляются за кружевное белье на прикроватной тумбе.
— Пятнадцать минут, — Мирон приглаживает волосы у зеркала и выходит из спальни.
Загс еще ничего не значит. За месяц, пока будут хранить и рассматривать заявления, может произойти многое. Учитывая, что мы за несколько дней пришли к моим признаниям в любви и обручальному кольцу, то за тридцать Мирон переиграет ситуацию несколько раз.
Пока торопливо привожу себя в порядок, натягиваю кружева и любуюсь туфлями, раздумываю над тем, почему я так отчаянно выступаю против решения Мирона взять меня замуж. Его мать права, любая бы вцепилась в шанс создать с ним семью даже без любви, а я с чувствами хочу сбежать.
Я не достойна. И не в плане социального статуса. Я не имею права вступить в брак с тем, кого люблю, потому что я продажная шлюха. Разве получится крепкая семья с той, которая позарилась на высокую зарплату и на второй день раздвинула ноги на дубовом столе? А заслуживает ли такая девица уважения и любви? И разрешено ли ей самой любить, испытывать светлые чувства и мечтать? Твердое нет.
Вот в чем причина моих истерик. Я не верю в будущее между мной и Мироном, и даже его признания, если бы они прозвучали, не убедили меня.
— Так, — раздается строгий голос за спиной и ловкие пальцы застегивают молнию платья, — чего зависли?
Разворачиваюсь к Мирону лицом и сумбурно вываливаю на него все то, до чего я только что додумалась. Он приподнимает бровь, когда я замолкаю и перевожу дыхание.
— Я и половины не понял.
И смотрит на меня, как на маленькую девочку, которая поделилась неразумным и неразборчивым лепетом о божьих коровках на одуванчике.
— Да я же все объяснила!
Задумчиво жует губы и вздыхает.
— Сейчас у меня складывается ощущение, что ты собралась в монастырь уйти.
— О! — округляю я глаза.
— Топай, Софушка, — мягко подталкивает к двери. — Из монастыря тебя выгонят, ты же всех монахинь там изведешь своими умозаключениями.
Я пытаюсь образумить Мирона еще раз на крыльце, а он меня не слушает. На террасе с чашкой чая и книгой в руках отдыхает Инга, и она тоже ухом не ведет на мои просьбы вмешаться.
— Тяжело вам будет, — перелистывает страницу.
— Я с ней справлюсь, — Мирон толкает меня к машине.
— А она с тобой? — меланхолично спрашивает Инга.
— А выбора у нее нет.
— Ммм, — тянет она. — Софья.
Я испуганно оглядываюсь, и Инга поднимает на меня глаза:
— Мы с тобой подружимся. Так Рамона сказала.
— А про Анжелу она также говорила? — из меня истеричной птицей вылетает ревность.
— А на Анжелу я не раскидывала карты, — Инга возвращается к чтению, — и так было ясно, что там все плохо.
— Кому-то придется оправдать заверения Рамоны, — Мирон с легким смехом распахивает передо мной дверцу.
— Вы в курсе, что мы едем в загс? — я вновь оборачиваюсь на Ингу.
— Да.
— И?
— Так, — Инга смотрит на аккуратные золотые часики на запястье и встает, — у меня через час сеанс с психотерапевтом, — переводит взгляд на меня и улыбается, отчего морщинки на ее лице становятся четче, — вот с ним и обсужу, что я чувствую. С тобой не буду, Софья. Откровения испортят нашу дружбу.
И плывет к входным дверям, горделиво поправляя волосы. Кем бы ни был ее психотерапевт, но его сегодня ждет несколько часов безумной феерии эмоций. Чую, что за спокойствием Инги скрывается бурлящий поток возмущений.
Глава 32. Присвоить фамилию жене: Королькова.
У Мирона на руках его и мой паспорта. Судя по уставшему и серому лицу Виталия, который зевает всю дорогу, он и возил босса по всей Москве: белье, платье, туфли, кольцо и документы не явились из воздуха. Удивлена упрямством Мирона и восхищена самоотверженностью Виталия. С таким водителем и в Ад не страшно спуститься.
Сидим в просторном кабинете с белыми жалюзи на окнах. Женщина с выжженными неудачным осветлением волосами клацает по клавиатуре и торопливо вбивает наши данные в компьютер, и нет-нет, но поглядывает на молчаливого Мирона. По дороге в загс я раздумывала выпрыгнуть из машины и сбежать в лес, но не осмелилась. _К_н_и_г_о_е_д_._н_е_т_
— Распишитесь, — женщина с улыбкой протягивает распечатанное заявление.
Мирон решительно ставит размашистую подпись и придвигает лист и ручку ко мне.
Присвоить фамилию жене: Королькова.
Выпадаю из реальности. Руки трясутся и пробирает озноб вместе с жаром.
— Подписывай, — Мирон сидит, закинув ногу на ногу, и лениво покачивает носком туфли.
— Или вы хотели оставить девичью фамилию? — учтиво спрашивает женщина.
— Нет, — коротко и строго чеканит Мирон.
— Да, у вас красивая фамилия, — подпирает подбородок кулачком и очарованно смотрит ему в лицо, — грех от такой отказываться. Я бы взяла без вопросов.
Набираю полной грудью воздух, и на выдохе вывожу аккуратную подпись. У нас есть месяц. Спасительные тридцать дней.
— Прекрасно, — женщина забирает заявление.
Мирон встает со стула и уводит меня. Безмолвную, ошарашенную и пришибленную. В машине я вспоминаю, что мы забыли паспорта. Видимо, Мирон тоже немного потерян в реальности.
— Виталий вернется за ними, — заверяет он меня и приобнимает за плечи.
— Вернусь, — устало вздыхает тот, — куда я денусь.
Когда мы выходим из лифта, Мирон просит подготовить переговорную и собрать инженеров. Я обращаюсь к нему по имени и отчеству, потому что не хочу подорвать его авторитет среди подчиненных, и меня немного отпускает. Мы словно отдаляемся. Я вновь секретарша, а он босс.
Пробегаю по сонным и вялым инженерам и прошу спуститься в переговорную через пятнадцать минут. Ночь с истерикой, знакомство с родителями, загс меркнут в памяти за рабочими заботами, и я надеюсь, что Мирон тоже пришел в себя и вспомнил, кто он есть, когда вернулся в кабинет и сел за стол в удобное кресло. А он — свободный, богатый и красивый мужчина, который может завести кучу обворожительных любовниц и жить легко.
Нет. Пусть живет без любовниц. Хотя бы в первые три месяца. Нет. В первый год после того, как он выпнет из своей жизни, очнувшись от помешательства, он не имеет права на любовниц.
— Мирон Львович, — заглядываю в кабинет, — переговорная готова и вас ждут.
Откидывается назад и с загадочной задумчивостью взирает на меня. Сердечко раз и пропускает удар, а к щекам приливает кровь.
— Буду через пять минут, — повелительно кивает, и я выхожу.
Хватаю со стола блокнот, ручку и выбегаю из приемной. У лестницы меня ловит всполошенная Мария Ивановна и шепчет:
— Что ты натворила? Почему он тебя уволил?
— Что?
— Сказал искать новую секретаршу, — Мария Ивановна хватает за руки, — в срочном порядке! И с понедельника я опять у него на побегушках! Софья! Почему?
Я была права. Мирон пришел в себя и осознал, что вспылил. Медленно вытягиваю руки из вспотевших ладоней Марии Ивановны и отступаю. Крепко смыкаю дрожащие губы и сглатываю колючий комок слез.
— Софья, ты меня подставила.
— Мария Ивановна, — по лестнице величаво спускается Мирон, спрятав одну руку в карман. — Вернитесь к работе.
Та кидает на меня загнанный взгляд и семенит прочь, охая и ахая. Прячу глаза от Мирона, и тихой тенью следую за ним. Еле передвигаю ноги и в ушах шумит. Я на всю жизнь запомню выматывающий во всех смыслах аттракцион, на котором меня прокатил эксцентричный босс.
Не помню, как оказалась в переговорной. Очнулась лишь тогда, когда Мирон сел во главу длинного широкого стола и начал задавать наводящие вопросы по новому объекту. Какой-то жилой дом бизнес-класса в Дмитровском районе. Афанасий Петрович громко отчитывается, дергает инженеров, которые либо оправдываются, либо спокойно рассказывают о проделанной работе.
Я почти не вслушиваюсь и прижимаю блокнот к груди, в которой гулко бьется сердце. Мирон подразнил заявлением о бракосочетании, новой фамилией, сыном, что нагадала старуха Рамона, и опомнился. Я не выплыву.
— Всех благодарю.
Когда в переговорной остаюсь я и Мирон, то он протягивает мне бутылку воды.
— Ты жива там, Софушка?
— Жива, — выхватываю бутылку, вскрываю ее и жадно присасываюсь к горлышку.
— Посиди-отдышись.
— Все в порядке, — ставлю опустевшую наполовину бутылку на стол и вытираю рот. — Все просто замечательно.
Покачиваюсь от слабости, и Мирон мягким рывком усаживает к себе на колени.
— Все же посиди.
— Мирон Львович…
— Буду скучать по Мирону Львовичу, — вглядывается в лицо.
Порываюсь встать, но я вновь и вновь оказываюсь на коленях. На четвертый раз под смех Мирона в переговорную входит Виталий, который шагает к нам и кладет на стол паспорта и красную гербовую бумагу с печатью. Пялюсь на “Свидетельство о заключении брака” и поднимаю взгляд на Виталия, который широко улыбается:
— Поздравляю, пупсики.
Мирон берет мою правую ладонь и нанизывает на безымянный палец гладкое обручальное кольцо поверх того, что искрит благородными гранями.
— Но…
— Что? — вкладывает в ладонь второе кольцо и замирает с приподнятой правой кистью.
— Ты меня уволил, — подцепляю кольцо и в замешательстве надеваю его на безымянный палец Мирона.
— Я придерживаюсь патриархальных устоев, Софушка, — меланхолично отвечает он и протягивает вперед руку, разглядывая кольцо на пальце, — теперь твоя работа — быть послушной женой, любящей матерью и ненасытной тигрицей в постели. Справишься?
Хватаю паспорта со стола и пролистываю до штампов.
— О, черт.
— Совет и любовь, — Виталий приглаживает лацканы пиджака и шипит, — сколько вы мне нервов вымотали, и сколько еще сожрете.