– Вы принимаете слухи за доказательства, – возразил Уоргрейв. – Мы ведь не знаем наверняка, что Роджерс и его жена действительно сговорились отправить на тот свет свою хозяйку. Возможно, это ложное заявление, сделанное с одной-единственной целью: представить все так, как будто Роджерс здесь на тех же основаниях, что и мы все. Ужас, который она явно испытывала вчера вечером, вполне мог происходить именно из того факта, что миссис Роджерс знала – ее муж сошел с ума.
– Что ж, будь по-вашему, – согласился Ломбард. – А.Н. Оуэн – один из нас. Никакие исключения не допускаются. Мы все под подозрением.
– Я хочу сказать, – продолжил судья, – что мы не должны допускать исключений, основанных на характере, занимаемом положении или вероятности. А сейчас нам как раз придется заняться рассмотрением возможности исключить одного или нескольких человек на основании фактов. Проще говоря, есть ли среди нас человек или люди, которые не могли подсыпать цианид в стакан Энтони Марстону, или дать слишком большую дозу снотворного миссис Роджерс, или нанести генералу Макартуру смертельный удар по голове?
Тяжелая физиономия Блора просияла. Подавшись вперед, он произнес:
– Вот это правильный разговор, сэр! Вот это я понимаю! Давайте займемся делом. Что касается молодого Марстона, то тут вряд ли удастся что-нибудь отыскать. Уже говорилось, что кто-нибудь снаружи мог подсыпать что-нибудь в его стакан, прежде чем он наполнил его во второй раз. Человеку, находившемуся в комнате, сделать это было бы еще легче. Не помню, был ли здесь Роджерс тогда, но у всех остальных была такая возможность.
Он помолчал, затем продолжил:
– Или взять хоть ту женщину, миссис Роджерс. Больше всего вокруг нее суетились доктор и ее муж. Значит, любому из них ничего не стоило ее отравить.
Армстронг вскочил. Его трясло.
– Я протестую! Это неслыханно! Я клянусь, что доза снотворного, которую я дал этой женщине, была абсолютно…
– Доктор Армстронг…
Тихому угрюмому голосу нельзя было не покориться. Доктор осекся на середине предложения. Уоргрейв продолжал:
– Ваше негодование вполне понятно. Тем не менее вы, как и все мы, должны смотреть в лицо фактам. Вам и Роджерсу удобнее всего было дать ей смертельную дозу снотворного. Давайте теперь займемся остальными присутствующими. Какие шансы отравить ее были у меня, у инспектора Блора, у мисс Брент, у мисс Клейторн и у мистера Ломбарда? Можно ли целиком и полностью снять подозрение с одного из нас? – Судья помолчал. – Думаю, что нет.
– Да я к ней и близко не подходила! – сердито сказала Вера. – Все здесь это знают.
Судья Уоргрейв выждал с минуту и продолжил:
– Если моя память мне не изменяет, то дело обстояло так – пожалуйста, поправьте меня, если я сделаю ложное заявление. Энтони Марстон и мистер Ломбард перенесли миссис Роджерс на диван, и к ней сразу же подошел доктор Армстронг. Он послал Роджерса за бренди. Затем кто-то спросил, откуда раздавался голос, который мы перед тем слышали. Все пошли в соседнюю комнату – кроме мисс Брент, которая осталась наедине с лежавшей без сознания женщиной.
Два ярких пятна вспыхнули на щеках Эмили Брент. Она перестала вязать и воскликнула:
– Это возмутительно!
Тихий голос продолжал беспощадно:
– Когда мы вернулись в эту комнату, вы, мисс Брент, стояли, склонившись над женщиной на диване.
– Обычное человеческое сочувствие тоже уже считается уголовным преступлением? – вопросила пожилая дама.
– Я лишь устанавливаю факты, – пояснил Уоргрейв. – Затем в комнату вошел Роджерс с бокалом бренди, куда он вполне мог добавить яду еще за дверью. Бренди дали выпить упавшей в обморок женщине, а вскоре после этого ее муж и доктор Армстронг помогли ей подняться наверх, в спальню, где доктор дал ей успокоительное.
– Так все и было, – подтвердил Блор. – Точно. Значит, вне подозрений остаются судья, мистер Ломбард, я и мисс Клейторн.
Голос у него был громкий и торжествующий. Судья, пронзив его холодным взглядом, буркнул:
– Вы так думаете? Но мы должны рассмотреть все возможные варианты развития событий.
Блор онемел. Потом сказал:
– Не понимаю.
– Миссис Роджерс лежит наверху, в своей постели, – начал описывать Уоргрейв. – Снотворное, которое дал ей доктор, начинает действовать. Она, обмякнув, дремлет. Предположим, что в этот момент раздается стук в дверь, кто-то входит и протягивает ей стакан воды и таблетку со словами: «Доктор велел вам выпить вот это». По-вашему, она не выпила бы ее тут же, не задавая вопросов и не раздумывая?
Наступило молчание. Блор переступил с ноги на ногу, нахмурившись.
– Ни одной минуты не верю, – сказал Филипп Ломбард. – Кроме того, никто из нас не покидал эту комнату в течение нескольких часов. Умер Марстон, и мы были заняты.
– Кто-нибудь мог выйти потом из своей спальни, – возразил судья.
– Но тогда с ней был бы Роджерс, – в свою очередь возразил Ломбард.
Армстронг пошевелился.
– Нет, – сказал он. – Роджерс был внизу, убирал после обеда в гостиной и буфетной. Кто угодно мог пройти тогда к ней незамеченным.
– Но, доктор, – произнесла Эмили Брент, – разве женщина уже не должна была крепко спать под воздействием того лекарства, которое вы ей дали?
– Скорее всего, да. Но не обязательно. Когда прописываешь пациенту лекарство впервые, никогда не знаешь, как именно оно на него подействует. Иногда проходит немало времени, прежде чем успокоительное возымеет эффект. Все зависит от индивидуальной реакции пациента на тот или иной препарат.
– А что еще вы можете сказать, доктор? – спросил Ломбард. – Вам-то это на руку, не так ли?
Лицо Армстронга снова потемнело от гнева. И снова тот же бесстрастный тихий голос остановил слова, уже готовые сорваться с его уст:
– Любые контробвинения бессмысленны. Надлежит рассматривать только факты. Полагаю, можно считать установленным, что события, подобные описанным мною только что, могли иметь место. Согласен, что их вероятностная ценность не велика; хотя здесь, опять же, многое зависит от личности. Например, явись с таким поручением мисс Брент или мисс Клейторн, это не вызвало бы у больной ни малейшего удивления. Согласен, что, выступи в роли посланца я, или мистер Блор, или мистер Ломбард, это показалось бы, мягко говоря, необычным, однако, повторюсь, вряд ли пробудило бы у больной серьезные подозрения.
– И какой из этого… вывод? – спросил Блор.
VII
Судья Уоргрейв, поглаживая верхнюю губу и выглядя совершенно спокойным и оттого бесчеловечным, сказал:
– Мы только что разобрались со вторым убийством и пришли к выводу, что подозревать в нем можно любого из нас.
После паузы он продолжил:
– Теперь о смерти генерала Макартура. Она имела место сегодня утром. Прошу всякого или всякую, кто считает, что у него или у нее есть алиби, высказаться и объяснить нам его. Я, со своей стороны, могу сразу заявить, что у меня надежного алиби нет. Я провел утро, сидя на этой террасе и размышляя о том исключительном положении, в котором мы все оказались. Я сидел вон в том кресле на террасе все утро, до гонга, однако полагаю, что были периоды, когда меня никто не видел и когда я мог встать, спуститься незамеченным к морю, убить генерала Макартура и также незамеченным вернуться назад. Ничего, кроме моего слова, не может служить подтверждением того, что я не покидал эту террасу. В сложившихся обстоятельствах этого недостаточно. Нужны доказательства…
– Я все утро провел с мистером Ломбардом и мистером Армстронгом, – сказал Блор. – Они могут это подтвердить.
– Вы ходили в дом за веревкой, – уточнил доктор.
– Да, ходил, – кивнул бывший инспектор полиции. – Только туда и сразу назад. Вы же знаете.
– Вас долго не было… – возразил Армстронг.
Блор стал пунцовым.
– На что вы, черт возьми, намекаете, доктор?
– Я только сказал, что вас долго не было, – повторил тот.
– Но мне ведь надо было найти ее, верно? Не могу же я в чужом доме знать, что где лежит.
– В отсутствии инспектора, другие два джентльмена были вместе? – уточнил Уоргрейв.
– Разумеется, – горячо начал Армстронг. – Точнее, Ломбард отошел на минуту. Я же стоял на месте.
– Я ходил проверить возможность передачи светового сигнала на берег, – сказал с улыбкой Филипп. – Искал наиболее подходящую для этого точку. Меня не было всего минуту-другую.
Армстронг кивнул.
– Правильно. Недостаточно, чтобы совершить убийство, уверяю.
– Кто-нибудь из вас смотрел на часы? – спросил судья.
– Нет.
– У меня их не было, – сказал Ломбард.
Ровным голосом Уоргрейв произнес:
– Минута-другая – расплывчатое понятие… – Он повернулся к женщине с прямой спиной и работой на коленях. – Мисс Брент?
– Я прогулялась с мисс Клейторн до вершины острова, – сообщила пожилая дама. – А после все время сидела на солнечной стороне террасы.
– Не помню, чтобы я вас видел, – усомнился судья.
– Не видели, потому что я сидела за углом дома, на восточной стороне. Там не было ветра.
– И вы оставались там до ланча?
– Да.
– Мисс Клейторн?
Вера ответила четко и с готовностью:
– Рано утром я была с мисс Брент. Потом погуляла немного одна. После спустилась на берег и поговорила с генералом Макартуром…
– В котором часу? – перебил ее Уоргрейв.
Вера впервые смутилась.
– Не знаю. Примерно час спустя после завтрака – а может быть, и меньше.
– До того, как мы говорили с ним, или после? – задал вопрос Блор.
– Откуда мне знать? – сказала Вера. – Он… он говорил очень странно. – Она вздрогнула.
– В каком смысле – странно? – уточнил судья.
Вера тихо ответила:
– Он сказал, что мы все умрем… сказал, что ждет конца. Он… он напугал меня…
Судья кивнул.
– Что вы сделали после?
– Вернулась в дом. Затем, сразу перед ланчем, я вышла снова и поднялась на гору за домом. Мне было ужасно неспокойно весь день.
Судья Уоргрейв погладил подбородок и произнес: