Блор сказал:
– Теперь нас четверо… Кто следующий?
Армстронг сидел, глядя прямо перед собой.
– Надо соблюдать осторожность… – машинально начал он, но тут же осекся.
Блор кивнул.
– Именно так он и говорил… а теперь сам умер!
– Как это случилось, интересно? – проговорил Армстронг.
Ломбард ругнулся и сказал:
– Ловко же нас провели! Эту гадость специально подбросили в комнату мисс Клейторн, и все пошло, как по писаному. Мы все бросились, как дураки, наверх, думая, что ее убивают. И вот… в этой суматохе… кто-то застал беднягу врасплох.
– Почему никто не слышал выстрела? – спросил Блор.
Ломбард покачал головой:
– Мисс Клейторн кричала, ветер выл, мы топали, переговаривались… Могли и не услышать… – Он помолчал. – Но больше эта штука у него не пройдет. Придется ему выдумать что-нибудь другое.
– За этим дело не станет, – ответил Блор.
В его голосе прозвучала неприятная нотка. Взгляды двоих мужчин встретились.
– Нас четверо, и мы не знаем, кто… – сказал Армстронг.
– Я знаю, – перебил его Блор.
– И я не сомневаюсь… – поддержала его Вера.
– Думаю, что я тоже знаю… – медленно произнес Армстронг.
– По-моему, у меня тоже есть идея… – отозвался Ломбард.
И все снова переглянулись.
Вера, шатаясь, встала.
– Я ужасно себя чувствую, – сказала она. – Устала страшно.
– Неудивительно, – кивнул Ломбард. – Чего хорошего – сидеть и вот так смотреть друг на друга…
– Не возражаю, – согласился Блор.
– Это лучший выход… хотя вряд ли кто из нас сможет уснуть, – прошептал доктор.
Все пошли к двери. Блор проговорил:
– Интересно, где же сейчас револьвер?
II
Они поднялись наверх.
Разыгравшаяся там сцена слегка напоминала фарс.
Все четверо дошли каждый до своей двери и замерли, положив ладонь на ручку. Затем, точно по сигналу, все вошли в комнаты и одновременно захлопнули за собой двери. Во всех замках повернулись ключи, все задвижки защелкали, загремела пододвигаемая к дверям мебель.
Четверо перепуганных людей забаррикадировались в ожидании утра.
III
Филипп Ломбард, подперев дверь креслом, вздохнул и с облегчением повернулся к ней спиною.
Подошел к столику с зеркалом.
Внимательно посмотрел на себя в дрожащем свете свечи.
И тихо сказал:
– Да, нелегко тебе далось это дело.
И неожиданно хищно улыбнулся.
Потом быстро разделся.
Лег в кровать, положив часы на столик у изголовья. Затем открыл ящик.
И застыл, глядя на лежащий в нем револьвер…
IV
Вера Клейторн лежала в постели.
Свеча у ее изголовья еще горела.
Она никак не могла собраться с духом и погасить ее.
Она боялась темноты…
Снова и снова девушка твердила себе:
«До утра с тобою ничего не случится. Прошлой ночью ничего ведь не случилось. Вот и сегодня ничего не случится… Ничего не может случиться. Ты заперла дверь, задвинула цепочку. Никто к тебе близко не подойдет…»
Вдруг она подумала:
«Ну, конечно! Я же могу остаться здесь! Сидеть здесь и никому не открывать! Есть совсем не обязательно! Буду сидеть здесь – в безопасности – пока не придет помощь! Хоть день… хоть два…»
Сидеть здесь… Легко сказать, но как это выдержать? Час за часом – не с кем поговорить, нечем заняться, только думать…
Она ведь начнет вспоминать Корнуолл… Хьюго… то, что она тогда сказала Сирилу…
Гадкий маленький нытик, вечно он приставал к ней со всяким вздором…
«Мисс Клейторн, почему мне нельзя доплыть до скал? Я смогу. Я сумею».
Неужели это она тогда ему ответила?
«Конечно, Сирил, сумеешь. Я тоже это знаю».
«Тогда можно, я попробую, мисс Клейторн?»
«Понимаешь, Сирил, твоя мама так волнуется за тебя… Вот что я тебе скажу. Ты поплывешь к тем скалам завтра. Я заговорю с твоей мамой на пляже и отвлеку ее. А потом, когда она увидит, ты уже будешь стоять на скалах и махать ей рукой! Вот это будет сюрприз…»
«Ой, как хорошо вы придумали, мисс Клейторн! Вот это будет здорово!»
Итак, она произнесла это вслух. Завтра! Хьюго как раз уедет в Ньюки. А когда он вернется – все уже будет кончено…
А если нет? Что, если все пойдет не так? Сирила могут спасти. И тогда… тогда он скажет: «Мисс Клейторн мне позволила». Ну и что же? Придется рискнуть! Если случится самое худшее, она выкрутится. «Как ты можешь так обманывать, маленький негодник? Да разве я могла разрешить тебе такое?» Ей поверили бы. Сирил часто врал. Он не был правдивым ребенком. Сирил, конечно, будет знать. Но это не важно… да и вообще, что тут может пойти не так? Она притворится, что плывет за ним. Но приплывет слишком поздно… Никто и не заподозрит…
«Неужели Хьюго подозревал? Неужели он поэтому так странно глядел на нее, как будто издали? Неужели он понял?»
Неужели он поэтому уехал сразу после дознания?
И не ответил ни на одно ее письмо к нему…
Хьюго…
Вера беспокойно ворочалась в постели. Нет, нет, нельзя думать о Хьюго. Слишком больно! Все прошло, все давно прошло и забыто… Вот и Хьюго тоже надо забыть.
Почему же тогда сегодня вечером ей показалось, будто он с нею, в комнате?
Мисс Клейторн лежала и смотрела в потолок, на большой черный крюк как раз посередине.
Раньше она его не замечала.
Водоросли висели на нем.
Ее передернуло, когда она вспомнила то холодное липкое прикосновение к своей шее.
Этот крюк в потолке ей не нравился. Слишком он притягивал глаз, завораживал… большой, черный…
V
Бывший инспектор Блор сидел на кровати боком.
На его неподвижном крупном лице жили только глазки, маленькие и красные. Он был как дикий кабан, ожидающий нападения.
Никакого желания спать у него не было.
Опасность была близка, как никогда. Шесть из десяти!
Даже судья, такой проницательный, осмотрительный и прозорливый, попался…
Блор с яростным удовлетворением фыркнул.
Как там говорил этот старый болван? «Надо соблюдать осторожность…»
Самодовольный, ограниченный старый черт. Сидел всю жизнь в суде, воображая, что он сам Господь Всемогущий… За то и получил свое. Теперь-то ему осторожность не поможет.
Теперь их четверо. Девушка, Ломбард, Армстронг и он сам.
Очень скоро не станет еще кого-нибудь. Но только не Уильяма Генри Блора. Уж он об этом позаботится.
(Но револьвер… Как же быть с револьвером? Вот он, фактор риска – револьвер!)
Блор сидел на кровати, щуря маленькие глазки и морща низкий жирный лоб, и обдумывал проблему револьвера…
В тишине внизу пробили часы.
Полночь.
Он слегка расслабился – настолько, что даже лег на постель. Но раздеваться не стал.
Лежа, он продолжал думать. Вспоминал все, что произошло в последние дни, с первого вечера и до настоящего момента, последовательно, методично, как делал, когда работал в полиции. Дотошность – вот что всегда приносит плоды в конечном итоге.
Свеча догорала. Убедившись, что спички лежат рядом, Блор задул пламя.
Странно, но темнота его почему-то встревожила. Словно тысячи накопившихся в нем за жизнь страхов вдруг пробудились и начали бороться за главенство над его мыслями. Перед его внутренним взором мелькали лица – судья в шутовском сером парике… мертвое равнодушное лицо миссис Роджерс… искаженное фиолетовое лицо Энтони Марстона…
И еще одно – бледное, в очочках, с щетиной соломенных усов под носом.
Это лицо он тоже когда-то видел – но вот когда? Не на острове. Нет, раньше, гораздо раньше…
Странно, что он не помнит, кто это… Лицо такое глупое – не лицо, а ряшка, сказать по правде.
Ну, конечно!
Он вдруг вспомнил.
Ландор!
Странно, что он мог забыть, как тот выглядит. Только вчера он пытался вызвать его лицо в памяти и не смог.
А теперь вот оно, пожалуйста, во всех подробностях, как будто только вчера виделись…
У Ландора была жена – маленькая хрупкая женщина с озабоченным лицом. Ребенок тоже был – девочка, лет четырнадцати. В первый раз в жизни Блор задумался о том, что с ними стало.
(Револьвер. Куда девался револьвер? Это ведь очень важно.)
Чем больше он думал о нем, тем меньше понимал. Нет, не давалась ему эта задачка с револьвером.
Револьвер взял кто-то в доме…
Часы внизу пробили час.
Мысли Блора внезапно прервались. Он сел на кровати, стряхнув с себя всякую дремоту. Шорох – очень тихий – кто-то скребся за дверью его спальни.
Кто-то ходил по темному дому.
Испарина выступила у него на лбу. Кто же это крадется темными ночными коридорами? Тот, кто затеял дурное, уж будьте уверены!
Совершенно бесшумно, несмотря на свое могучее сложение, Блор соскользнул с кровати и в два прыжка оказался у двери, где встал, прислушиваясь.
Но шум не повторился. Тем не менее Блор был убежден, что не ошибся. Он слышал за дверью шаги. Внезапно волосы у него на голове поднялись дыбом. Ему опять стало страшно…
Кто-то тихо крался в ночи.
Он слушал – но звук не повторялся.
Вдруг его посетило новое искушение. Ему неодолимо захотелось открыть дверь и выйти в коридор. Посмотреть, кто это шастает там, в темноте.
Но открывать сейчас свою дверь было бы глупо. Вполне возможно, что тот, другой, только того и ждет. Может, он специально прошел именно под дверью комнаты Блора, чтобы выманить того посмотреть…
Бывший инспектор стоял недвижно и слушал. Теперь звуки доносились отовсюду – шорохи, поскрипывания, обрывки ведущихся шепотом разговоров – но его трезвый, упорный ум не давал ему забыть, что все это лишь создания его воспламененного воображения.
И вдруг он услышал совсем другое, то, что явно не могло быть игрой воображения. Шаги, очень легкие, очень осторожные, но явственно различимые внимательным ухом, таким, как у Блора.
Кто-то шел по коридору (комнаты Ломбарда и Армстронга были дальше от лестницы). Шаги уверенно миновали его дверь и проследовали дальше.