— Нет, нет, мисс… — говорит он сестре, — не опускайте платок. Я должен видеть ее лицо, когда буду давать ей наркоз. Где эфир? Я должен был принести его с собой.
Куда вы его дели, мисс? Шато Неф-тю-Пап? Тоже годится. Уберите платок, сестра!
Ой, так я и знал! Это Антони Марстон! Его налитое кровью лицо искажено. Но он не умер, он скалит зубы.
Ей-Богу, он хохочет, да так, что трясется операционный стол. Осторожно, приятель, осторожно. Держите, держите стол, сестра!
Тут доктор Армстронг проснулся. Было уже утро — солнечный свет заливал комнату. Кто-то, склонившись над ним, тряс его за плечо. Роджерс. Роджерс с посеревшим от испуга лицом повторял:
— Доктор, доктор!
Армстронг окончательно проснулся, сел.
— В чем дело? — сердито спросил он.
— Беда с моей женой, доктор. Бужу ее, бужу и не могу добудиться. Да и вид у нее нехороший.
Армстронг действовал быстро: вскочил с постели, накинул халат и пошел за Роджерсом.
Женщина лежала на боку, мирно положив руку под голову. Наклонившись над ней, он взял ее холодную руку, поднял веко.
— Неужто, неужто она… — пробормотал Роджерс и провел языком по пересохшим губам.
Армстронг кивнул головой:
— Увы, все кончено…
Врач в раздумье окинул взглядом дворецкого, перевел взгляд на столик у изголовья постели, на умывальник, снова посмотрел на неподвижную женщину.
— Сердце отказало, доктор? — заикаясь спросил Роджерс.
Доктор Армстронг минуту помолчал, потом спросил:
— Роджерс, ваша жена ничем не болела?
— Ревматизм ее донимал, доктор.
— У кого она в последнее время лечилась?
— Лечилась? — вытаращил глаза Роджерс. — Да я и не упомню, когда мы были у доктора.
— Вы не знаете, у вашей жены болело сердце?
— Не знаю, доктор. Она на сердце не жаловалась.
— Она обычно хорошо спала? — спросил Армстронг.
Дворецкий отвел глаза, крутил, ломал, выворачивал пальцы.
— Да нет, спала она не так уж хорошо, — пробормотал он. Сухое красное вино.
— Она принимала что-нибудь от бессонницы?
— От бессонницы? — спросил удивленно Роджерс. — Не знаю. Нет, наверняка не принимала — иначе я знал бы.
Армстронг подошел к туалетному столику. На нем стояло несколько бутылочек: лосьон для волос, лавандовая вода, слабительное, глицерин, зубная паста, эликсир…
Роджерс усердно ему помогал — выдвигал ящики стола, отпирал шкафы. Но им не удалось обнаружить никаких следов наркотиков — ни жидких, ни в порошках.
— Вчера вечером она принимала только то, что вы ей дали, доктор, — сказал Роджерс.
К девяти часам, когда удар гонга оповестил о завтраке, гости уже давно поднялись и ждали, что же будет дальше. Генерал Макартур и судья прохаживались по площадке, перекидывались соображениями о мировой политике. Вера Клейторн и Филипп Ломбард взобрались на вершину скалы за домом. Там они застали Уильяма Генри Блора — он тоскливо глядел на берег.
— Я уже давно здесь, — сказал он, — но моторки пока не видно.
— Девон — край лежебок. Здесь не любят рано вставать, — сказала Вера с усмешкой.
Филипп Ломбард, отвернувшись от них, смотрел в открытое море.
— Как вам погодка? — спросил он.
Блор поглядел на небо.
— Да вроде ничего.
Ломбард присвистнул.
— К вашему сведению, к вечеру поднимется ветер.
— Неужто шторм? — спросил Блор.
Снизу донесся гулкий удар гонга.
— Зовут завтракать, — сказал Ломбард. — Весьма кстати, я уже проголодался.
Спускаясь по крутому склону, Блор делился с Ломбардом:
— Знаете, Ломбард, никак не могу взять в толк, с какой стати Марстону вздумалось покончить с собой. Всю ночь ломал над этим голову.
Вера шла впереди.
Ломбард замыкал шествие.
— А у вас есть другая гипотеза? — ответил Ломбард вопросом на вопрос.
— Мне хотелось бы получить доказательства. Для начала хотя бы узнать, что его подвигло на самоубийство. Судя по всему в деньгах этот парень не нуждался.
Из гостиной навстречу им кинулась Эмили Брент.
— Лодка уже вышла? — спросила она.
— Еще нет, — ответила Вера.
Они вошли в столовую. На буфете аппетитно дымилось огромное блюдо яичницы с беконом, стояли чайник и кофейник. Роджерс придержал перед ними дверь, пропустил их и закрыл ее за собой.
— У него сегодня совершенно больной вид, — сказала Эмили Брент.
Доктор Армстронг — он стоял спиной к окну — откашлялся.
— Сегодня нам надо относиться снисходительно ко всем недочетам, — сказал он. — Роджерсу пришлось готовить завтрак одному. Миссис Роджерс… э-э… была не в состоянии ему помочь.
— Что с ней? — недовольно спросила Эмили Брент.
— Приступим к завтраку, — пропустил мимо ушей ее вопрос Армстронг. — Яичница остынет. А после завтрака я хотел бы кое-что с вами обсудить.
Все последовали его совету. Наполнили тарелки, налили себе кто чай, кто кофе и приступили к завтраку. По общему согласию никто не касался дел на острове. Беседовали о том о сем: о новостях, международных событиях, спорте, обсуждали последнее появление Лохнесского чудовища.
Когда тарелки опустели, доктор Армстронг откинулся в кресле, многозначительно откашлялся и сказал:
— Я решил, что лучше сообщить вам печальные новости после завтрака: миссис Роджерс умерла во сне.
Раздались крики удивления, ужаса.
— Боже мой! — сказала Вера. — Вторая смерть на острове!
— Гм-гм, весьма знаменательно, — сказал судья, как всегда чеканя слова. — А от чего последовала смерть?
Армстронг пожал плечами.
— Трудно сказать.
— Для этого нужно вскрытие?
— Конечно, выдать свидетельство о ее смерти без вскрытия я бы не мог. Я не лечил эту женщину и ничего не знаю о состоянии ее здоровья.
— Вид у нее был очень перепуганный, — сказала Вера. — И потом, прошлым вечером она пережила потрясение. Наверное, у нее отказало сердце?
— Отказать-то оно отказало, — отрезал Армстронг, — но нам важно узнать, что было тому причиной.
— Совесть, — сказала Эмили Брент, и все оцепенели от ужаса.
— Что вы хотите сказать, мисс Брент? — обратился к ней Армстронг.
Старая дева поджала губы.
— Вы все слышали, — сказала старая дева, — ее обвинили в том, что она вместе с мужем убила свою хозяйку — пожилую женщину.
— И вы считаете…
— Я считаю, что это правда, — сказала Эмили Брент. — Вы видели, как она вела себя вчера вечером. Она до смерти перепугалась, потеряла сознание. Ее злодеяние раскрылось, и она этого не перенесла. Она буквально умерла со страху.
Армстронг недоверчиво покачал головой.
— Вполне правдоподобная теория, — сказал он, — но принять ее на веру, не зная ничего о состоянии здоровья умершей, я не могу. Если у нее было слабое сердце…
— Скорее это была кара Господня, — невозмутимо прервала его Эмили Брент.
Ее слова произвели тяжелое впечатление.
— Это уж слишком, мисс Брент, — укорил ее Блор.
Старая дева вскинула голову, глаза у нее горели.
— Вы не верите, что Господь может покарать грешника, а я верю.
Судья погладил подбородок.
— Моя дорогая мисс Брент, — сказал он, и в голосе его сквозила насмешка, — исходя из своего опыта, могу сказать, что Провидение предоставляет карать злодеев нам, смертным, и работу эту часто осложняют тысячи препятствий. Но другого пути нет.
Эмили Брент пожала плечами.
— А что она ела и пила вчера вечером, когда ее уложили в постель? — спросил Блор.
— Ничего, — ответил Армстронг.
— Так-таки ничего? Ни чашки чаю? Ни стакана воды? Пари держу, что она все же выпила чашку чая. Люди ее круга не могут обойтись без чая.
— Роджерс уверяет, что она ничего не ела и не пила.
— Он может говорить, что угодно, — сказал Блор, и сказал это так многозначительно, что доктор покосился на него.
— Значит, вы его подозреваете? — спросил Ломбард.
— И не без оснований, — огрызнулся Блор. — Все слышали этот обвинительный акт вчера вечером. Может оказаться, что это бред сивой кобылы — выдумки какого-нибудь психа! А с другой стороны, что если это правда? Предположим, что Роджерс и его хозяйка укокошили старушку. Что же тогда получается? Они чувствовали себя в полной безопасности, радовались, что удачно обтяпали дельце — и тут на тебе…
Вера прервала его.
— Мне кажется, миссис Роджерс никогда не чувствовала себя в безопасности, — тихо сказала она.
Блор с укором посмотрел на Веру: «Вы, женщины, никому не даете слова сказать», — говорил его взгляд.
— Пусть так, — продолжал он. — Но Роджерсы, во всяком случае, знали, что им ничего не угрожает. А тут вчера вечером этот анонимный псих выдает их тайну. Что происходит? У миссис Роджерс сдают нервы. Помните, как муж хлопотал вокруг нее, пока она приходила в себя. И вовсе не потому, что его так заботило здоровье жены. Вот уж нет! Просто он чувствовал, что у него земля горит под ногами. До смерти боялся, что она проговорится. Вот как обстояли дела! Они безнаказанно совершили убийство. Но если их прошлое начнут раскапывать, что с ними станется? Десять против одного, что женщина расколется. У нее не хватит выдержки все отрицать и врать до победного конца. Она будет вечной опасностью для мужа, вот в чем штука. С ним-то все в порядке. Он будет врать хоть до Страшного Суда, но в ней он не уверен! А если она расколется, значит и ему каюк. И он подсыпает сильную дозу снотворного ей в чай, чтобы она навсегда замолкла.
— На ночном столике не было чашки, — веско сказал Армстронг. — И вообще там ничего не было — я проверил.
— Еще бы, — фыркнул Блор. — Едва она выпила это зелье, он первым делом унес чашку с блюдцем и вымыл их.
Воцарилось молчание. Нарушил его генерал Макартур.
— Возможно, так оно и было, но я не представляю, чтобы человек мог отравить свою жену.
— Когда рискуешь головой, — хохотнул Блор, — не до чувств.
И снова все замолчали. Но тут дверь отворилась и вошел Роджерс.
— Чем могу быть полезен? — сказал он, обводя глазами присутствующих. — Не обессудьте, что я приготовил так мало тостов: у нас вышел хлеб. Его до