— Ледышка?
— Гвен Йо-хо, — с улыбкой поправила она. — Прости, я не хотела раскрывать твою тайну.
Он покатил ее в смотровую и сам измерил ей давление, отстранив медсестру.
— Я больше этим не занимаюсь.
— Тоже лишился своих способностей? — Она протянула руку и потрогала его бицепс.
— А ты больше не замораживаешь? — удивился он и сунул термометр ей в рот. Тридцать шесть и шесть.
Она пожала плечами.
— Я нашла врача, который согласился удалить термопоглощающий блок. Теперь он у меня в холодильнике. Нам даже не нужно включать аппарат в сеть.
— А где твой… — Он указал на ее живот. — Миссис Йо-хо? Ты?..
— Я замужем за Йо-хо-хо Кидом. Он внизу, привязывает лошадь. — Ледышка покраснела. — Кид был очень добр ко мне, когда рухнула Ужасная Спрутопия.
— Это хорошо. — Сердце у него упало.
— Ой! Ой! Ой! — вскрикнула она. Курт отметил время схватки.
— Когда была последняя?
— Минут десять назад. Кид записывал. В парке — мы развлекали там детей. Я изображала корову, а он набрасывал на меня лассо.
— В твоем-то состоянии?
— Ну, я была не бегущей коровой, а скорее, прогуливающейся. — Ледышка засмеялась и погладила свой большой живот. — Порой мне кажется, что суперзлодеем быть легче.
— Думаю, ты станешь хорошей матерью, — сказал он. — А Кид хорошим отцом.
— Боюсь, я не умею заботиться о ребенке. Мне всегда было на всех наплевать.
— Неправда, и мы оба об этом знаем.
Она провела ладонью по лицу и посмотрела на него.
— Я помню, что видела тебя на острове. Фу! На том пляже много чего появлялось. Титаник. Джим Кэри. Духовой оркестр пожарников. Но тебя я тоже помню.
Курт промолчал.
— Привет, дружище! — с порога крикнул Йо-хо-хо Кид. — Как поживает наша маленькая леди, док?
Он стиснул руку Курта, и тот ответил крепким рукопожатием.
— Ого! Ну и хватка у тебя, дружище. Послушай, а мы раньше не встречались?
Курт пожал плечами и посмотрел на Гвен.
— Это мой старый знакомый, — с улыбкой сказала Гвен. — Ты ведь тут интерном, так?
— Да.
— Доучился, наконец?
— От тебя ничего не скроешь.
— Ты умеешь найти подход к пациенту.
— Думаю, здесь от меня будет больше пользы.
— Ты счастлив?
— Я… ну… — Он не знал, как ответить на вопрос, потому что не задумывался об этом. — Не счастливее, чем прежде, зато мудрее. Мне так кажется.
Она улыбнулась, потом крепко зажмурилась. Курт посмотрел на часы.
— Шесть минут. Пора тебя готовить.
Он подождал прихода акушера-гинеколога и вернулся к своим обязанностям. Никто заранее не знает, сможет ли он заботиться о таком беззащитном и беспомощном существе, как ребенок, но обычно все утрясается. Курт подумал, что супругам Йо-хо выпал хороший шанс это проверить. И мысленно пожелал им удачи.
— Доктор Курт! Там мальчик просунул голову между прутьев лестничных перил. Пожарные привезли целый пролет!
— Иду!
Он больше не Доктор Силач. Но стальные бицепсы могут пригодиться и врачу.
Инопланетянин моей мечты[4]
Я все время мысленно повторяю слова, которые скажу инопланетянину, когда он будет забирать меня с собой. Именно «когда», я не оговорилась. Понимаете, у меня было озарение. Рано или поздно это обязательно произойдет: я поднимаю голову от бумаг, разложенных на моем столе в офисе банка, и вижу серебристую гриву наподобие львиной, которая колыхается над перегородками. У меня нет никаких сомнений.
Думаю, я сумею сохранить хладнокровие — как будто инопланетяне каждый день подходят к моему письменному столу и предлагают межгалактический флирт. Я поправляю очки на носу и спрашиваю самым что ни есть официальным тоном: «Чем могу вам помочь?» Он отдает должное моей, скромности, хотя мы оба знаем, зачем он здесь. Инопланетянин улыбается, обнажая крупные клыки, откидывает гриву влево и спрашивает: «Не хотите ли присоединиться ко мне на борту корабля-матки, Дженнифер?» «Не сегодня, — отвечаю я. — Мне нужно забрать Габриэллу из балетной школы».
Нет, не так.
Я всегда собиралась взять Габриэллу с собой. У инопланетян должны быть какие-то условия для детей: игровые площадки, школы и все такое. Подросткам нелегко приспосабливаться к смене обстановки — новые друзья, отсутствие солнца. Впрочем, дети никогда не унывают. Пока я училась в школе, мои родители переезжали семь раз.
Или я могу оставить ее с Ником. Но привыкать к жизни на корабле-матке лучше, чем жить с отцом. В последний раз, к примеру, Ник швырнул мне в лицо стакан с кока-колой. Что он будет делать с Габби? И вообще — он нас бросил. Ему нельзя доверять.
Я собрала две сумки: маленькую все время носила с собой, а большую оставила дома, в шкафу в коридоре. Меня устроила бы любая, но в той, что хранилась дома, лежали два комплекта одежды, зимний и летний. Пришельцы удивительно немногословны, когда речь заходит об их родной планете, и я понятия не имела, как одеваться.
В каждую сумку я упаковала несколько старых книг, подростковую фантастику Хайнлайна. Не знаю зачем — ведь больше всего времени, если не считать ток-шоу, инопланетяне проводили в библиотеках, копируя все книги для архивов корабля-матки. Наверное, мне эти книги не понадобятся — у них в заархивированном виде имеются все библиотеки Земли. Но я буду скучать по запаху переплетов и пожелтевшим страницам. Габриэлла это оценит.
Не подумайте, что я могу заставить ее хоть что-нибудь прочесть. У современных детей другие интересы. Хотя я сама до встречи с Ником могла весь день просидеть в кресле, уткнувшись носом в книгу.
День закончился без происшествий, то есть Сильвия не требовала от меня отчета за время, проведенное в мире грез.
Я умею работать — просто не люблю. Больше всего мне нравится дорога домой на автобусе из центра города. Ни обязанностей, ни клиентов, ни начальника, ни воплей дочери-подростка, которая не может найти трико.
Когда мы проезжали по мосту над Мононгахилой, я увидела экскурсионный корабль, зависший над Инклайном. Не самый большой — меньше, чем тот, в Вашингтоне, — но все же размером с небоскреб.
Может, сдержанность не лучшая тактика? А если так: сначала с трудом скрываемое удивление, потом нерешительность, затем полное согласие. «Корабль-матка? Ну, не знаю. Я достойна быть представителем своей расы? Неужели? Тогда, конечно, берите меня с собой! Я ваша!»
— Извините. — Я невинно улыбаюсь мужчине, которого случайно толкнула.
Черт. Кажется, путь между нерешительностью и полным согласием должен быть чуть длиннее.
Дома собака жует балетное трико Габриэллы и только после пинка понимает, что я не играю с ней в перетягивание каната.
— Габби! Габби! Спустись сюда! — кричу я наверх.
Она появляется на лестнице, уперев руки в бока и изобразив на лице презрение. Так и хочется съездить ей по физиономии, чтобы стереть эту самодовольную ухмылку. Я размахиваю трико.
— Смотри, что жует Космо. — Ну?
— Оно дорогое. Разоришься каждый раз покупать новое.
— Я не хочу заниматься балетом, мать, — говорит Габриэлла. — Сэкономлю тебе кучу денег, если не буду туда ходить.
— Габби!
— Мама!
Я вздыхаю, и злость внезапно проходит, уступая место усталости.
— В твоем возрасте я была точно такой же.
— Только я не беременна, — отвечает она, и у меня вытягивается лицо.
— Марш к себе! — ору я.
Габриэлла исчезает за дверью своей комнаты. Остаток вечера мы не разговариваем.
Сегодня вечером на ток-шоу Л еттермана приглашен командир планетолета лабинтинян Ос-Морр-Шор. Многие утверждают, что для них все пришельцы на одно лицо. Я умею их различать. И все благодаря озарению, которое меня посетило. У лабинтинян еще более величественный вид, чем у других пришельцев — серебристые пряди в гриве, угадывающаяся под одеждой мощная мускулатура. Для расы, средний рост которой не превышает четырех футов, они выглядят весьма внушительно.
— Итак, до меня дошли слухи о возможности скрещивания людей и инопланетян.
Леттерман поворачивается к пришельцу, обнажив в улыбке редкие зубы; в его тоне сквозит намек. На мгновение мне становится неловко за лабинтинянин.
— Да. Наши расы могут скрещиваться.
— Тогда расскажите, откуда вы это знаете. Лабинтинянин наклоняет голову и невозмутимо произносит, глядя прямо в камеру:
— Знаю, можете мне поверить.
В студии повисает тишина, потом слышится женское хихиканье, за которым следуют раскаты смеха.
Леттерман вновь улыбается и взмахивает рукой, успокаивая зрителей.
— Подозреваю, что рост не имеет значения, а?
— Рост? Нет, — отвечает лабинтянин, и на его лице мелькает слабая улыбка. Или это не улыбка? Не знаю. — Значение имеет размер гривы. А такой нет ни у одного мужчины на вашей планете. — Он встает и поворачивается. Камера следует за ним, сначала нерешительно, затем быстрее. Инопланетянин демонстрирует гриву во всей ее красе — она закрывает спину и вьется кольцами у самых лодыжек. Зрители восхищенно аплодируют.
— Минуточку, лабби. Даже мне известно, что у инопланетян и людей не может быть общего потомства.
— Неверная постановка вопроса, — отвечает тот. — Ошибка кроется в термине «инопланетянин». Ваши писатели-фантасты давно догадались, что у нас общий предок.
— Должно быть, моя тетушка Виолетта.
— Это случилось чуть раньше: приблизительно семьсот тысяч лет назад. Исходным материалом служил генофонд другой пролетавшей мимо расы, тоже наших родственников, более дальних. С тех пор мы подверглись модификации и приобрели некоторые новые генетические признаки.
— А вы обсуждали это с Ватиканом?
— Ватикан представляет собой геополитическую организацию, которая, по всей видимости, не поймет, о чем я говорю.
Леттерман криво улыбается в камеру.
— Ха-ха. Дай инопланетянину волю… — встревает Пол.
— Итак, — продолжает Леттерман, — у представителя вашей расы и землянина могут быть дети. На кого они будут похожи?