– А видеокамера хоть работала сегодня?
– Как можно, Дима! Конечно! – горячо заверил консьерж. – Я без этого и на службу не заступаю.
– Тогда, – принял решение Полуянов, – сохраняйте запись и ждите меня. Через двадцать минут буду.
Оставил машину на служебной парковке библиотеки и побежал к метро.
Начальница явилась в Надин зал за полчаса до шести. Решительно обошла очереденку из двух читателей, водрузила локти на стойку, вкрадчиво вопросила:
– Митрофанова! А ты в курсе, сколько нынче парковка стоит? В самом центре Москвы?
– Понятия не имею, – Надежда и правда не знала.
– Так я тебя просвещу. Восемьдесят рублей в час, умножаем на девять. Почти тысяча получается.
Пожилой академик с пачкой читательских требований сразу поправил:
– Семьсот двадцать.
Начальница не удостоила его взглядом, но чуть сбавила тон:
– Я, конечно, понимаю, Дима – давний друг нашей библиотеки. Но всему есть предел! Да еще где машину свою оставил – на директорском месте! На целый день!
Надя растерялась. Ей Полуянов ни словом не обмолвился, что собирается парковать автомобиль у библиотеки, а дальше ехать на метро. И, кстати, ни разу не позвонил за весь день.
Но в любом случае – надо любимого выгораживать.
Однако тут, очень вовремя, на пороге зала появился сам объект гневной речи. Взлохмаченный, две пуговицы на рубашке расстегнуты, щетина на щеках – будто с утра и не брился.
Митрофанова нахмурилась. Зато начальница засияла улыбкой:
– Ага. Вот и наш нарушитель.
– Дамы и господа! – желчно проговорила худющая докторша наук. – Я жду уже шесть минут. И желаю наконец получить свои книги!
– Да, Митрофанова, выполняй свои обязанности, – покровительственно кивнула шефиня. – А я с твоим благоверным воспитательную работу проведу.
Полуянов, негодяй, предложил даме ручку. Начальница с царственным видом оперлась на его локоть, и оба скрылись в подсобке.
Надя со скоростью спутника, мчащего по орбите, раскидала читательские требования и раздала страждущим поступившие из хранилища книги.
Явилась сменщица. Уважительно похвалила:
– Вот как у вас все ловко! Прямо смотреть приятно.
Финальный штрих – выровнять стопку разновеликих фолиантов (если ветхие тома рушились, начальница ругалась нещадно).
Надя добилась идеально ровной книжной кладки – и лишь тогда вышла из-за стойки. А тут как раз и Полуянов с начальницей показались. Митрофанова ревниво заметила: Димины вихры приглажены, пуговицы на рубашке застегнуты. Начальница – уже не взвинченная, а умиротворенная, благостная. Взметнула перст в сторону аккуратнейшей книжной стопки, обернулась к Диме (в голосе – мягкий укор):
– И вы хотите меня этого лишить?
– Временно. Совсем ненадолго! – прочувствованно отозвался Полуянов.
Прикрылся ладонью от влюбленного взгляда начальницы, подмигнул Наде. Затараторил:
– У нас действительно особые обстоятельства. Но через две недели я вам ее верну. Отдохнувшую. Спокойную. Трудоспособность – сами увидите! – возрастет в разы.
Надя не понимала ровным счетом ничего, но сочла за благо молчать.
Шефиня лукаво улыбнулась:
– А не жениться ли вы, ребятки, собрались?
Полуянов не колебался ни секунды:
– Все в этом мире возможно.
– Ну, тогда ладно. В добрый путь. Хотя, конечно, так не делается. Мы график отпусков еще в феврале составляли. Пиши, Надежда, заявление, только хотя бы вчерашним числом, а то меня вообще не поймут.
Начальница наконец удалилась.
Надина сменщица радостно взвизгнула:
– Ура! Салатиков поедим!
– Дим, что за цирк?! – позволила себе взорваться Митрофанова.
– А что, я не могу сделать тебе сюрприз? – невинно улыбнулся он. – Давай собирайся быстрей. У нас через три часа самолет.
– Самолет? Куда?!
– Э… в Индию, в Кералу. Там сейчас отлично. Не жарко. Дожди. Зато штормов нет.
– Ты пьяный, что ли? – пробормотала Надя.
Но встретила яростный Димин взгляд – и поспешно схватила сумочку.
По парадной библиотечной лестнице спускались быстро и молча.
И только в машине Полуянов убрал с лица неестественно счастливую маску.
– Едем в аэропорт? – съязвила Митрофанова.
– Сначала домой. Надо твой загранпаспорт взять.
– Дима, что происходит?
– Происходит, Надя, полная дрянь. Мне твою фотку прислали. С подписью: «Береги близких».
Умолк. Ждал ахов и взвизгиваний. Но Надя лишь буркнула:
– А я тебе что говорила? Еще вчера? Неспроста этот рыжий парень. Но я из-за такой ерунды никуда не поеду.
– Тогда слушай второе. Нашу квартиру сегодня пытались ограбить.
– Кто?
– Некий гражданин средних лет.
– Поймали?!
– Я тебе говорю: он только пытался. Консьерж проявил бдительность, спугнул. Даже замок не сломан.
– Но почему вдруг нас? Мы, по-моему, самые скромные во всем подъезде.
– Думаю, первое прочно связано со вторым. И с третьим.
– Еще и третье есть?!
– А как же, – вздохнул он. – Пару часов назад мне пришло еще одно электронное письмо. Вот, читай.
И протянул девушке планшетник.
– Близкий контакт с токсичными отходами вызывает быструю, но мучительную смерть.
Она фыркнула:
– Ты воюешь с мусорщиками?
– Нет. Это привет от фонда «Делай детям добро». Сбор денег под безнадежно больных детей называется токсичной благотворительностью. Целый бизнес. Чрезвычайно грязный, но очень прибыльный. И раз пошли угрозы, значит, я двигаюсь в правильном направлении.
Он рубанул кулаком по торпеде. Потом хлюпнул носом. Пробормотал:
– Надюша, прости. Я обязан – как врач – отстраняться от проблем пациентов. Но не могу. Помнишь, я тебе про Юру Горелова рассказывал? Мальчика десяти лет? Он сегодня умер.
– Ой…
– Зачем они потащили его в эту Германию?! Ведь ясно было: бесполезно. Здесь, в Москве, Юру брали в хоспис, в хороший. Или дома мог остаться. Кололи бы обезболивающее, мама держала за руку. Но нет, негодяи добились: он умер в чужой стране. На руках чужих людей.
– Дима, мне так жалко… – пробормотала она.
Сама понимала: голливудский киношный штамп звучит нелепо, но что она еще могла сказать?
Полуянов горько продолжил:
– А тысяча, которую ты перевела ему на операцию, пошла в карман мошенникам. Как и деньги многих, очень многих людей. Независимые эксперты подсчитали: на лечение Юры собрано больше трехсот тысяч евро. Где все эти средства? На что потрачены? Комментировать некому. Директор «Трех Д» в отъезде. Его заместитель тоже. Я сегодня встречался с Савельевым, он пробил по своим каналам: оба уехали из страны. А с девчушек-секретарей взять нечего. Даже заявление в полицию писать бессмысленно. Потому что главари, я так понимаю, в офисе больше не появятся.
– Может, они решили все бросить и сбежать? – с надеждой произнесла Митрофанова.
– Вряд ли они бы тогда угрожали. Нет, Надя, они сделают все, чтоб не дать мне размотать этот клубок. Заставить меня замолчать. Любой ценой. Так что мы действительно сейчас едем за твоим паспортом. А потом – сразу в аэропорт.
– Дима, да что ты горячку порешь? Нас что, в первый раз пугают? Каждый раз убегать за границу – никаких денег не хватит.
– Надя, сейчас это не обсуждается. Когда угрожают лично тебе, я рисковать не могу.
– Дима, подожди, – поморщилась она. – Какая-то паника, прямо тебе не свойственная… Ты рассуждать не пробовал? Не сходится что-то. Ну, сфотографировали, письма прислали – это понятно. А зачем было в квартиру лезть?
– Еще больше напугать. И, возможно, мой компьютер взломать.
– Но лэптоп ведь всегда при тебе!
– Не знали, вероятно. Кстати, Надь, у меня видео есть – товарища, кто к нам ломился. Я с видеокамеры наблюдения перегнал. Посмотришь? Вдруг ты его где-то видела?
– Конечно, давай!
Полуянов быстренько пробудил компьютер, вытащил файл, нажал на «просмотр».
Митрофанова напряженно уставилась на экран. Сначала ей показалось – абсолютно незнакомый мужик. Еще и изображение, как всегда на недорогих камерах, зернистое, смазанное. Но потом вдруг взгляд выхватил запястье, все обросшее черной шерстью. Кустистые брови топорщатся над оправой темных очков.
Она неуверенно произнесла:
– Слушай, я могу ошибаться, конечно. Но я его видела.
– Где? – ахнул Дима.
– Сто процентов дать не могу. Но очень похож на юрловского соседа.
– На кого?
– Ну, помнишь – профессор Юрлов, тот, что Библию «историчке» подарил? А это вроде Степаныч. Его сотоварищ по коммуналке. Юрлов нас друг другу представил. Громогласно сообщил, что именно мне Библию передает. А когда я в машину садилась, этот гражданин из окна за мной наблюдал.
– Ты уверена?
– Конечно, нет. Качество дрянь. Но типаж похожий: тоже крупный. Волосатый. Юрлов его питекантропом называл. И, кстати, говорил, что Степаныч у него за сто тысяч предлагал раритет выкупить. Если это он за Библией решил поохотиться – бояться нечего!
– Но письма шлет точно не Степаныч.
– И что? Теперь меня отпуска лишать? – взмолилась она. – Я истрачу свои законные две недели. Поеду в какую-то глушь. В гордом одиночестве. А кто, кстати, за все это платить будет? Программа по защите свидетелей? Редакция твоя?
– Надюх, но мы ведь отложили.
– Вот именно! На романтическое путешествие мы отложили – а не на то, чтобы я в какой-то дурацкой Керале скрывалась. Сейчас все деньги потратим. А что потом? Сидеть в Москве в душном августе и завидовать? Нет, не дождешься. Я хочу с тобой отдохнуть. Нормально. Спокойно. Вместе. На кровати king-size.
– Надя! – возвысил голос он. – Ты что, не понимаешь?
– Не кричи на меня, – сердито ответила она. – Все я понимаю. Домашний адрес они знают. Значит, я поживу на даче. А в августе еще две недели возьму. За свой счет. И мы с тобой поедем расслабляться.
– С ума сошла?
– А чем ты недоволен? Я выполняю твои указания. Партия сказала: «В подполье». Комсомол ответил: «Есть!» Ленин в Разливе. Митрофанова на даче. Как раз наведу там порядок. Листья прошлогодние уберу, одуванчики все повыдергаю. Дом обживу. А ты, так и быть, можешь ко мне приезжать – помогать и кормиться.