Она приблизилась к забору. Громко – очень громко – произнесла:
– Я вас слушаю.
Женщина поморщилась:
– Тш. Фуфофой аппрт фнит.
Да. Понимать не просто. Но опыт у Нади был – глуховатые в ее Зал всемирной истории частенько захаживали.
Сбавила тон, повторила:
– Я вас слушаю.
– Убство бдт снва.
– Не поняла…
– Рк дй.
И потянулась к Надиной ладони. Рука сквозь рабицу не пролезала, и соседка скомандовала:
– Плж.
Митрофанова послушно положила ладошку на забор, и слепая (пальцы ее оказались неожиданно мягкими) начала, очень медленно, выводить на ее руке буквы.
– У…Б…И…Й…С…Т…В…О, – повторила Надя.
– Да, да, – закивала слепая. – Здс. Пслк.
– Здесь? В поселке?
– Да, да! Скр. Очн скр.
– Скоро?
– Да!
– Откуда вы знаете?
– Вж бдщ, – соседка, будто милость оказывала, царственно склонила голову.
– Понятно, – озадаченно произнесла Митрофанова.
– Вж бдщ чст, – упорствовала слепая. – Лд ездт. Врт.
– А почему вы мне это говорите? – очень медленно и раздельно спросила Надя.
– Опснст. Тб.
Слепая резко повернулась и пошла к дому.
И ловко как движется, не споткнулась ни разу! Когда поднималась на крыльцо, перил даже не коснулась.
Надя озадаченно смотрела ей вслед.
Что она за человек? Слепая – но уверенно ходит. И предсказывает Наде (без того перепуганной) еще большую опасность.
Не обращать внимания? Или начать бояться еще сильнее?
Митрофанова верила: что-то такое, паранормальное, в мире, безусловно, существует. Хотя Полуянов утверждал – по своей журналистской работе он сталкивался с десятками так называемых экстрасенсов. И все они откровенно мошенничали. А единственный человек, который что-то реально мог, капитан ВВС Кольцов, свои сверхъестественные способности тщательно скрывал[3].
Будем считать, слепоглухая врет?
Ох, хорошо бы!
Но как быть с тем парнем, что ее сфотографировал? С угрозой? С тем, что в их квартиру пытались влезть?!
И хотя сейчас ей решительно никто не угрожал, калитка во двор заперта, солнце светит беспечно, Надя бегом кинулась в дом. Заперлась на замок и щеколду. И почувствовала себя слабой и абсолютно беззащитной.
Как Полуянов и предвидел, фонд «Три Д» встретил его запертой дверью.
Охранник на входе (общий для многочисленных фирм и фирмочек) разоткровенничался:
– Да они давно загнивали. Бухгалтерша ходила через раз. Директора я уже неделю не видел. Только секретарша сидела. А сегодня и она не пришла.
Все предусмотрели. Разбежались, растворились. Иск вчинять некому.
Дима не стал тратить время и возвращаться в редакцию. Сел в машину. Включил лэптоп. Вызвал по скайпу немецкую клинику, где Юра Горелов провел два последних дня своей жизни.
Секретарша, на отличном английском, начала убеждать: информация абсолютно закрыта, клиника дорожит своей безупречной репутацией и хранит строгую конфиденциальность по поводу всех своих пациентов. Господин журналист должен сделать официальный запрос, и тогда…
– Черт возьми! – рявкнул Полуянов. – Вас первых в мошенничестве обвинят. Дайте мне доктора Штраубе!
Слово «мошенничество» на немцев действует магически. Встревоженный профессор Штраубе, директор клиники и практикующий онкохирург, взял трубку почти сразу.
Дима слегка сгустил краски:
– Фонд «Дарим детям добро» ликвидирован. В офисе обыск. Начальство в бегах. У вас с ними имеется официальный договор о сотрудничестве?
– А вы… есть представитель власти? – дрожащим голосом вопросил профессор.
Врать Полуянов не стал:
– Я журналист. «Молодежные вести», самая известная в России газета. Мои материалы много раз ваша «Die Welt» перепечатывала. Дмитрий Полуянов.
– Да. Я чего-то читал, – неуверенно сказал Штраубе.
– Против фонда «Дарим детям добро» возбуждено уголовное дело. Сейчас проверяются все их контакты. Вы с ними работали. Это установлено и доказано.
– О, майн гот!
– Юра Горелов – ваш пациент?
– Да. К моему глубокому сожалению, – посуровел профессор.
– Вы сожалеете, что он умер?
– Нет. То есть да, конечно, да. Простите. Английский язык мне не родной. Но еще больше я сожалею, что вообще согласился его принять. Мальчик на терминальной стадии. Плюс тяжелая дорога. Его смерть была предсказуема – как ни больно мне об этом говорить.
– Сколько вам заплатили за его пребывание в клинике?
– Но… это все конфиденциально. Без официального запроса я не могу!
– Доктор Штраубе! Я знаю, что Юра лечился у вас. И знаком с его родителями. Глупо играть в молчанку.
– Я не вправе сказать вам точной суммы. Но поверьте. Аванс мы взяли небольшой. И тот уже вернули. Вчера вечером.
– Вернули? Кому?
– Господину Котлову. Он попросил. Родственникам было нечем платить за репатриацию останков.
– Как вы сказали? Котлов?
– Да. Герр Питер Котлов. Директор фонда.
– Доктор Штраубе, вы можете попытаться остановить перевод денег?
– Я… боюсь, что нет. Я отдал ему их наличными.
– Дьявол!
– Но вы не волнуйтесь! Деньги он не похищал! Я знаю, что родственники мальчика уже оплатили доставку тела на родину!
– Да. Эти деньги он не похищал, – проворчал Дима по-русски. И снова перешел на английский: – Юра Горелов – это ваш первый пациент от этого фонда?
– Н-нет… не первый. Еще была девочка. А до нее, полгода назад, другая. Все они умерли почти сразу. И я как раз вчера – после кончины мальчика – говорил с герром Котловым. Предупреждал его, что больше не могу брать настолько безнадежных пациентов, – убитым голосом сказал немец. – Это вредит репутации моей клиники.
– Мне нужна любая информация по этому человеку, – властно произнес Полуянов. – Его паспортные данные. Номера счетов.
Но тут уж немец уперся:
– Простите. Разглашать подобное не могу никак. Меня засудят.
– Полиция все равно заставит, – пообещал Полуянов.
– Когда будет официальный запрос, я подчинюсь, – замогильным голосом отозвался законопослушный европеец.
Дима попробовал зайти с другого бока:
– А фотографию Котлова можете прислать?
– Это тоже личные данные, – упрямо повторил профессор.
– Да ладно! Кто угодно может запросить запись с камер видеонаблюдения.
– Ну…
– Доктор Штраубе, в ваших интересах со мной сотрудничать. Я в любом случае упомяну в своей статье ваш госпиталь. Могу написать просто: «одна немецкая клиника». А могу дать полное название и адрес. Как думаете, это будет полезно для вашей безупречной репутации?
– Вы пытаетесь меня запугать?
– Зачем мне это? Я с другими борюсь. Понимаю прекрасно: вы честно сделали все, чтобы спасти Юру. А вот Котлова нужно остановить! Пока не поздно.
– Ну… хорошо. Я попрошу секретаря. Она перешлет вам видеозапись из моей приемной.
– Спасибо, профессор.
Уже хоть что-то.
У фонда «Делай детям добро», разумеется, имелся сайт. Помещались на нем, как положено, и фотографии руководства. Однако лицо генерального директора отсутствовало. Заранее, негодяй, страховался. Стелил соломку. И с Димой отказался встречаться – хотя Полуянов несколько раз просил об интервью. И в Интернете физиономии господина Котлова не оказалось.
Пока журналист ждал фотографий из Германии, безвылазно сидел в Мировой паутине. Не сомневался: у фонда «Дарим детям добро» наверняка имелись предшественники.
И они действительно нашлись.
Позапрошлый год. «Протяни руку помощи» (еще одно безликое, раздражающее название). Тоже собирали на лечение детей большие суммы – настолько большие, что многие начинали сомневаться, действительно ли деньги пойдут на благие цели. Однако фонд отчитывался: Костя М. отправлен в Израиль, прооперирован. Люда Ю. уехала в Германию. Саша Б. – в Швейцарию. Тимур К. – в США. Публиковались фотографии детей в заграничных интерьерах. Имелся также радостный отчет: у Кости М. стойкая ремиссия, он вернулся в Россию, спасибо вам, дорогие неравнодушные люди. Однако про Люду Ю., Сашу Б. и Тимура К. Полуянов на сайте фонда не обнаружил ни слова.
Зато на форуме памяти всем троим давно горели виртуальные свечки.
«Удивительно сволочная схема! – зло подумал Дима. – Токсичная благотворительность. Чрезвычайно удачное определение».
Лэптоп пискнул – явилась почта. Перепуганный доктор Штраубе прислал целую пачку очень неплохих фотографий.
Полуянов внимательно разглядел породистое, с густыми бровями и скульптурным носом, лицо. Сбросил Савельеву фотки и ссылку на «Протяни руку помощи».
Полковник против обыкновения отзвонился мгновенно. Но про фонд – ни слова. Заорал на журналиста:
– Ты, Полуянов, зачем дома редкие книги хранишь? Да еще не свои?
– Ёшь-матрешь! – обрадовался Дима. – Так Надька моя права была? Это сосед Юрлова к нам ломился?! Степаныч там какой-то?
– Господин писака! – полковник не сбавил назидательного тона ни на йоту. – Ты сам рискуй, сколько хочешь. Но девушку свою подставлять нехорошо.
– Да она Библию уже сто лет назад в «историчку» отвезла. Под моей охраной, – отмахнулся журналист. – Но это точно Степаныч был? С гарантией?
– Гарантии в магазине требуй. Но Степаныч во всем признался, глубоко раскаивается и слезно умоляет дело не возбуждать. Говорит, бес попутал. Какой-то жук ему за Библию целых триста тысяч предлагал.
– Ох, все бы проблемы так решались!
– Да, – отозвался полковник. – С фондом будет сложнее. Но когда дело под свой контроль берет полковник с Петровки, – самоиронично хмыкнул, – это что-нибудь, да значит, согласись.
Дима вернулся на дачу на подъеме.
Алкоголик Степаныч – не противник, фонд – у Савельева на крючке. Да еще с порога учуял: в доме пахнет пирогами. Немедленно стиснул Надюшку в объятиях:
– Солнышко ты мое!
И вдруг увидел: глаза заплаканы.
Перепугался:
– Ты чего, милая?