А другую она видела сегодня. Дочка слепоглухой Ольги Черемисовой. Подружки, получается, были. Почему нет? Дома рядом стоят.
Надя, чтобы не затерялась, быстренько отнесла фотографию в кабинет, к письмам. И кинулась краситься.
Балет «Укрощение строптивой» оказался странным, каким-то дерганым. Катарина и Петруччо постоянно кривлялись, нервная музыка Шостаковича (вперемешку, то из фильма «Москва-Черемушки», то из «Великого гражданина») довершала дело. Надя много слышала о Жане-Кристофе Майо, но постановок его не видела. Ей почему-то казалось: раз балетмейстер из гламурного Монако, значит, и поставит нечто куртуазное, очень классическое. А тут – комедия, буффонада, гротеск, модерн, кич и лишь самая малость от типового балета. Митрофановой даже почудилось, что у артистов лица несчастные. Из-за того, видно, что приходится танцевать невесть что.
Впрочем, зал на спектакль реагировал пусть без оваций, но дружелюбно. Да и сама Надя – в чужой, зато брендовой одежде, в седьмом ряду партера (не поскупился Димка!) – имела успех.
Немец с благородной сединой, сидевший рядом (никуда ей от старцев не деться!), поплелся за девушкой в буфет. Уговорил выпить шампанского. На закуску взял пошлейший набор из ананасов, клубники и «Рафаэлло».
Митрофанова обычно не позволяла платить за себя в буфете, но сегодня решила: Димка сам виноват. Раз не составил ей компанию, нужно заботиться о себе самой. Она весь антракт проболтала с Фриделем. Тот испепелял ее своими несколько блеклыми взглядами и красной нитью проводил мысль: он состоялен, разведен, намерения серьезные.
Надя собиралась тихонько сбежать от надоедалы после спектакля, но едва опустился занавес, от Полуянова пришла отчаянная эсэмэска:
«Не успеваю! Жди в «Ёлках-палках»!»
– Еще по бокалу шампанского? – бодро обратился к ней немецкий старичок. – В ресторане Большого театра?
– Фридель, – вздохнула Надя, – меня муж будет встречать.
– Он уже здесь? У дверей?
– Нет, но…
– Значит, пока вы можете выпить шампанского со мной, – решительно подытожил бундес-дедушка.
И Митрофанова сдалась.
Когда Полуянов (через сорок минут после окончания спектакля) прислал ей гневное сообщение: «Я в «Ёлках-палках». Ты где?!?», отозвалась коротким: «ЩАЗ».
Поблагодарила Фриделя за прекрасный вечер, решительно с ним распрощалась и явилась к месту встречи, слегка покачиваясь – четыре (в итоге) бокала шампанского сделали свое дело.
– Надька! Ты напилась! – развеселился Полуянов. – С кем гуляла?
– Ис-сполнительный д-директор «Фольксвагена», – отчиталась библиотекарша.
– Хулиганка, – нахмурился журналист.
– Б-будет сцена ревности? – хихикнула она.
– Ладно, прощаю, – буркнул Полуянов. – Сам виноват. Одинокая красавица в театре – идеальная мишень. Просто устал как собака. Думал выпить, а тебя за руль посадить…
– П-поздно, Димусик, – широко улыбнулась она.
И обратилась к подошедшей официанте в кокошнике:
– У в-вас тут есть «Мует и шандон»?
– Только «Советское», – буркнула девушка.
– Б-большой бокал!
– А мне воды, – вздохнул журналист. – И пирожков.
Выглядел Дима усталым, грустным и каким-то блеклым, что ли. Обычно (Митрофанова привыкла) во всех общественных заведениях на него неприкрыто глазели – и юные девы, и умудренные дамы. Но сегодня Полуянов пребывал (или ей казалось) на вторых ролях. Зато на скромную библиотекаршу в кофточке от «Миссони» с чужого плеча – поглядывали, ох как поглядывали!
И тут у Полуянова зазвонил мобильник.
– Половина двенадцатого, однако! – игриво упрекнула Митрофанова.
– Леночка? – сказал журналист трубке. – Ты где, у «Ёлок-палок»? Ну, заходи, я во втором зале.
– Решил отомстить?.. – начала Надя.
И опешила.
Потому что по залу, прямо к их столику, спешила нереальной красоты юница. Невероятной длины ноги в лосинах и летних сапожках, неприлично тонкая (будто нижние ребра удаляла) талия, пышная грудь рвется наружу из тонкой кофточки. Плюс русые волосы, огромные голубые глаза и совсем не глупенькое лицо. Катастрофа.
Красавица обиженно взглянула на Митрофанову и заворковала:
– Добрый вечер, Дмитрий, простите, что я так поздно.
Полуянов обернулся к библиотекарше, представил:
– Это Лена, моя стажерка. А это… м-мм… Надя.
То есть просто Надя. Никто. Не жена, не подруга. Вот бы сейчас сюда Фридель зашел!
Но, как назло, и те мужчины, что имелись, сразу перестали на нее посматривать. Перебросили восхищенные взоры на исчадье в лосинах. Один Полуянов с кислым лицом сидел. Произнес покровительственно:
– Садись, Лена. Есть некогда. Давай, рассказывай.
Девица покосилась на Надю, произнесла вполголоса:
– У меня важная информация. Можно э-э… при вашей спутнице говорить?
– Можно, – усмехнулся журналист.
Стажерка извлекла из сумочки-клатча несерьезный, весь в стразах, блокнотик и затараторила:
– Короче, я узнала, кто у Вики были подруги. Она их звала Натусик и Ирусик. Обе, как и покойная, 1988 года рождения. Жили в Васильково. У родителей Натусика дача была, Ирусик на постоянке.
– Фамилии? – Полуянов тоже достал блокнот – потрепанный, пухлый, обложка пробита пулей (память о командировке в Сирию).
Стажерка смутилась:
– Ну… Натусик и родители ее… они почти сразу после того, как Вику убили, оттуда уехали. Дом несколько раз перепродавался, так что…
– Понятно. Значит, так и осталось: просто Натусик, – недовольно хмыкнул Полуянов.
Леночка взглянула с мольбой:
– Зато Ира до сих пор там живет! И про нее я все знаю. Ирина Васильевна Забродина, улица Живописная, дом сорок семь.
– Чем занимается?
– Киндер, кирхе, кухен. Что там, в деревне, еще делать?
– Кюхе, – не удержалась, поправила Надя.
– Чего? – захлопала безразмерными глазами стажерка.
– Кухня по-немецки будет «кюхе», – ласково объяснила Митрофанова.
– Так я английский учу, – простодушно объяснила ей девушка.
«Зачем тогда по-немецки цитировать?» – рвался с языка едкий комментарий.
Но вместо него Надя позвала официантку и попросила пирожное – веселый шум от шампанского сменился в голове противной тяжестью, надо наконец закусить.
– Ты будешь пироженку? – спросил Полуянов свою стажерку.
Та округлила очи:
– Я вечером углеводы не ем. Если можно, имбирный чай.
– Пирожное, чай и счет, – подытожил журналист.
Обернулся к Леночке, похвалил:
– Молодчина. Поставлю тебя соавтором.
Та зарделась:
– Ой, спасибо! Так, может, мне тогда самой к этому Ирусику съездить?
– Сколько у нее детей? – уточнил Полуянов.
– Трое, – с готовностью отозвалась девушка. – И муж пьет.
– Нет, Леночка. Тогда лучше не надо, – улыбнулся Дима. Отеческим жестом потрепал ее по плечу, спросил:
– Ты как домой будешь добираться?
– Я за рулем, – удивилась девушка. – Вон, прямо рядом, под знаком поставила.
– Наглая ты! – покачал головой Полуянов. – А зачем на электричку денег просила, раз машина есть?
– Так на бензин потратила! – не растерялась красавица.
А Надя с удовольствием вспомнила, что пару раз мимо ресторана на медленном ходу проезжала машина-ловушка ЦОДДа.
Они с Димой проводили красавицу-стажерку до новенького «Мини-купера». Все мужское население ресторана глазело им вслед, и Надя с грустью осознавала: любуются, к сожалению, отнюдь не ее ногами.
– Хорошеньких ты себе помощниц набрал, – не удержалась она, когда маленькая машинка неумело, но нахально влилась в поток.
Вздохнула и добавила:
– А ко мне все какие-то старики клеются.
– Надя, не забывай, – приобнял ее журналист, – к тебе – клеются. А мы с Леной – работаем. Ладно, прочь шутки. Ты протрезвела? Способна воспринимать?
– Да все в порядке со мной.
– Тогда пошли. Прогуляемся. Я – в отличие от нашей смелой Елены – машину черт-те где поставил. У меня плохая новость. Готова?
И Надя вдруг (сама не поняла, с чего) ляпнула:
– Ты от меня уходишь?
– Митрофанова! – взвился журналист. – Как ты мне надоела со своими глупостями неуверенными!
– Значит, не уходишь?
– Нет, черт возьми, нет! Все гораздо хуже. Люсю, возможно, убили вместо тебя!
Надя вздрогнула. Пробормотала:
– С чего ты взял?
– С того, что на ней был твой плащ.
– Что?
– Ну, или точно такой же. Синий, с цветочками. Я на него претензий, как ты понимаешь, не предъявлял.
Митрофанова посмотрела растерянно:
– Но как можно было нас перепутать? Люсе вроде только четырнадцать.
– Зато рост у вас почти одинаковый. И фигура у покойной… м-мм… аппетитная была. Как у тебя. Плюс ночь. Темно.
– Подожди… – отчаянно нахмурилась Надя. – Люся из какой-то очень бедной семьи. Откуда у нее плащ от «Максмары»?
– Похоже, она и стащила его у тебя. Он ей давно приглянулся.
– Ты о чем?
– Помнишь, мы в первый день в заброшенный замок ходили? Встретили там трех парней и двух девиц? Одна еще спрашивала у тебя, что это за марка?
– Да, да!
– Ну, вот это и есть покойная Люся. Та еще была, прости господи, оторва. В прошлом году против нее уже дело возбуждали. Как раз за кражу. А мы твой плащ тогда на улице бросили. И забор у нас для подростка чепуховый.
– То есть она… украла мой плащ – и не побоялась пойти в нем в клуб?
– Дело-то ночью было. В дождь. На улице никого.
– Но мы-то были!
– Вот именно, – поник журналист. – И ты была точно в таком же плаще!
– То есть… – дрожащим голосом спросила Надя, – пока я была с тобой, меня тронуть не осмелились, а потом увидели – вроде как одну? И тогда решили: пора?!
– Надюшка, – он крепко ее обнял. – Это только вероятность. Очень маленькая.
– Но кому это надо? – недоуменно произнесла Надежда. – Твой фонд, этот «Три Д», вообще, что ли, ничего не боится?
– Не знаю, – вздохнул Дима. – Я связался с Савельевым. Он будет выяснять. Мы оба будем. Но я по-прежнему надеюсь: убивали – именно Люсю. Плащ – случайность. Нас с тобой – только пугают.