– Немцов тоже думал, что его пугают, – проговорила Митрофанова. – И Старовойтова. И Собчак.
– Надь, поэтому я тебя и отправил сегодня в театр. И больше не спущу с тебя глаз, – пообещал Полуянов. – Но мне в голову пришла другая версия. Более, на мой взгляд, вероятная. Смотри сама, как много сходится. Сравни 2002 год – и нынешнее преступление. Оба раза убиты девушки. Обеим по четырнадцать. Дело происходит ночью. Одна погибает в заброшенном дворце, другая совсем рядом. Обеим нанесен удар тяжелым предметом по голове. Не много ли совпадений?
– Маньяк?
– Не знаю. Вскрытия пока не было, но предварительно судмедэксперты говорят – следов насилия у Люси нет. Как и тогда, у Вики.
– Но кому это надо? С дельтой в четырнадцать лет? Просто убивать? Зачем? За то, что мимо дома проходили?!
– Так давай разберемся! – Дима азартно потер руки. – Со старожилами поговорим. Начнем с Ирусика, а потом…
– Черемисову надо тряхнуть, – задумчиво добавила Надя. – Она ведь еще за сутки сказала, что будет убийство. Ты веришь, что такое возможно?
– Не верю.
– Вдруг на нее очередное помрачение нашло? Собиралась убивать сама и хотела, чтобы мы ее остановили?
– Все может быть. Но ты еще про нашего рэпера на «Ауди» не забывай. Что он делал в Васильково – и конкретно у Ланы? В ночь убийства?
– Да, Дим, – вздохнула Надя. – Почему у нас с тобой все так странно? Я-то думала – станем дачниками, редиску будем растить, кабачки твои любимые. А что получилось в итоге?
– Ну, лично мне, – усмехнулся журналист, – итог даже удобен. Сижу на даче, глаз с тебя не спускаю. И заодно – пишу свой «гвоздь». Тебе вот только придется теперь везде под моей охраной ходить.
Идти вместе с Димой к Ирусику Митрофановой категорически не хотелось. Но Полуянов запротестовал:
– Надюха! Одна ты не остаешься. Ни на секунду. Все. Точка.
– Дим, они нас за свидетелей Иеговы примут! Или за полицейских, – простонала Надя. – Даже я знаю: журналисты парами не ходят!
– В боевой обстановке – ходят, – не смутился Полуянов. – Возьми хотя бы Стешина с Коцем из «Комсомолки».
– Хорош передний край – дачный поселок! – фыркнула Надя. – А мне как, только кивать или тоже вопросы задавать можно?
– Конечно, задавай. Тем более там женщина. Домашняя хозяйка. Трое детей. Самый твой контингент.
– Слушай, а сколько ей лет? – спросила Надя.
– От двадцати восьми до тридцати, точно не знаю.
– И уже трое по лавкам?
– Свет зимой, видать, отключают, – подмигнул Полуянов.
– Не поняла.
– На улице холод, в доме темнота. Чем заняться? Только детей делать.
Надя улыбнулась:
– Жаль, что мы с тобой в Москве живем. И у нас свет всегда.
Она давно перестала впрямую давить на Димку – но почему бы не намекнуть, раз к слову пришлось.
Полуянов хмыкнул:
– А я тебе и при свете могу ребенка организовать. Меньше будешь во всякие истории попадать.
– Это я? Попадаю в истории?! – возмутилась Надежда.
Дима не смутился:
– Естественно! В квартиру нашу из-за Библии лезли. Кто ее домой притащил? Ты. А плащ дурацкий кто на крыльце бросил?
– Умеешь ты ответственность на других перекладывать! – вздохнула она. И лукаво добавила: – Впрочем, я согласна. Завтра у меня как раз опасный день.
– Ну… – глаза Полуянова в отчаянии заметались. – Я не прямо сейчас имел в виду… давай сначала это дело разгребем – а потом уж про наследников поговорим. В спокойной обстановке.
А Надя подумала: «Чего я такая порядочная? Не обсуждать надо – просто перед фактом его поставить». Соблазнить – чтобы голову окончательно потерял, ни о каких мерах безопасности не подумал. Как раз у нее и пеньюарчик имеется новый, очень секси, Димка его не видел еще. Вот завтра и обновим.
– Эй, Митрофанова! – потормошил ее Димка. – Не засыпай. Мы уходим. И блокнот с собой возьми, Татьяна Тэсс ты моя.
Но оказалось – зря они опасались, что их легенду кто-то поставит под сомнение. В доме Ирусика царила полнейшая неразбериха, и на журналистов (одного, двух – какая разница?) никто даже внимания не обратил. В огороде (хотя всего лишь май, успел зарасти сорняками в детский рост) носились двое ребятишек. Оба нестриженые, в свитерках с чужого плеча, широченных, длинные штанины волочатся по земле, и не разберешь: мальчики? Девочки?
Дверь в хату (иначе кособокое, облупившееся строение не назовешь) распахнута. На крыльце в кресле-качалке дремлет старуха – сколько ни кричали «здравствуйте», даже не шелохнулась. В сенцах женщина лет пятидесяти ожесточенно полощет в тазу какие-то тряпки.
– Ирина дома? – обратился к ней Дима.
Та и разгибаться не стала – махнула рукой: проходите, мол.
Миновали гостиную – словно из прошлого века, с ковром на стене и хрустальным лебедем в старенькой «стенке». Заглянули в пустую спальню: кровать с розовым бельем не убрана, на полу – глянцевый журнал.
Только на кухне обнаружили живую душу – полная дама брезгливо помешивала в кастрюле темно-желтое варево. Пахло капустой и еще чем-то кислым, невкусным.
Надя растерялась. Старуха на крыльце – допустим, Ирусина бабушка. Женщина в сенцах – мать. Но где тогда сама Викина подружка? Этой даме, что на кухне, минимум сорок пять. А то и больше.
Однако Полуянов уверенно отвлек женщину от стряпни:
– Ирина Васильевна?
– Ты кто? – мадам хмуро обернулась от кастрюли. Разглядела. Глаза чуть оживились. Расправила поникшие плечи, откинула с лица прядь немытых волос.
«Ладно, сорок, – согласилась Надя. – Но Ирине ведь только тридцать!»
– Дмитрий Полуянов, газета «Молодежные вести».
Коротко взглянул на подругу – и немедленно разжаловал из коллег:
– Надежда Митрофанова, моя помощница.
Женщина насупилась. Снова сгорбилась над плитой. Буркнула:
– Ничего не скажу.
Полуянов ни капли не растерялся. Ласково спросил:
– Почему?
Женщина с грохотом отбросила ложку – та прокатилась по столу, шлепнулась на пол. Обернулась к журналисту, с вызовом произнесла:
– Потому что ни при чем здесь мой Игорек, ясно вам?!
Надя растерянно хлопала глазами. Дима спокойно поинтересовался:
– А кто есть Игорек?
Ирусик подняла ложку. Схватилась за поясницу. Выключила под кастрюлей газ. Грубо спросила:
– Вы чего вообще приперлись?
– Хотели про Вику поговорить, – отозвался Полуянов.
– Про кого-о? – изумилась женщина.
– Про подружку вашу, – уверенности в Димином тоне поубавилось. – Вику. Которую убили четырнадцать лет назад.
– Оссподи, – выдохнула воздух Ирусик. – Нашли чего вспоминать!
Нахмурилась (сразу стала тянуть на все пятьдесят), задумалась – и вдруг выдала:
– Хотя если денег дадите – тогда расскажу.
– А зачем вам деньги? – строго спросил Полуянов.
«Я бы ответила: «Не твое дело», – подумала Надя.
Но Ирусик с готовностью объяснила:
– Так я Игорьку хочу хорошего адвоката взять!
– Ириночка Васильевна, – Полуянов одарил женщину лучезарной улыбкой, – моих скромных гонораров на адвоката все равно никак не хватит.
– А без денег я говорить не буду! – заупрямилась женщина.
И вдруг упала на табуретку. Уронила голову на руки. Начала рыдать.
«Дура-ак! Какой дура-ак! Связался с этой Люськой – теперь расхлебывай!» – разобрала Надя сквозь всхлипывания.
Озадаченно взглянула на Полуянова. Тот вскинул указательный палец. Подтянул себе еще один табурет. Нахально обнял Ирусика за плечи. Спросил:
– Игорь – это ваш сын, что ли?
– А то ты не знаешь! – проревела женщина.
– Нет. Не знал, – искренне признался журналист. – Мы к вам пришли за совсем другой историей. Совсем старой. Но, как говорится, шел в комнату – попал в другую.
– Чего? – вскинулась Ирусик.
– Это я так, к слову. Значит, Игорь, ваш сын, дружил с Люсей? Правильно я понимаю?
– Да не дружил! Ходи-ил он к этой давалке – за чем к ней все мужики ходили!
Надя не удержалась, встряла:
– Сколько лет-то ему?
– Четы-ырнадцать!
«Вот у них тут все быстро! Самой от силы тридцать. И сыну уже четырнадцать».
– И теперь Игоря обвиняют в убийстве? – уточнил Полуянов.
– Да-а! Только не убивал он ее! Зачем ему? Еще руки мара-ать об нее, шалаву-у! – провыла Ирусик.
Димины глаза заблестели.
«Вот это повезло!» – прочитала на его лице Надя.
Журналист нахально потрепал рыдающую мать по плечу, сказал строгим голосом:
– Ириночка Васильевна, давайте плакать мы перестанем. Я вам сейчас задам вопросы – вы ответите. И если все честно скажете, позвоню адвокату. Прямо сейчас. Лучшему в Москве. Он вашего сыночка бесплатно защищать станет.
– Не врешь? – женщина наконец подняла голову со стола.
– Полуянов – золотое перо России. Он никогда не врет, – внесла свою лепту Надя.
– А че рассказывать-то? – горько вздохнула Ирусик. – Ну, ходил Игорек за этой Люськой с зимы. Сох по ней. Стих ей даже написал, давалке проклятой. Ну, к марту подошла его очередь – Люська перед ним ноги раздвинула. Радуйся, пользуйся – так нет, мой телок ее пе-ре-де-лы-вать стал. Любовь у него! Дебил. Люське-то его в своих парнях держать выгодно: он у меня видный, сильный, и деньги водятся – второе лето на переправе работает. Игоря при себе держит, а за его спиной со всей деревней спит. Бешенство матки у нее. А сынуля мой страдает. Будто заворожила Люська его. Я даже к Ольге-колдовке хотела его вести, отворот делать – не пошел, паразит. Ну и доигрался. А менты ему теперь убийство из ревности шьют. Хотя Игорек поклялся мне: пальцем ее не трогал!
– Когда поклялся? – встрял Полуянов.
– Так вчера я к нему ходила! Михалыч, наш участковый, позвал. Сходи, говорит, повидайся, пока его в город не повезли.
– И что он вам рассказал?
– Да что! Понесло давеча Люську в этот клуб, на танцы. А Игорек попозже пошел – до того работа у него была. Приходит – этой нет нигде. Он туда-сюда, в туалет, в подсобку – ну, и поймал, под лестницей. С Митькой чахоточным. Тот моего как увидел – сразу утек. Игорь тогда пару раз Люське врезал – с легонца, он девчонок у меня не бьет, правильный. И сказал: все, мол, кончено у них. Она в рев, побежала домой. А Игорек водки в палатке в