– Какой еще газ? – растерялась девушка.
– А дом, что ли, дровами топите? – иронически вопросила тетка.
– Но я оплачиваю. Все вовремя.
– Не ты оплачиваешь, а отец твой покойный, – бабища непринужденно перешла на «ты». – А как мне деньги от покойника проводить? В канцелярию небесную запрос слать?!
– Что сделать-то надо? – примирительно спросила Надя.
– Давно надо было. Сразу, как наследство получила! – рявкнула собеседница. – Ножками своими дойти до правления и заявление подать.
– Хорошо. Я приду.
– Прям щаз приходи. В час я закроюсь.
– Но…
– И в межрайгаз передам. Как задолженность. Там не церемонятся – от отопления прямо завтра отрубят.
– А куда идти?
– На кудыкину гору, блин! Где правление, что ли, не знаешь?
– Не знаю пока.
– А надо знать! Центральная улица, дом десять. От дома твоего все время прямо и у почтовых ящиков налево повернуть.
Надя положила трубку. Димке, что ли, позвонить? Он, конечно, скажет: к чертовой бабушке газ. Потом переоформишь. Полуянов искренне считал: коммунальные услуги – это нечто настолько мелкое, что и толики внимания не стоит. А потом искренне удивлялся, почему у них Интернет отключают.
А если от газа отрубят – это в сто раз хуже.
Посему Митрофанова решила журналисту ничего не говорить, но быстренько сбегать в правление и решить все вопросы. Ясный солнечный день, полно народу кругом. Ничего с ней не случится.
Дети всегда встречались возле колодца. А где еще? Не домой же друг к другу ходить. У Вари с Толиком весь участок цветами засажен, жалкий тюльпанчик случайно придавишь – предки голову оторвут. У Масяни папаша вечно пьяненький, гостей не гонит, но достает всех так, что сам убежишь. Да и вообще на улице веселей. Кто велик вынесет, кто самокат. Младшего брата в коляске, а то и планшет.
Все вместе играли редко, разбивались «по интересам». Девчонки классики чертят, мелюзга в песке возится. Дяде Володе еще в прошлом году под забор целый «КамАЗ» привезли, он часть истратил, остальное оставил детям на разграбление. А у другого дома – десяток бетонных блоков, можно лазить и в прятки играть.
Еще телефон-автомат стоит. Давно не работает, но иногда снимешь трубку – а в ней голоса. Шелестящие, словно с того света. Или можно наклоняться в колодец, орать – он отвечает, страшно, гулко. А рядом с колодцем – двадцать почтовых ящиков. Можно подбрасывать в них картинки с черепами.
Взрослые детское общество разбавляли редко. Зачем? Деревня, все свои. Вечером еще могли выйти, с пивом и сплетнями, а днем, в жару, прятались по участкам. Молодое поколение развлекалось самостоятельно. Заняться вот только нечем. Телефон сегодня молчал, в колодец кричать надоело. Черепов в почтовых ящиках больше никто не боялся.
Да и народу совсем немного. Близнецы Варя с Толей (один скейт на двоих). Масяня с вечными резиночками – валяется в траве, миллионный по счету себе бласлетик плетет. И хулиган Венька с водяным пистолетом. Ведро воды из колодца набрал, стреляет – то в песок, то в друзей. Варя с Масяней обычно злились, визжали, но сегодня, в жару, даже приятно. А Толик сам предложил в движущуюся мишень поиграть. Он на скейте лавирует, а Венька его расстрелять пытается. Так увлеклись, что не заметили: к почтовым ящикам тетка подкатила. На велосипеде.
Открыла номер тридцать второй. Вытащила телефонный счет, пару рекламных проспектов. Листочек в клетку с черепом и грозно-кровавым: «СМЕРТЬ!»
Расхохоталась – и пошла к детям. Спрашивает строго:
– Ваша работа?
– Нет, – хихикнула Варя.
Масяня глазами невинно захлопала:
– Мы вообще писать не умеем.
– А в «собачку» умеете? – вдруг спрашивает тетка.
Толик со своего скейта орет:
– Мяча нет!
У тетки спереди велика корзинка, в ней пакет. Вдруг берет – и мяч достает. Спрашивает:
– Такой годится?
А он смешной такой. Большой. Но не резиновый, а мягкий. Снаружи плюшевый, изнутри синтепоном набит.
– Классный! – похвалила Варя.
– Только испачкается, – заметила хозяйственная Масяня.
– Его легко постирать, – заверила тетка. И предложила: – Играем?
– Вам че, делать нечего? – удивился Венька.
– Неа. У меня отпуск, – отозвалась та.
Прицелилась – и ловко запульнула. Венька – какой ни есть шустрый – увернуться не успел. Получил в плечо. Но орать (как всегда по любому поводу) не стал. Сказал удивленно:
– Не больно.
– Мягкий потому что. Специально для «собачки», – раздельно, словно дебилу, объяснила ему тетка. И повторила: – Ну что, играть-то будем?
Каждому из четырех дома говорили: с незнакомыми никуда не ходить, ухо держать востро и прочее ля-ля. Но эта вроде своя, раз у нее ящик почтовый. Да и не звала их никуда. А что поиграть хочет – может, правда, человеку делать нечего?
«Собачка» получилась азартной, Венька все время выигрывал и вопил от восторга, девчонки визжали, Толик прыгал, как барс.
На крики из калитки высунулась Масянина мать. Мазнула равнодушным взглядом по странной тетке, на детей рявкнула:
– Тише мне тут! Батя отдыхает.
И снова скрылась на участке.
Игра остановилась.
– Пить охота, – Венька хлебнул прямо из ведра.
Варя вздохнула:
– Нам с братом только кипяченую разрешают.
– Плевать, – Толик тоже глотнул.
Тетка виновато пожала плечами:
– Воды у меня нет. Но есть конфеты. «Очумелый шмелик».
– Чего? – недоверчиво спросил Веня.
Она снова в свой пакет сунулась, достала упаковку, показала:
– Название такое.
Дети захихикали. На обертке конфеток – пчелка с выпученными глазами. И большими черными буквами: «ОЧУМЕЛЫЙ ШМЕЛИК».
– А они вкусные? – спросил Толик.
– Обычные мармеладки, – сказала тетя.
– У посторонних конфеты брать нельзя, – строго произнесла сестра.
– Иди ты в лес! – отмахнулся брат.
Развернул «шмелика», кинул в рот. Доложил:
– Внусняшка!
Тут и Масяня решилась. Венька – тот вообще целую жмень в рот засунул. Когда снова начали играть – теперь в «вышибалы», – уже меньше половины пакета осталось.
Тетка (как и все взрослые) быстро устала верховодить детьми. Бегала все медленнее. То и дело останавливалась. Но в «вышибалы» впятером играть интереснее, да и мяч она заберет, если уйдет, поэтому каждый раз, когда она говорила: «Ну, я пойду!», ребята начинали кричать: «Нет, нет!»
Но наконец тетка выдохлась. Прервала игру в самом интересном месте, плюхнулась на колодец. Объявила:
– Я тоже пью только кипяченую воду. Но сегодня будет исключение.
И хлебнула прямо из ведра. Закусила «Очумелым шмеликом».
Дети с удовольствием набросились на остатки конфет.
– Троглодиты! – улыбнулась им тетка.
– Кто? – спросил Венька.
– Это звери такие… – начала объяснять умненькая Варя.
Но тетка ее перебила. Произнесла укоризненно:
– Хоть бы других угостили.
– А кого тут угощать? – удивился Толик.
– Когда я маленькая была, мы всем прохожим конфеты раздавали. А вон девушка мимо прошла – вы ее угостили?
– Самим мало, – Венька поспешно выхватил из пакета три последних «шмелика».
Девушка, что проходила мимо, услышала. Притормозила, улыбнулась. И пошла дальше.
– У меня еще есть, – тетка тут же открыла новую упаковку.
Одну конфетку протянула Масяне, сказала:
– Будь вежливой.
Девочка послушно сорвалась вслед за прохожей. Легко догнала, дернула за руку, протянула конфетку, прошепелявила:
– Угосяйтесь.
Та взяла угощение, улыбнулась:
– Спасибо.
– Они вкусные. И называются смесно. Плямо сейцас съесьте, – строго сказала Масяня.
Девушка послушно развернула конфетку. Отправила ее в рот. Обернулась, помахала им рукой. И пошла себе дальше.
А тетка оставила пачку конфет на колодезном бордюре. Вскочила на свой велик. Крикнула им:
– Пока, ребята!
И унеслась.
Рекламные проспекты, телефонный счет, листок со словом «СМЕРТЬ» – все забыла.
И даже свой мяч разноцветный не забрала.
«Очумелый шмелик» оказался невыносимо сладким. Наде сразу захотелось пить. Заглянуть в сельпо, благо рядом? Или уж поспешить к ворчливой тетке, пока правление на обед не закрылось?
Ладно. Времени – только начало первого, все она успеет.
Надя прибавила шагу и повернула не на Центральную, а к деревенскому магазину.
За прилавком сегодня стояла словоохотливая русская продавщица. Наде обрадовалась, сразу начала выспрашивать, успевает ли новая хозяйка в огороде, будет ли перестраивать дом.
Митрофанова, прежде чем отвечать, свернула голову пластиковой бутылке, сразу выхлебала почти половину. Только потом покаянно отозвалась:
– Ничего я не успеваю. Только выхожу во двор – сразу то одно, то другое… – Взглянула на часы: – Ой, опять опаздываю! До правления отсюда я за сколько дойду?
– А зачем тебе правление? – округлила глаза продавщица.
– Сказали, газ надо на себя переоформить, – ответила Надя.
– Га-аз? А при чем здесь они? Это надо в Красногорск, в газовый трест ехать.
Сердце слегка екнуло.
– Но мне позвонили! – начала объяснять Митрофанова.
Продавщица перебила:
– Не знаю я, кто тебе звонил. Правление сегодня вообще закрыто.
Девушка побледнела:
– Вы точно знаете?
– Да я здесь живу сорок лет! – возмутилась продавщица.
В желудке кольнуло. Пить захотелось еще больше. Прилавок, продавщица, батарея пивных бутылок на полке вдруг покачнулись. Нервы? Надя, какие нервы?! Зачем ты взяла это конфету? Зачем ее съела?! И что теперь делать?!
Она не попрощалась, выбежала из магазина. На ходу выхватила телефон. Счастье, Полуянов ответил с первого гудка. Сразу начал:
– Целы твои шторы, не волнуйся.
Надя дрожащим голосом произнесла:
– Дим, меня отравили.
– Что?!
В голове мутилось все больше.
– Дим, я потом объясню… Мне плохо. Очень.
Он спокойно произнес: