И телефон протягивает.
Морда веселая:
– Звоните: 112. Или сразу 02. Может, за явку с повинной скидку дадут. Ну, давайте, Тимофей Маркович!
Старик опустил голову. Номер набирать не стал. А Дима – почти сочувственно – произнес:
– Кто мешал к правозащитникам пойти? В комитет матерей солдатских? Максимум, что грозило, – год за дезертирство. А то и вовсе в другую часть бы перевели, дали дослужить. Нет, всю жизнь под откос пустил! Сам себя в тюрьму загнал. Ни семьи, ни работы. И отсидел уже – за убийство столько не дают. Не обидно? Не жаль?!
– Не смейте! – упорствовал старик. – Не смейте… порочить Васину память!
Но вдруг услышал: шарахнула крышка подвала. Простучали по деревянным половицам шаги. И сын – вечно бледный, криво постриженный – явился на пороге гостиной.
– Ва-ася… – простонал Тимофей Маркович. – Зачем ты? Он бы ушел сейчас.
Сын тяжело вздохнул:
– Бать. Не уйдет он.
С вызовом взглянул на соседа. Протянул ему руку:
– Василий.
Тот не остранился. Пожал.
– Дмитрий.
– Ты служил, Дмитрий?
– Да.
– Где?
– В десанте.
– Вот и я хотел, – мечтательно произнес Василий. – В ДОСААФ занимался, третий разряд по парашютному спорту. А у меня на комиссии шумы нашли. Понимаешь – проклятые, только врачам слышные шумы в сердце! И отправили не в десант – в стройбат. Только у нас в стране может такое быть! С парашютом прыгать нельзя, а бетон тягать – ничего, можно. Ты мой ровесник. Сам должен помнить. Как оно в стройбате было, в конце девяностых. Я в части москвич оказался один. Да еще с гонором. Деду носки стирать отказался. Ну, в первый день и остался без четырех зубов, – улыбнулся щербато, вздохнул. – А дальше еще круче пошло. Чего тебе рассказывать? Ты журналист. Сам должен знать, какой тогда беспредел был.
Полуянов с интересом разглядывал добровольного пленника. Ну, бледный. Глаза диковатые. В остальном – адекватный, современный, смазливый – нет, не парень уже. Дядечка.
И – в отличие от отца, который бессильно упал на диван, – даже будто рад. И совсем не волнуется. Спросил с интересом:
– Как ты узнал?
Полуянов улыбнулся:
– Сначала Надя моя нажаловалась. Что испекла тортик – а ее и на порог не пустили. Потом парень из интернет-компании Тимофея Марковича похвалил. Старик, сказал, мешок с костями, но мыслит современно. Интернет у человека – самый быстрый в деревне.
– Трепло проклятое! – буркнул Вася.
– Но главную идею Ольга Черемисова подала. Переживает она за дочку свою, которая денно и нощно в офисе, никакой личной жизни. До сих пор, мол, тоскует по милому, давно в бозе почившему. Я и задумался: с каким-таким мужчиной Маргарита тогда гуляет?
Тимофей Маркович, будто пружиной выбросило, вскочил с дивана. Налетел на сына:
– Ва-ася! Я ведь просил тебя!
– Бать, ну мы только ночами, – виновато обернулся к нему Василий. – Не могу ведь я всю жизнь под землей просидеть. Но мы людям на глаза сроду не попадались. В лесу хоронились. Я в темных очках, в капюшоне. И домой всегда приходил, прежде чем рассветет.
Жалобно обратился к Диме:
– Ну, наткнулись однажды на грибника. Или ночью видел кто издали, что Маргаритка с парнем идет. Но меня-то как разглядели?
– Никто тебя и не разглядел, – усмехнулся Дима. – Я с другой стороны двинулся. Целенаправленно запросил дело рядового Василия Першина. И нашел там много интересного. А когда прочитал про труп в последней стадии разложения, сразу понял: нужно ва-банк идти. Забор у вас высокий, но для десантника – не преграда.
– А ты че? Типа, борец за справедливость? – скривил лицо беглец. – Преступника нашел опасного? Статеечку хочешь тиснуть?
– Да не герой ты для статеечки, – поморщился журналист. И потребовал: – Расскажи мне про Марго.
– А что Марго? – Вася растерянно улыбнулся. – Когда я умер – ну, якобы умер, а на самом деле домой вернулся, – я сначала ей ничего говорить не хотел. Но отец рассказал: переживает она очень. Похудела, почернела. Ну, я ведь не варвар. У нас в лесу заветное место было. Где мы целовались всегда. За оврагом, на полянке. Пошел однажды туда. Вспомнить. Смотрю – и она идет. Вся в слезах. Я за дерево присел, она что-то увидела. Как заорет: «Кто здесь?» Я пугать ее – типа, являться – не стал. Сбег тихонько. А когда в следующий раз пришла, прилепил на дерево записку. Марго прочитала, руки трясутся, кричит: «Вася! Я знала, знала!» Ну, я и вышел.
– Романтика, – саркастически прокомментировал журналист. – Почти двадцать лет хоронились. По лесам да подвалам. Хотя могли бы пожениться спокойно – а сейчас детей замуж выдавать.
Он не сводил взгляда с Василия – и увидел: лицо мужчины дрогнуло. Глаза лихорадочно метнулись влево, вправо.
Дима продолжил давить:
– Что вам мешало? Ты из части ушел втихую, без оружия. Никого не убивал. Какого рожна себя заточать добровольно? Сто раз бы уже искупил вину и новую жизнь начал.
Василий судорожно сглотнул:
– Я… я хотел. Но Марго…
– Вася! – Тимофей Маркович взметнулся с дивана.
– Но Марго… нравилось и так, – сын бросил на отца виноватый взгляд.
– Ерунда, – отрубил Дима. Впился взглядом в узника: – Вы с Маргаритой ведь часто ходили в заброшенный замок?
– Нет, нет! – окончательно перепугался Василий. – Мы вообще там ни разу не были! Мы только в лесу!
– Нет, Вася, – спокойно возразил Дима. – Вы были в замке. И там же однажды оказалась девочка. Вика. Забралась туда на беду.
Тимофей Маркович вскочил с дивана. Налетел на Полуянова:
– Не смей! Не смей на него давить!
Дима бережно, но твердо отодвинул старика. Схватил несостоявшегося десантника за грудки:
– Вика – она ведь тебя узнала? Конечно, узнала. По соседству жила!
И десантник несостоявшийся сдался. Взвизгнул:
– Я не хотел! Я никогда бы ничего ей не сделал. Но Маргошка… я даже понять не успел… она размахнулась и…
– Дурак ты, сын! – презрительно выплюнул Тимофей Маркович.
– Теперь я понял, – кивнул Дима. – Ты в подвале не за дезертирство. Ты за убийство сидел.
– Это не я! Это Марго! – без тени сомнения сдал возлюбленную Василий.
– Эх, ты. Голубой берет, – не удержался Полуянов. И жестко спросил: – А Люсю за что убили? Она тоже тебя узнала?!
Мужчина в ужасе взметнул руки:
– Нет! Нет! Это не мы! Мы здесь вообще никак!
– А по-моему, очень похоже. Тяжелым предметом по голове. Ночью. Около замка.
– Но подумайте: зачем нам? – Василий яростно кусал ногти. – Кто мне эта Люся? Ей только пятнадцать лет было! Уже после моей смерти родилась! Откуда ей меня знать?! А просто так убивать – мы ведь не маньяки!
– И вообще. Болел он в тот день, – хмуро добавил Тимофей Маркович. – С ангиной валялся. Температура тридцать девять. Даже в подвал свой не уходил. Дома спал.
Да. Здесь не сходилось.
– А Надю мою зачем отравили? – с ненавистью произнес Полуянов.
– Надю? – ахнул Тимофей Маркович. – Что вы говорите такое?!
Василий растерянно произнес:
– Надя – это ваша девушка?
– Да. И сегодня ей дали яд. Дала женщина, очень похожая на Маргариту.
– Когда? – наморщил лоб Василий.
– Днем.
– Она жива? – с надеждой спросил Тимофей Маркович.
– В реанимации. – Полуянов не сводил взгляда с дезертира.
Тот в растерянности забормотал:
– Но Маргарита… она работает. Это легко проверить. Она целыми днями в офисе. А главное – зачем ей вашу Надю травить?
– Надя вас видела. Вчера ночью, когда вы шли по поселку.
– Она сказала вам, что видела именно меня?
– Нет, – неохотно признал Полуянов. – Просто про Маргариту сказала: с каким-то мужчиной.
– И за это убивать? Мы что, похожи на идиотов?! – взвился Василий.
– Она видела старую фотографию, где вы вместе, – не слишком уверенно произнес Дима.
– И что? Надя сказала вам, что узнала меня?
– Нет, – повторил Полуянов. – Но мало ли что в ваших головах?
– Да нормальные у нас головы! – воскликнул Василий. – Тогда, с Вичкой, – да. Пере***али. Но мы ведь не дурные. Нам второе убийство – ну, этой, Люси, – наоборот, все карты поломало. Трясемся теперь – как бы до нас не докопались.
Он молитвенно прижал руки к груди:
– И Марго – она совсем не такая! Думаете, ей легко, раз, два – одного убила, другого? Знаете, как она мучилась?! Как страдала! Да. Мы виноваты. Но это была одна-единственная ошибка. Роковая.
Полуянов не владел искусством допроса. Только дезертира, отвыкшего от людей, особо считывать и не надо. Коснулся больной темы – у того все сразу на лице нарисовано. Про убийство Вики и раскалывать не пришлось. А к смерти Люси, отравлению Нади парень, похоже, отношения действительно не имеет.
Дима резко сменил тему:
– Чем ты занимался? Все это время?
– Сначала учился. Сам. Потом программки пописывал. Продавал. Бате деньжат подкидывал к пенсии. Откладывал. Надеялся, что мы с Маргариткой когда-нибудь из подполья выйдем. Уедем далеко-далеко. Хотя она говорила: «Не получится ничего». Права была.
Парень вздохнул:
– Теперь-то что? Ментам нас сдашь?
– Ментов давно нет. Теперь они полицией называются, – сообщил Дима. Спросил: – Марго к тебе когда теперь наведается?
– Сегодня вечером обещала.
– Вот и отлично. Вместе пойдем.
– Но…
– Вась, давай без «но», – ласково попросил Полуянов. – Выбора у тебя все равно нет.
Маргарита – как обычно, в черном, с легким рюкзачком за плечами – вышла из электрички. Дачники спешили, толкались тюками. Торопливо расползались к автобусам.
Она переждала, пока схлынет поток. Раньше приходилось притворяться, будто газетенку себе выбирает в одиноком ларьке. Сейчас проще: на платформе поставили кофейный автомат. Заплатила, очень медленно, за двойной эспрессо. Маленькими глотками выпила. Платформа опустела.
Марго вынула из рюкзачного кармашка Васину трубку. Черкнула эсэмэску:
Выхожу.