«Мёртвые души» Гоголя произвели буквально ошеломляющее впечатление на читающую публику. Он прочно стал писателем номер один в России. Критики и поклонники ждали продолжения поэмы. Да и автор считал её главным делом своей жизни.
Но как могла продолжиться книга? Кое-кто из читателей надеялся, что во втором томе будет острая сатира, смех сквозь невидимые миру слезы. А Гоголь решил иначе. Он хотел, чтобы души его героев ожили, узнали Христа, возродились – через покаяние. И начал готовить публику к такому повороту.
Николай Васильевич задумал книгу «Выбранные места из переписки с друзьями». Её главная мысль проста: Россия имеет бесценное богатство – православие. Научиться бы жить им.
30 июля 1846 года Гоголь сообщал своему другу Петру Александровичу Плетнёву: «Все свои дела в сторону и займись печатаньем этой книги… Она нужна, слишком нужна всем…», «…эта книга разойдётся более, чем все мои прежние сочинения, потому что это до сих пор моя единственная дельная книга…»
Ещё одно письмо Плетнёву – 20 октября: «Ради Бога, употреби все силы и меры к скорейшему отпечатанью книги. Это нужно, нужно и для меня, и для других; словом, нужно для общего дела. Мне говорит это моё сердце и необыкновенная милость Божия, давшая мне силы потрудиться тогда, когда я не смел уже и думать о том, не смел и ожидать потребной для того свежести душевной.
И всё мне далось вдруг на то время: вдруг остановились самые тяжкие недуги, вдруг отклонились все помешательства в работе, и продолжалось это всё до тех пор, покуда не кончилась последняя строка. Это просто милость Божия, и мне будет грех тяжкий, если стану жаловаться на возвращение трудных, болезненных припадков.
Друг мой, я действовал твёрдо во имя Бога, когда составлял мою книгу; во славу Его святого имени взял перо; а потому и расступились передо мною все преграды и всё, останавливающее бессильного человека».
Свершилось
В январе 1847 года Плетнёв сообщал Гоголю: «Вчера совершено великое дело: книга твоих писем пущена в свет. Но это дело совершит влияние своё только над избранными; прочие не найдут себе пищи в книге твоей. А она, по моему убеждению, есть начало собственно русской литературы. Всё, до сих пор бывшее, мне представляется как ученический опыт на темы, выбранные из хрестоматии. Ты первый со дна почерпнул мысли и бесстрашно вынес их на свет. Обнимаю тебя, друг. Будь непреклонен и последователен. Что бы ни говорили другие, иди своей дорогою…»
Гоголь начал получать отклики на новую книгу. Александра Осиповна Смирнова, супруга калужского губернатора: «Книга ваша вышла под новый год. И вас поздравляю с таким вступлением, и Россию, которую вы подарили этим сокровищем. Странно! Но вы, всё то, что вы писали доселе, ваши «Мёртвые души» даже, – всё побледнело как-то в моих глазах при прочтении вашего последнего томика. У меня просветлело на душе за вас».
Крупный помещик и писатель Сергей Тимофеевич Аксаков: «Друг мой!.. Вы грубо и жалко ошиблись. Вы совершенно сбились, запутались, противоречите сами себе беспрестанно и, думая служить небу и человечеству, оскорбляете и Бога, и человека».
Буря
Читающее общество разделилось. Многие, считавшие Гоголя «своим», пришли в негодование. Но самые уничтожающие слова адресовал писателю критик Белинский. Вот цитаты из письма Виссариона Григорьевича к Гоголю: «Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов – что вы делаете! Взгляните себе под ноги, – ведь вы стоите над бездною… Что вы подобное учение опираете на православную церковь, это я ещё понимаю: она всегда была опорою кнута и угодницею деспотизма; но Христа-то зачем вы примешали тут? Что вы нашли общего между Ним и какою-нибудь, а тем более, православною церковью? Он первый возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину Своего учения. И оно только до тех пор и было спасением людей, пока не организовалось в церковь…»
Тут, как ни странно, демократ Белинский проявил себя как «правоверный иудей» времен Христа. Именно иудеи ждали, что Господь освободит их от римского владычества. Но Христос говорил об ином: «Создам церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:18). Белинский громил Гоголя: «…русский человек произносит имя Божие, почёсывая себе зад. Он говорит об образе (иконе. – Прим. сост.): годится – молиться, а не годится – горшки покрывать? Приглядитесь попристальнее, и вы увидите, что это по натуре глубоко-атеистический народ».
Призывал: «Если вы любите Россию, порадуйтесь со мною, порадуйтесь падению вашей книги!..»
Пророчествовал: «…книга не будет иметь успеха, и о ней скоро забудут». «Пусть вы или само время докажет мне, что я заблуждался в моих об вас заключениях. Я… не раскаюсь в том, что сказал вам».
И даже требовал: «…вам должно с искренним смирением отречься от последней вашей книги и тяжкий грех её издания в свет искупить новыми творениями, которые бы напомнили ваши прежние».
Получив это послание, Гоголь не на шутку рассердился. В порыве гнева он начал писать Белинскому такой же «обличительный» памфлет, повторял его слова: «Вы стоите над бездною!»
Но все-таки Николай Васильевич был христианином. Покровительство Николая Угодника помогало ему всегда. И Гоголь ответил Белинскому: «Желаю вам от всего сердца спокойствия душевного, первейшего блага, без которого нельзя действовать и поступать разумно ни на каком поприще».
Последствия
«Появление книги моей разразилось точно в виде какой-то оплеухи: оплеуха публике, оплеуха друзьям моим и, наконец, ещё сильнейшая оплеуха мне самому, – делился Гоголь с Василием Андреевичем Жуковским. – После неё я очнулся, точно после какого-то сна, чувствуя, как провинившийся школьник, что напроказил больше того, чем имел намерение. Я размахнулся в моей книге таким Хлестаковым, что не имею духу заглянуть в неё. Но тем не менее книга эта отныне будет лежать всегда на столе моём, как верное зеркало, в которое мне следует глядеться для того, чтобы видеть всё своё неряшество и меньше грешить вперёд…»
Гоголя не покидал его природный юмор. Он не терял спокойствия, присутствия духа. Но вот что сообщал Аксакову 10 июня 1847 года:
«Знаю только, что сердце моё разбито и деятельность моя отнялась. Можно вести брань с самыми ожесточёнными врагами, но храни Бог всякого от этой страшной битвы с друзьями! Тут всё изнеможет, что ни есть в тебе. Друг мой, я изнемог…»
Через некоторое время Николай Васильевич выполнил своё давнее желание и отправился на Святую землю. В его письме Жуковскому есть такие слова: «Моё путешествие в Палестину точно было совершено мною затем, чтобы узнать лично и как бы узреть собственными глазами, как велика чёрствость моего сердца. Друг, велика эта чёрствость! Я удостоился провести ночь у Гроба Спасителя, я удостоился приобщиться от Святых Тайн, стоявших на самом Гробе вместо алтаря, – и при всём том я не стал лучшим, тогда как всё земное должно бы во мне сгореть и остаться одно небесное».
И всё-таки Гоголь изменился после этой поездки. Об этом писала княжна Варвара Николаевна Репнина: «Лицо его носило отпечаток перемены, которая воспоследовала в душе его. Прежде ему ясны были люди; но он был закрыт для них, и одна ирония показывалась наружу. Она колола их острым его носом, жгла его выразительными глазами; его боялись. Теперь он сделался ясным для других; он добр, он мягок, он братски сочувствует людям, он так доступен, он снисходителен, он дышит христианством».
Во все времена
Время всё расставило по местам. Книга действительно совершила переворот. Она заговорила о духовном поиске человека на земле, об очень непростой, запутанной, больной – и всё-таки такой прекрасной нашей жизни.
Священномученик Иоанн Восторгов сказал о Николае Васильевиче: «Это был писатель и человек, который правду свою и правду жизни и миропонимания проверял только правдой Христовой».
«Выбранные места…» Гоголя уже в XIX веке помогали людям разобраться, где – правда, где – ложь. Это, оказывается, нужно во все времена. Благодаря этой книге искренне обратился к вере, стал оптинским иеромонахом отец Климент (Зедергольм). А в XX веке через «Выбранные места…» приходили к вере тысячи людей.
Михаил Лермонтов, тенгинского пехотного полка поручик
1
«О, милый и любезный Опочинин! И вчера вечером, когда я вернулся от вас, мне сообщили, со всеми возможными осторожностями, роковую новость. И когда вы будете читать эту записку, меня уже не будет…»
Звучит зловеще, не правда ли? Но дальше – просьба перевернуть страницу и продолжение: «…в Петербурге. Потому что я иду в караул. И се (стиль библейский и наивный), верьте моим чистосердечным сожалениям о том, что не мог прийти повидаться с вами.
И весь ваш
Лермонтов»
Зимой 1840 года поручик Михаил Лермонтов жил в Петербурге, а служил – в Царском Селе. Ему было двадцать пять лет. Это письмо, написанное с интригой и в библейском стиле, говорит о том, что он человек остроумный, компанейский, начитанный. К тому же известный писатель – поэт, драматург, прозаик.
«Почти всегда весел»
Михаил Юрьевич Лермонтов родился в 1814 году. Мать его умерла, когда сыну было три года. Но он помнил её, помнил семейные скандалы, как отец кричал на маму…
Отец вынужден был доверить воспитание сына бабушке по материнской линии – Елизавете Алексеевне Арсеньевой, урождённой Столыпиной. Точнее, она выкупила внука у зятя – и ребёнок был случайным свидетелем этой сцены.
Бабушка не поддерживала общение мальчика с родителем. И это почти единственное ограничение в жизни Мишеля (так его звали в семье). В имении Тарханы Лермонтов рос вместе с кузеном Акимом Шан-Гиреем (он на четыре года моложе). Аким считал, что Мишель «в жизни не знал никаких лишений, ни неудач: бабушка в нём души не чаяла…» Но ведь Лермонтов «никому не мог сказать священных слов: «отец» и «мать»!»
Елизавета Алексеевна была верующей и в вере воспитывала внука. Свет веры всю жизнь теплился в глубине его сердца – то усиливаясь, то почти пропадая. Но никогда не исчезал и выручал его. Это видно из творчества писателя.
«В домашней жизни своей Лермонтов был почти всегда весел, ровного характера, занимался часто музыкой, а больше рисованием, преимущественно в батальном жанре», «любил общество, особенно женское, в котором почти вырос и которому нравился живостью своего остроумия и склонностью к эпиграмме; часто посещал театр, балы, маскарады…» Так запомнил Шан-Гирей.
«У врат обители»
Мишель подрос, начал учиться в Москве – в пансионе при университете. В 1830 году вместе с бабушкой отправился помолиться в Троице-Сергиеву лавру. Бабушка ехала впереди, за ней шла компания молодёжи. Почти четыре дня!
На паперти в лавре увидели нищего слепого. Кто-то пошутил над ним: положил в кружку не деньги, а камень. В тот день Мишель написал стихи:
У врат обители святой
Стоял просящий подаянья
Бедняк иссохший, чуть живой
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил,
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
Мишель остро реагировал на добро и зло. Знал, что хорошо и что плохо.
Варенька
Два года Лермонтов учился в Московском университете. Шан-Гирей вспоминал: «Будучи студентом, он был страстно влюблён в молоденькую, милую, умную, и, как день, в полном смысле восхитительную В. А. Лопухину; это была натура пылкая, восторженная, поэтическая и в высшей степени симпатичная. Как теперь, помню её ласковый взгляд и светлую улыбку; ей было лет 15–16, мы же были дети и сильно дразнили её; у ней на лбу чернелось маленькое родимое пятнышко, и мы всегда приставали к ней, повторяя: «У Вареньки родинка, Варенька уродинка!», но она, добрейшее создание, никогда не сердилась. Чувство к ней Лермонтова было безотчётно, но истинно и сильно, и едва ли не сохранил он его до самой смерти своей, несмотря на некоторые последующие увлечения…»
Мишель был на год старше Вареньки. Он посвящал ей стихи – и никогда не называл имени:
Однако все её движенья,
Улыбка, речи и черты
Так полны жизни, вдохновенья,
Так полны чудной простоты…
Гвардейская школа
В конце второго года обучения у Мишеля случился конфликт в университете. Лермонтов много читал на четырёх языках – включая русский. Он знал литературу гораздо шире программы, и лекции профессора Малова слушал плохо, имел своё мнение о писателях. Ему порекомендовали уйти из университета.
Мишель с бабушкой поехали в Петербург. Но там в университете молодого человека отказались зачислить сразу на третий курс. И Лермонтов решил пойти в Школу гвардейских прапорщиков. Бабушка была этому рада.
Разгульная жизнь юных гвардейцев захватила Мишеля: кутежи, увлечения барышнями. Экспромтом у него рождались стишки с казарменным юмором и расходились по рукам.
«Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы», – предупреждал апостол Павел (1 Коринф. 15:33). На Лермонтове эти слова оправдались. Но вера, ум, воспитание помогли молодому человеку не потерять себя. Он находил время для серьёзного чтения и творчества. Свои произведения никогда не отдавал в печать.
В 1835 году кузен отнёс его стихотворную повесть в «Библиотеку для чтения», стихи опубликовали. Мишель был взбешён – и быстро успокоился: литературная критика благосклонно приняла «Хаджи Абрека»:
Тебе вослед ещё не мчится
Ни горный дух, ни дикий зверь.
Но если можешь ты молиться,
То не мешало бы – теперь.
Аким Шан-Гирей описал внешность Лермонтова: невысокого роста, с широкими плечами и кривыми ногами, «лицом… смугл и нехорош собой; но у него был умный взгляд, хорошо очерченные губы, чёрные и мягкие волосы, очень красивые и нежные руки». А ведь это похоже на портрет Григория Печорина из «Героя нашего времени»!
Княгиня Лиговская
Втом 1835 году в жизни Мишеля произошло ещё много важных событий. Он написал первый вариант драмы «Маскарад». Получил офицерский патент и стал корнетом гвардии.
Шан-Гирей считал, что его чувство к Вареньке Лопухиной «в Петербурге… временно заглушено было новою обстановкой и шумною жизнью юнкеров тогдашней Школы, по вступлении в свет – новыми успехами в обществе и литературе; но мгновенно и сильно пробудилось оно при неожиданном известии о замужестве любимой женщины…»
Вареньке – двадцать лет. Её муж действительный статский советник Николай Фёдорович Бахметев – на семнадцать лет старше. Он, мягко говоря, оказался не очень умным человеком. Лермонтова невзлюбил. А тот издевался над ним во всех литературных жанрах. С момента замужества Вареньки в творчестве Лермонтова появилась новая героиня – княгиня Вера Лиговская с родинкой на правой щеке. С ней мы встречаемся в трёх произведениях. Первое них – драма «Два брата».
«Два брата»
В канун нового 1836 года, как раз 31 декабря, Мишель приехал к бабушке в Тарханы. «Что я чувствовала, увидя его, я не помню, – отмечала она в письме, – и была как деревянная, но послала за священником служить благодарный молебен. Тут начала плакать, и легче стало».
В Тарханах у Лермонтова появился досуг, и он начал писать «Два брата». По сюжету пьесы Верочка только что вышла замуж – стала княгиней Лиговской. В пьесе есть и любимый ею в юности поручик – приехавший из Петербурга Юрий Радин, и его брат Александр, бывший прежде любовником княгини. И глупый муж, узнавший о юношеских чувствах жены. Муж увозит её в деревню, чтобы отгородить от людей.
Что там правда, что вымысел – теперь не угадать. Пьесу впервые поставили в Александринском императорском театре только в 1915 году – по случаю 100-летия со дня рождения Лермонтова. К 200-летию рождения писателя премьера «Двух братьев» состоялась в московском Русском духовном театре «Глас».
«Смерть поэта»
Жизнь корнета Лермонтова шла своим чередом. Служил он в лейб-гвардейском гусарском полку. По службе у него – сплошные поощрения. Когда он заболел, его отпустили лечиться на кавказские минеральные воды.
В конце 1836 года Лермонтов приступил к роману «Княгиня Лиговская», но не закончил его. Потому что в январе 1837 года был убит на дуэли Пушкин, любимый писатель Лермонтова. Двадцатидвухлетний человек был потрясён. Он написал стихи «Смерть поэта»:
Его убийца хладнокровно
Навёл удар. Спасенья нет:
Пустое сердце бьётся ровно,
В руке не дрогнул пистолет.
Стихи переписывали – и они разошлись в тысячах экземпляров. Лермонтов нашёл к ним эпиграф из известной тогда пьесы – слова, обращённые к государю и требовавшие отмщенья.
В высшем обществе у Пушкина было много ненавистников. И эту ненависть они тут же направили на юного автора. «Смерть поэта» подали императору Николаю I с пометкой: воззвание к революции. И началось «Дело» «о непозволительных стихах, написанных корнетом лейб-гвардии Гусарского полка Лермантовым (он тогда так писал свою фамилию) и о распространении оных…». Лермонтов был арестован.
С друзьями Пушкина
Аким Шан-Гирей вспоминал: «Хотя он (Лермонтов) и не отличался особенно усердным выполнением религиозных обрядов, но не был ни атеистом, ни богохульником. Прочтите его пьесы «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…», «В минуту жизни трудную…», «Когда волнуется желтеющая нива…», «Ветка Палестины» и скажите, мог ли человек без тёплого чувства в сердце написать эти стихи?»
Конечно, не мог. Под арестом у Лермонтова опять появился досуг. Он просил бабушку заворачивать ему еду в серую бумагу. И на этой бумаге писал:
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Тёплой Заступнице мира холодного.
Результат расследования – ссылка в полк, воевавший на Кавказе. Правда, Лермонтову не пришлось ходить в бой. Он заболел, долго лечился минеральными водами. А за него хлопотали бабушка, родственники Столыпины. И ещё Василий Андреевич Жуковский. Этот друг Пушкина, близкий к государю, стал защитником и покровителем нового поэта.
К Пасхе 1838 года Лермонтов был прощён и возвращён в Петербург. Здесь он вошёл в кружок друзей Пушкина. И, похоже, тем самым подписал себе смертный приговор…