12 октября 1889 года Антон Павлович обратился к Чайковскому с просьбой:
«Многоуважаемый Пётр Ильич! В этом месяце я собираюсь начать печатать новую книжку своих рассказов, рассказы эти скучны и нудны, однообразны по тону, и художественные элементы в них густо перемешаны с медицинскими, но это всё-таки не отнимает у меня смелости обратиться к Вам с покорнейшей просьбой: разрешите мне посвятить эту книжку Вам. Мне очень хочется получить от Вас положительный ответ, так как это посвящение, во-первых, доставит мне большое удовольствие, а, во-вторых, оно хоть немного удовлетворит тому глубокому чувству уважения, которое заставляет меня вспоминать о Вас ежедневно. Мысль посвятить Вам книжку крепко засела мне в голову ещё в тот день, когда я, завтракая с Вами у Модеста Ильича, узнал от Вас, что Вы читали мои рассказы.
Если Вы вместе с разрешением пришлёте мне ещё свою фотографию, то я получу больше, чем стою, и буду доволен во веки веков. Простите, что я беспокою Вас, и позвольте пожелать Вам всего хорошего.
Душевно преданный Чехов».
Вы видите, как критически относится к своему творчеству великий писатель? Невозможно не замечать этого.
Антон Павлович ждал ответа. С надеждой и нетерпением. Может, даже ругал себя за дерзость. Ответ был быстрым и самым неожиданным: к нему приехал Чайковский!
Чехов был растерян и благодарен. Они долго сидели за столом. Пили чай, говорили о музыке, литературе. Чайковский делился планами. Он хотел написать оперу «Белла» по Лермонтову. Предложил Чехову стать автором либретто. У Антона Павловича это вызвало восторг.
Обмен
В те времена была традиция: люди, чувствовавшие духовное родство, обменивались фотографиями. Фотографию Чайковский прислал в тот же день. На ней было написано: «А. П. Чехову от пламенного почитателя. П. Чайковский. 14 окт. 89».
И попросил Антона Павловича тоже передать ему фотографию – с тем же посыльным. Чехов выполнил просьбу композитора. Сделал такую надпись: «Петру Ильичу Чайковскому на память о сердечно преданном и благодарном почитателе. Чехов»
Он так волновался, что даже перепутал дату: вместо октября указал ноябрь. Антон Павлович послал композитору ещё и свою книгу «В сумерках» – тоже с дарственной надписью: «Петру Ильичу Чайковскому от глубоко уважающего автора. Чехов».
Но это не всё. Было и коротенькое письмецо: «Очень, очень тронут, дорогой Пётр Ильич, и бесконечно благодарю Вас. Посылаю Вам и фотографию, и книгу, и послал бы даже солнце, если бы оно принадлежало мне.
Вы забыли у меня портсигар. Посылаю Вам его. Трёх папирос в нём не хватает: их выкурили виолончелист, флейтист и педагог.
Благодарю Вас, и позвольте пребыть сердечно преданным А. Чеховым».
Три папиросы выкурили М. Р. Семашко, А. И. Иваненко и брат писателя И. П. Чехов. Не удержались!
Посвящение
На следующий день Чехов писал А. С. Суворину: «Вчера был у меня П. Чайковский, что мне очень польстило: во-первых, большой человек, во-вторых, я ужасно люблю его музыку, особенно «Онегина». Хотим писать либретто».
Это была настоящая радость – встреча и даже сотворчество с гением!
16 марта 1890 года Чехов сообщал брату композитора Модесту Ильичу: «Через полторы-две недели выйдет в свет моя книжка, посвященная Петру Ильичу. Я готов день и ночь стоять почётным караулом у крыльца того дома, где живёт Пётр Ильич, – до такой степени я уважаю его. Ели говорить о рангах, то в русском искусстве он занимает теперь второе место после Льва Толстого, который давно уже сидит на первом. (Третье я отдаю Репину, а себе беру девяносто восьмое.) Я давно уже таил в себе дерзкую мечту – посвятить ему что-нибудь. Это посвящение, думал я, было бы частичным, минимальным выражением той громадной критики, какую я, писака, составил о его великолепном таланте и какой, по своей музыкальной бездарности, не умею изложить на бумаге. К сожалению, мечту свою пришлось осуществить на книжке, которую я не считаю лучшею. Она состоит из специально хмурых, психопатологических очерков и носит хмурое название, так что почитателям Петра Ильича и ему самому моё посвящение придётся далеко не по вкусу».
Сборник рассказов «Хмурые люди» вышел в свет. На первой странице было напечатано: «Посвящается Петру Ильичу Чайковскому».
Ответ
В апреле Чехов отправился через всю Россию на остров Сахалин. Потом уехал за границу: начиналась серьёзная болезнь, она требовала лечения.
Чайковский был загружен работой – и с опозданием на год ответил Чехову. Писал, как «страшно гордится», что книга посвящена ему, как хотел написать большое письмо, ведь дарования писателя действуют на него «обстоятельно и пленительно». Оправдывался: «Очень трудно музыканту высказать словами, что и как он чувствует по поводу того или иного художественного явления».
Они больше не встречались – Чайковский и Чехов. И при этом чувствовали симпатию, взаимопонимание, совпадение. Жили творчеством друг друга. Их объединял поиск смысла жизни, благодарное внимание к ней – и сокрушение о собственном несовершенстве.
Подведение итогов
В октябре 1893 года Чайковский приехал в Петербург. 16-го впервые исполнялась его Шестая симфония. Патетическая. Он называл её «Жизнь». Композитор сам стоял за дирижёрским пультом.
У священника Ярослава Шипова есть рассказ «Финал Шестой симфонии». И там такие строки: «Вслушайтесь: интонационно это подражание разговорной речи… Весь финал – мольба, моление… Потрясающей искренности покаяние Петра Ильича Чайковского…»
Словно подведение итогов жизни.
20 октября Чайковский с родственниками и друзьями смотрел спектакль в Александринском театре. Дальше вся компания отправилась ужинать в ресторан. Композитор попросил официанта принести стакан воды. Через несколько минут официант доложил:
– Переваренной воды нет.
– Так дайте сырой и похолоднее! – потребовал Чайковский.
В городе была эпидемия холеры. Петра Ильича просили не пить эту воду, но Чайковский сказал, что в предрассудки не верит. Залпом выпил стакан.
Ночью у него появились признаки холеры. Протекала она быстро и мучительно. Через пять дней 25 октября Петр Ильич скончался. Отходные молитвы читал священник Исаакиевского собора…
Чехов прислал телеграмму брату композитора Модесту Ильичу:
«Известие поразило меня. Страшная тоска… Я глубоко уважал и любил Петра Ильича, многим ему обязан. Сочувствую всей душой».
Письма
Чайковский и Чехов почти не встречались. Их общие творческие планы не были выполнены. Переписка осталась совсем небольшой. Но внутренняя глубокая связь этих двух людей не прервалась и после того, как один ушёл из этой жизни. В произведениях Чехова несколько раз появлялись ремарки: звучит музыка Чайковского – и название произведения.
В 1903 году – через десять лет после смерти композитора! – Антон Павлович писал жене: «Родная моя, не забудь увидеть в Петербурге Модеста Чайковского и попросить его от моего имени, чтобы он возвратил мне письма Петра Чайковского, которые взял у меня для своей книги».
Так дорога была эта память Чехову…
Великий композитор и пианист Сергей Васильевич Рахманинов писал: «Он (Чайковский) был одним из самых обаятельных художников и людей, которых я когда-либо встречал. Он отличался необычайной деликатностью ума. Он был скромен, как скромны истинно великие люди, прост, как мало кто бывает. Я встречал одного человека, который на него походил, и это был Чехов».
Чехов. Прозрение
В 26 лет Антон Павлович Чехов служил двум госпожам – литературе и медицине. Ни одной не мог отдать предпочтение. Вот как он обрисовал это: «Написав и прочитав посланный вам вчера рассказ, я почесал у себя за ухом, приподнял брови и крякнул – действия, которые проделывает всякий автор, написав что-нибудь длинное и скучное… Начал я рассказ утром; мысль была неплохая, да и начало вышло ничего себе, но горе в том, что пришлось писать с антрактами. После первой странички приехала жена А. М. Дмитриева просить медицинское свидетельство; после второй получил от Шехтеля телеграмму: болен! Нужно было ехать лечить… После третьей страницы – обед и т. д. А писанье с антрактами – то же самое, что пульс с перебоями».
Ощущение раздвоенности зрело. Долго продолжаться не могло. И вот прогремел гром среди ясного неба. Гром весенний, бодрящий.
«Вы настоящий талант»
Чехов получил письмо от живого классика – писателя Дмитрия Васильевича Григоровича:
«Милостивый государь Антон Павлович, около года назад я случайно прочёл в «Петербургской газете» Ваш рассказ; названия его теперь не припомню; помню только, что меня поразили в нём черты особенной своеобразности, а главное – замечательная верность, правдивость в изображении действующих лиц и также при описании природы. С тех пор я читал всё, что было подписано Чехонте, хотя внутренне сердился за человека, который так ещё мало себя ценит, что считает нужным прибегать к псевдониму….у Вас настоящий талант, – талант, выдвигающий Вас далеко из круга литераторов нового поколения».
Чехов глазам не верил. «Я не журналист, не издатель, – продолжал Григорович, – пользоваться Вами я могу только читая Вас; если я говорю о Вашем таланте, говорю по убеждению. Мне минуло уже 65 лет; но я сохранил ещё столько любви к литературе, с такой горячностью слежу за её успехом, так радуюсь всегда, когда встречаю в ней что-нибудь живое, даровитое, что не мог – как видите – утерпеть и протягиваю Вам обе руки».
Григорович анализировал чеховские рассказы. Его доводы звучали убедительно, вывод был несомненен: «Вы, я уверен, призваны к тому, чтобы написать несколько превосходных, истинно художественных произведений. Вы совершите великий нравственный грех, если не оправдаете таких ожиданий».
Опытный писатель давал молодому коллеге практические советы. Настаивал: «вот что нужно: уважение к таланту, который даётся так редко. Бросьте срочную работу. Я не знаю Ваших средств; если у Вас их мало, голодайте лучше, как мы в своё время голодали, поберегите Ваши впечатления для труда обдуманного, обделанного, писанного не в один присест, но писанного в счастливые часы внутреннего настроения. Один такой труд будет во сто раз выше оценён сотни прекрасных рассказов, разбросанных в разное время по газетам».