Никогда, ни у кого не приходилось мне встречать такого описания крестного хода. Поражает красота, гармония людей и природы – у них общий праздник. Чувствуются счастье и восторг самого Антона Павловича. А счастья и восторга на земле много не бывает.
«Ей не позволяют махать крыльями»
В рассказе нет ни слова о том, как Чехов лечил в монастыре старух. Он придумал другой сюжет – о юноше-еврее, принявшем православие. Подобная история была в реальности – и Чехов ею интересовался, внимательно присматривался к человеку, сменившему веру. Не ради выгоды – это совершенно точно.
Но жизнь этого юноши проходила в непрерывных скитаниях: «В тоне его голоса слышались сознание своей ненормальности и сожаление. Он как будто оправдывался и извинялся».
Этот рассказ заканчивается по-чеховски светло и ярко. Автор уезжает:
«Святогорские впечатления стали уже воспоминанием, и я видел новое: ровное поле, беловато-бурую даль, рощицу у дороги, а за нею ветряную мельницу, которая стояла, не шевелясь, и, казалось, скучала оттого, что по случаю праздника ей не позволяют махать крыльями».
«Три архиерея читали…»
17 октября Антон Павлович сообщал двоюродному брату: «В «Новом времени» я описал Святые Горы. Один молодой человек, архиерейский племянник, рассказывал мне, что он видел, как три архиерея читали это описание: один читал, а двое слушали. Понравилось. Значит, и в Святых Горах понравилось».
Подробно, интересно он рассказывал обо всём, что увидел в монастыре. А о своём внутреннем, личном – ни слова. Ни в письмах, ни тем более в рассказе. Но не за внешними же впечатлениями он ездил в Святые Горы?
Чехов всегда молчал о сокровенном. И это говорит о том, как глубоки, серьёзны были его отношения с Богом, его вера.
Преображение
Лето 1888 года семья Чеховых проводила недалеко от города Сумы. 30 мая Антон Павлович (ему 28 лет!) писал Алексею Сергеевичу Суворину, владельцу газеты «Новое время»:
«Теперь о будущем. В конце июня или в начале июля я поеду в Киев, оттуда вниз по Днепру в Екатеринослав, потом в Александровск и так до Чёрного моря. Побываю в Феодосии. Если в самом деле поедете в Константинополь, то нельзя ли и мне с Вами поехать? Мы побывали бы у о. Паисия, который докажет нам, что учение Толстого идёт от беса».
У Суворина был план поехать в Константинополь! И Чехову тоже этого хочется. Вероятно, между ними были разговоры о вере. Не случайно же Антон Павлович вспоминает про архимандрита Паисия. Дядя писателя – Митрофан Егорович Чехов служил церковным старостой и встречался с отцом Паисием в Таганроге, когда тот был простым монахом. А потом рассказывал о нём племяннику. Эта личность явно заинтересовала Антона Павловича оригинальностью суждений. Чехов в том возрасте, когда интересно – необычное. В частности, архимандрит Паисий говаривал, что «всё от беса», в том числе и его «новый сан»…
Знакомство с архиереем
Проходит около двух месяцев. Поездка в Константинополь не состоялась. Зато 25 июля Чехов уже добрался до Сухума (так тогда назывался город). Антон Павлович сообщал Суворину ещё об одном духовном лице: «На Афоне познакомился с архиереем Геннадием, епископом Сухумским, ездящим по епархии верхом на лошади. Любопытная личность. Купил матери образок, который привезу.
Если бы я пожил в Абхазии хотя месяц, то, думаю, написал бы с полсотни обольстительных сказок. Из каждого кустика, со всех теней и полутеней на горах, с моря и с неба глядят тысячи сюжетов. Подлец я за то, что не умею рисовать».
Где он познакомился с архиереем? Конечно, в монастыре на Новом Афоне. Там подвизался ещё один его дядя – Иван. Дядя был женат, вырастил десятерых детей, овдовел – и ушёл в монастырь.
Заметьте, о сокровенном Чехов опять не пишет ни строчки: ни о молитве, ни о причастии. Антон Павлович всю жизнь находился в поиске. Его вера, как и наша, постоянно испытывалась: то он её терял, то снова обретал. Менялся сам – менялась вера. И всё, что он переживал, входило в книги.
«Дуэль»
Сухумский епископ возник через три года в большом рассказе, скорее повести «Дуэль». О владыке там напоминает чеховский герой – дьякон.
«– Здешний Преосвященный объезжает свою епархию не в карете, а верхом на лошади, – сказал дьякон, кладя перо. – Вид его, сидящего на лошадке, до чрезвычайности трогателен. Простота и скромность его преисполнены библейского величия.
– Он хороший человек? – спросил фон Корен, который рад был переменить разговор.
– А то как же? Если б не был хорошим, то разве б его посвятили бы в архиереи?
– Между архиереями встречаются очень хорошие и даровитые люди, – сказал фон Корен. – Жаль только, что у многих из них есть слабость – воображать себя государственными мужами. Один занимается обрусением, другой критикует науки. Это не их дело. Они бы лучше почаще в консисторию заглядывали.
– Светский человек не может судить архиереев.
– Почему же, дьякон? Архиерей такой же человек, как и я.
– Такой, да не такой, – обиделся дьякон, принимаясь за перо. – Ежели бы вы были такой, то на вас почила бы благодать и вы сами были бы архиереем, а ежели вы не архиерей, то, значит, не такой».
Та и другая позиция принимается Чеховым. Тут нет противоречий, как может показаться на первый взгляд. Тут поиск.
Басовая партия
Чехов писал «Дуэль», когда купил в Подмосковье имение Мелихово – недалеко от станции Лопасня Курской железной дороги. Чеховы поселились, наконец, в собственном доме. Бурно, активно они обустраивали поместье. Уставали так, что однажды ночью проспали пожар. Сгорела усадьба недалеко от них.
Отец Антона Павловича в Мелихове стал вести дневник, довольно смешной:
«2-го июня. Клара Ивановна приехала.
3-го июня. Клара Ивановна уехала.
4-го июня. Сколь тягостен труд земледельца.
5-го июня. Пиона расцвелась.
6-го июня. Ёлки перед окнами Антоши срублены».
Павел Егорович был человеком талантливым. В Таганроге он держал лавку, но торговля не шла. Может, потому, что приказчиками (продавцами) работали его сыновья? В лавку приходил бедный народ, а мальчики были добрыми.
Но есть и другая причина: Чехов-старший служил регентом знаменитого церковного хора. Певцов Павел Егорович обучал под скрипку. Его хор пел в главном соборе города и в царском дворце, когда император Александр II приезжал в Таганрог.
Никто из детей Чеховых не пошёл служить по торговой части, хотя Антону Павловичу прочили такое будущее: он лучше всех считал на счётах.
В мелиховском доме было полно гостей. Музыка почти не умолкала с осени до весны, «пока в полях белеет снег». Писатель Игнатий Николаевич Потапенко (самый знаменитый в 1890-х годах) вспоминал: «Чайковский и его романсы не сходили с нашего репертуара. Но в письмах А. П. стыдливо умолчал о том, что и он сам пел, – правда, не романсы, а церковные песнопения. Им научился он в детстве, когда под руководством отца пел в церкви.
У него был довольно звучный басок. Он отлично знал церковную службу и любил составлять домашний импровизированный хор. Пели тропари, кондаки, пасхальные ирмосы. Присаживалась к нам и подпевала и Марья Павловна, сочувственно гудел Павел Егорыч, а Антон Павлович основательно держал басовую партию».
Разговоры с зоологом
Чехов писал «Дуэль» и в это время дискутировал с зоологом по фамилии Вагнер. Вот и в рассказе то и дело затеваются дискуссии. Учёный фон Корен, стремящийся к объективности, выступает против гуманитарных наук и заявляет: «Самое стойкое и живучее из всех гуманитарных знаний – это, конечно, учение Христа, но посмотрите, как даже оно различно понимается!»
Отвечает ему молоденький и не особо учёный, зато разумный дьякон: «Дьякон внимательно выслушал зоолога, подумал и спросил:
– Нравственный закон, который свойствен каждому из людей, философы выдумали или же его Бог создал?
– Не знаю. Но этот закон до такой степени общ для всех народов и эпох, что, мне кажется, его следует признать органически связанным с человеком. Он не выдуман, а есть и будет».
Своим вопросом дьякон вынуждает фон Корена признать: у Христа – не учение, а жизнь.
Дьякон – из верующей семьи, как сам Чехов, и знает веру из жизни, не из теории. Говорит: «А вот у меня есть дядька – поп, так тот так верит, что когда в засуху идёт в поле дождя просить, то берёт с собой дождевой зонтик и кожаное пальто, чтобы его на обратном пути дождик не промочил. Вот это вера! Когда он говорит о Христе, от него сияние идёт, и все бабы и мужики навзрыд плачут. Он бы и тучу эту остановил, и всякую бы вашу силу обратил в бегство. Да… Вера горами двигает.
Дьякон засмеялся и похлопал зоолога по плечу.
– Так-то… – продолжал он. – Вот вы всё учите, постигаете пучину моря, разбираете слабых да сильных, книжки пишете и на дуэли вызываете, – и всё остаётся на своём месте; а глядите, какой-нибудь слабенький старец Святым Духом пролепечет одно только слово или из Аравии прискачет новый Магомет с шашкой, и полетит у вас всё вверх тарамашкой, и в Европе камня на камне не останется.
– Ну, это, дьякон, на небе вилами писано!
– Вера без дел мертва, а дела без веры – ещё хуже, одна только трата времени и больше ничего».
Вот это слова! Они – от сердца и опыта Антона Павловича. И не случайно неучёный молоденький дьякон находит аргументы, побеждающие доводы признанного учёного. Вера может всё. Это видел, понимал Чехов. Но и его зоолог – человек по-своему замечательный. Он стремится быть объективным – честно, без лукавства. Ему кажется, что всё возможно для человеческого ума, в который он верит безгранично.
Прямодушие выручает его и умудряет. Он произносит, например: «Только честные и мошенники могут найти выход из всякого положения, а тот, кто хочет в одно и то же время быть честным и мошенником, не имеет выхода».