аспознал ту жуткую тварь, что пронзила вену. Согнувшись, она неуклюже пыталась оттащить кресло от стены, но ничего не получалось. Распластавшись на полу, она как мерзкое, уже придавленное ботинком смертельно-раненое насекомое поползло к стене. Там, у стены было сложно что-то разглядеть. Лишь отвратительный силуэт, поднявшись во весь свой исполинский рост, едва не задевая потолок, стремительно приблизилось к ноге. Длинные узкие плети, больше похожие на ошметки мышц, схватили его ногу. Даже свозь штаны Дархан чувствовал, как бегают, копошатся мириады личинок. От отвращения, невзирая на боль, он с силой пнул тварь, насквозь провалившись ступней в одновременно сыпучее, влажное и хлипкое тело. Дернув ногой, он выпотрошил груду вязких, извивающихся, влажных личинок, которые тут же полетели на пол. Вздрогнув, тварь трубно заурчала, то ли от боли, то ли от злобы. А потом затрещала-заклацала, отодвигая кресло от стены.
Пш—ш-ш-ш-ш! Тугая противная струя окатила тварь и Дархана. Тварь долго сопротивлялась, но под напором струи вынуждена была отступить на несколько шагов назад. Резануло глаза и стало совершенно нечем дышать. Корчась от боли, Дархан жадно, словно лошадь, стал хватать ртом воздух, которого тут и в помине не было. Он крепко щурился, заливая щеки бесполезными слезами. Каждый вдох битым стеклом резал гортань, нос и рот. Нёбо, казалось, горит, облитое раскаленным маслом. Дархан извивался, словно мышь, случайно упавшая в чан с кипятком. Пш-ш-ш-ш-ш. Щурясь от боли, Дархан скорее почувствовал, чем увидел, яркий свет, шедший из стены. С огромным трудом ему удалось разлепить левый глаз, чтобы увидеть залитый солнцем проход, разгромленную палату и человека в костюме ОЗК. Человек сжимал знакомый Дархану шланг, который уходил куда-то за спину. Проникнув в коридор, человек крепко и уверенно схватился за кресло и потащил его назад. Тварь пыталась сопротивляться, но вынуждена была отступить под бесконечными струями из шланга. С большим трудом человек вытащил кресло сквозь открывшийся проход. Дархан, вдохнув полной грудью, успел лишь подумать, какой здесь свежий, чистый воздух. А дальше — его начало рвать так, что, казалось, внутренности вывалятся и заполнят все пространство между валявшимся биксом и раковиной.
Дархан пришел в себя, почувствовав острый укол в левую руку. Укол задел вену. Рука и без того превратилась в сплошной центр боли. И все же уколы ощущались ярко и нестерпимо. На глаза наложена была влажная марлевая повязка. Дархан медленно потянулся к ней, но второй укол заставил Дархана сорвать повязку немедленно. Шара в исполинских очках, делавших ее глаза огромными и темными как виноград, внимательно посмотрела на Дархана.
— Без суеты, молодой человек. Без суеты, — И также, как в первые два раза бесцеремонно воткнула кривую иглу с ниткой в истерзанную руку, которую брат очищал от крови намотанным на медицинский зажим ватным тампоном.
Брат, промокнув рану в месте очередного укола, ласково сказал:
— Дареке. Потерпи. Шара руку твою спасает.
Дархан зафырчал.
— Больно, тате. Очень больно.
Невозмутимо посмотрев на пациента, Шара спокойно произнесла.
— Для вас, я, молодой человек, никакая не тате, а Шарапат Абдыкадыровна. Врач высшей категории и отличник здравоохранения.
Шара кивнула головой в сторону серванта, где рядом с огромной черно-белой фотографией молодоженов расположилась подушечка с нагрудными знаками и медалями.
— Просите, Шарапат-ханым. А сколько вам?
Слегка кивнув Алмазу, Шара, дождалась, когда Алмаз промокнет очередную порцию выступившей крови и продолжила шить.
— Если вы, молодой человек, думаете, что это фронтовые, то глубоко ошибаетесь.
Все неуклюже рассмеялись. Алмаз, спохватившись, тут же посерьезнел и сказал.
— У Шарапат Абдыкадыровны еще грамот целый чемодан. Ей Ельцин даже награду вручал. И Кучма. И даже император Японии за спасение людей от землетрясения.
Дархан с удивлением посмотрел на Шару. Заметив его взгляд, та, как ни в чем не бывало, продолжила свое ремесло.
— Ну, во-первых, не император, а премьер-министр. А во-вторых — не за спасение людей, а за медицинскую поддержку пострадавших. Было такое в моей практике. Летала в Японию с делегацией от Казахстана. Оперировали по двадцать три часа. Спали там же, в операционных палатках.
Поморщившись, Дархан сказал.
— Шарапат-ханым. Вы меня извините пожалуйста, но нельзя ли обезболить?
— Нельзя. Нечем. И торопиться надо. Вена изнутри повреждена. Братец мне все про порез талдычит, да что-то непохоже на порез. Скорее что-то вводили в вену. Диализный катетер? Зонд? Вы не наркоман, случаем?
Замолчав на полуслове, Шара стала пристально разглядывать рану. Дархан посмотрел на Алмаза.
— Кто это был? Кто и куда меня тащил?
Шара метнула быстрый взгляд на Алмаза.
— Так… что здесь еще за тайны? А ну быстро говори, что произошло.
Дархан, отложив зажим с окровавленным тампоном в лоток, начал, ломая пальцы, словно оправдываясь рассказывать:
— Его Закир похитил. И Артықу отправил. Ну а я отбил…
— Как отбил?
— Получилось, Шара. Я целый баллон израсходовал, но вытащил его прямо оттуда. Он от хлорки чуть не погиб. Вся рука изуродована…
— Так вот почему так несло… Я думала — на производство бегал.
— Нет. Сам у Закира был. Сразу оттуда за братом. Точнее за костюмом и хлоркой, потом за братом.
— Какой костюм еще?
— ОЗК. Знал, что залить ее буквально придется. Все в голове созрело за две минуты. Схватил костюм, переоделся, сразу с баллоном к амбулатории. Отбил. И к вам.
— Ну уж не сразу ко мне. Костюм-то где-то снял?
— Снял, конечно. Там и снял. Спрятал надежно.
— Что-то ты недоговариваешь. А как охрану обезвредил?
— Снотворное дал.
Алмаз понурил голову.
— Ты?.. Ты идиот? Ты совсем без мозгов⁈ Когда дал?
Дархан бросил быстрый взгляд на зеленый механический будильник на столе.
— Часа через три проснутся. А то и четыре.
— Господи, какой же ты идиот? Штопаем, живо.
Несмотря на крики и возражения Дархана, Шара и Алмаз в две руки, скорее быстро, чем аккуратно наложили швы и обработали рану. Бинтуя руку, Алмаз виновато прятал глаза. Шара же собирала вещи, бегая по квартире.
— Ты понимаешь, что наделал? Снотворное. В первую очередь на нас с тобой подумают.
— Есть еще стоматолог, — Алмаз проговорил это неуверенным, минорным тоном.
— Убежище готово?
— Давно уже.
— Собираемся. Мотоцикл тут? Эй, мотоцикл где твой?
Дархан виновато отвел глаза.
— Нет мотоцикла. Закир забрал.
— И ты раненого тащил через…
— Вез… Я их машину забрал. Все равно спали. Не беспокойтесь. Я ее за три квартала от вас кинул. Тут дворы тихие…
Шара нетерпеливо перебила Алмаза.
— Как снотворное давал? Инъекция? Поил? Кормил?
— В водку. Типа награда за то, что вора моего Артықу отдали.
Шара в недоумении посмотрела на Алмаза.
— Он, — Алмаз пальцем указал на Дархана, — вор. Он мотоцикл угнал.
Шара перевела взгляд на Дархана. Затем продолжила собирать вещи.
— А если бы не пили?
— Эти пили.
— А если бы не пили⁈ — Шара повысила голос и долго смотрела на Алмаза, ждала ответ. Алмаз пожал плечами и распахнул куртку, под которой покоился куцый матово-черный револьвер.
— Вот же дурак.
— Шара… Шарапат-ханым. Вам не надо ехать. Я сбегу с братом, на вас не подумают.
Усмехнувшись, Шара ответила:
— Как же ты плохо знаешь Закира. Он из меня кишки все вытянет, вдруг что знаю. Да и машину найдут в моем районе… быстрее…
Когда закончили сборы, за окном стояла глубокая ночь. Шара искала ключи от машины. Острой трелью, не прерываясь зазвонил телефон. Шара и Алмаз бросились к нему одновременно. Подняв трубку, Шара прислушалась. Она поднесла трубку к оторопевшим братьям. Не нужно было прижимать ее к уху, громко и отчетливо из динамика неслись слова диктора.
— Внимание, внимание, внимание! Внимание! Внимание! Внимание! Сегодня из амбулатории сбежал человек. Рост сто семьдесят пять — сто восемьдесят. Казах. Волосы прямые, с проседью. Крепкого телосложения. Усатый. Глаза карие, темные. Слегка рябой с левой щеки. Был одет…
Оставив Алмаза с трубкой, Шара бросилась к сумке, рылась в ней, пока не достала бритвенный станок. Наскоро смочив усы Дархана, Шара смазала их почти засохшим кремом для рук и принялась брить. Дархан морщился, мучился, но терпел. Схватив ножницы, как смогли, укоротили над ванной шевелюру и тут же спалили углями из жаровни.
— Что это у тебя? Демодекоз? — Шара провела пальцем по красноватой ряби на щеке Дархана. Тут же смазала зубным порошком, в который добавила немного воды. Получилось не очень. Пришлось вытащить румяна. Теперь Дархан походил то ли на клоуна, то ли на извращена, то ли на гостя, переодевшегося в невесту на второй день русской свадьбы. Такой привлечет внимание и без усов. Пришлось все смывать. Второпях бегали, подсвечивая себе динамо-фонариком. Свечей не зажигали. А ключи от Шариной машины все не находились.
— Может ну ее нахрен, пешком дойдем?
— Ее завтра же заберут. Машина всегда пригодится. Ты говорил, там есть, где спрятать.
Алмаз оттопырил большой палец вверх.
— Гараж там супер. Никогда не найдут, хоть сто лет ищи.
В темноте уронили ружье. Дархан, светя фонариком, поднял его.
— Ты весь арсенал решил захватить?
Алмаз пожал плечами.
— Я же не знал, сколько их будет.
Противно и тревожно во дворе заскрежетали тормоза. Алмаз и Дархан едва успели подбежать к кухонному окну, чтобы заметить, как в подъезд споро врываются трое. Даже в тусклом свете фонаря было видно, как побледнела Шара.
— Не открывай. Постучат и уедут.
— Нет. Выломают дверь. Прячьтесь. Я их отошью. Быстрее.
Последнее слово она сказала шепотом, а через пару секунд град ударов обрушился на дверь.
— Эй, старуха, открывай скорее. Обыск делать будем.