ота. Клали ее в контейнер и ждали чуда. Все же, что могли приготовить и синтезировать сами, поручали Елене Игоревне, единственному уцелевшему в городе химику-фармацевту.
У Шары с тех самых времен хранился длинный, больше похожий на напильник, ключ — без него тяжелую овальную дверь не открыть. Вообще-то контейнеры следовало охранять круглосуточно, раньше так и делали. Но со временем лекарств находили все меньше, остатки стащили в два, потом в один. Охрану, которой и без этих контейнеров хлопот хватало, сняли. Кто сюда без ключа полезет? Этот пользовали нечасто, потому-то Шара и делала в нем «нычки» — тайники, для своих индивидуальных запасов. Тогда еще не знала, пригодятся ли. Вот, пригодились.
Шара быстро раскрутила вентиль овальной трубы, засунула руку и достала металлическую блестящую коробку. Так, индийские подвели, эти — не продержались и месяца. Вот, немецкие. Они — лучше всех. Но их совсем мало. Ладно, пора готовить капельницу. И как можно быстрее. Лекарство выдыхается с каждой минутой.
Когда подошли к выходу, Алмаз приоткрыл дверь и тут же отпрянул обратно. Сквозь стекло лаборатории были видны фары уазика. К двери шли трое. Алмаз, схватив Шару и Дархана, ринулся обратно. Миновав длинный, узкий коридор, они добрались до главного входа. Толстая, в несколько мотков обкрученная вокруг массивных дверных ручек цепь блокировала выход. Троица шла неторопливо, лениво споря, спит ли Кадыр-ага или нет. Шара, молча указав на парадную лестницу, потащила всех к ней. Едва миновали первый пролет, как полыхнул тусклый неровный свет керосинового светильника.
— Эй, Кадыр-ага⁈ Кадыр-ага. Просыпайся. Просыпайся, шал. Налет на больницу. Мародеры напали, — троица хохотала, осматривая вестибюль. Что-то в дальнем углу зашевелилось и из-под кучи ветоши и истертых бушлатов выбрался сморщенный как кузнечик, седой старик. Заглянув под свою лежанку, он достал ружье и поковылял к пришедшим со стонами и криками.
— Кто напал⁈ Какие мародеры⁈
Шара и Алмаз смотрели и не могли понять, как в темноте, минуя узкий коридор, они не заметили спящего деда.
Один из вошедших сказал:
— Кадыр-ага, пузырь с тебя причитается. Если бы Закир сюда наведался, а ты спишь!..
— Ничего не сплю, ничего не сплю. Всю ночь хожу, все смотрю, слежу. Двери все на замке, окна на запоре.
Троица снова расхохоталась.
— Какие еще запоры? Я тут на спор сказал, что лабораторию и не думал закрывать, старый хрыч.
— Аллахом клянусь, закрывал. Аллахом.
Очередной приступ смеха разорвал темноту ночной больницы.
— Радуйся, что Аллаха нет. Иначе бы тебя за вранье молнией уже давно сожгло и нам досталось.
— Эй. Говорю же, закрывал засов. Детьми клянусь же.
Теперь смеялись только двое. Третий же злобно сказал:
— Да какие еще дети, шал? От которых ты в этот город сбежал? Небось, на долги по алиментам уже самолет купить можно.
Двое снова начали смеяться, но третий грубо прервал их.
— Че ржете как кони? Вас зачем послали? Хлор варить? Быстро в подвал за углем. А ты воду тащи. Нам сто литров до вечера отработать надо.
Больница заполнилась отвратительным едким запахом. На первом этаже варили хлорку, так называли жуткую смесь удобрений и химикатов, которой травили Артықа. Хлорка была оружием, валютой, надеждой. Есть баллон — отобьешься. Нет — пеняй на себя. Когда не останется жертв, за хлорку разгорится самая настоящая война. Дархан лежал в кабинете на четвертом этаже, Шара внимательно следила за капельницей, поминутно впрыскивая антибиотик в инъекционный узел. Пути к отступлению были отрезаны. Оставалось только ждать. Часа два, может три и закировцы доварят хлорку. Если будут заправлять баллоны это еще около получаса. Затем уедут. Оставят на охране Кадыр-ага — можно не беспокоиться. С ворчливым стариком они справятся. Если же нет… Думать об этом не хотелось. Алмаз осторожно глядел в окно.
— Зачем они ночью варят?
— Дураки потому что. Как мы варили с тобой?
Алмаз обернулся к Шаре.
— Шесть килограмм хлорной извести смешиваем с шестью литрами дистиллированной воды, концентрированный карбамид…
— Господи, да я тебя не об этом спрашиваю. Как мы брали ингредиенты?
— По триста пятьдесят грамм на одну…
Шара, махнув рукой, отвлеклась на капельницу и впрыснула еще кубик.
— Мы брали ровно столько, сколько необходимо для разовой варки. И ни в коем случае не смешивали. Они, видать, по незнанию, смешали все и сразу. Сколько эта каша продержится?
— Да она же разложится за…
— То-то и оно. Им выварить срочно это все нужно. Только без толку. Баллонов-то столько нет. А где готовую смесь хранить? Так и так пропадет.
— Значит варят день и ночь?
Шара, не ответив, впрыснула еще немного лекарства. Алмаз, крякнув от досадной догадки, пробурчал под нос.
— Нам не уйти. Их кто-то сменит. Придется прорываться.
Шара кивнула головой.
— Есть и хорошие новости, — она подозвала Алмаза к Дархану, — руку почистили, антибиотик вкололи, температура сразу спала.
Светало. Несмотря на жуткую вонь, хотелось есть. Алмаз видел в окно, как на подошедшей машине увозят Ермека-стоматолога. Именно он кричал деду про алименты. Именно он командовал охранниками-исполнителями. Ермек был непроходимой бестолочью. И уж если Закир его привлекает, значит дело с медициной и химией совсем худо. Алмаз все думал, почему не привлекают Елену Игоревну. Теперь, когда он и Шара выбыли из игры, Игоревна единственная, кто могла сделать толковый отвар. Может Закир боится подвергать ее опасности? Без Игоревны, без ее лекарств и химии город загнется в одночасье.
Ермека увезли. Прибыл ли к нему кто-то на смену, Алмаз не знал. Те двое, охранники, судя по всему, так и остались в здании. Кабинет был заперт на щеколду. Алмаз и Шара забаррикадировали дверь тяжелым шкафом, забитым личными делами пациентов. Дархан крепко спал. На столе, совсем неподалеку лежал автомат Калашникова и револьвер. У самой койки стояло ружье. Без боя они не сдадутся.
— Алмаз, поспи, я постерегу.
— Лучше вы поспите, всю ночь возились.
— Я привычная.
— Я тоже. Как думаете, заглянут сюда?
— Вряд ли, везде пыль, в тумбочке — спирт. Сюда если и заходили, то не шарили. Охранять все объекты — у Закира людей не хватит. Так, проедут раз в день. Может Кадыр-ага тут постоянно обитает, шугает нерадивых посетителей.
— Мародеры церемониться не станут.
— Были бы мародеры, Кадыр-ага уже давно бы к своему Аллаху отправился. Спи давай. В ночь уйдем, аккуратно.
То ли слова эти показались Алмазу легким, так нужным глотком призрачной надежды, то ли он и вправду уже не мог бороться со сном, да вот только сев на табуретку, Алмаз прислонился спиной к батарее и крепко уснул. Шара смотрела то на Алмаза, то на Дархана. А ведь они совсем непохожи. Хотя и братья. Дархан — упертый, скорее Закировская порода. Этот же — несуразный, потерянный какой-то. И какой демон заманил его в этот Богом проклятый город? Что бы там Алмаз не говорил, она его точно сюда не приглашала. Сколько ее сыновьям сейчас? Под сорок? А может и больше. Она давно потеряла счет времени и была счастлива, что они живут в мире и тепле, за пределами этого ада. А может быть этот ад теперь на всей земле? Может Дархан врет, что проник сюда из мира, где нет никаких ужасов? Почему же другие не едут? Почему их не спасают? Вопросы, которые она часто задавала себе. Вопросы, на которые не было ответов.
Шара вновь сбросила с себя липкий осенний сон. За окном моросил дождь. В больнице было тихо. Нужно ждать темноты и уходить. А как ждать, если мочевой пузырь вот-вот лопнет. Может отойти за шкаф? Братья крепко спят, не разбудит. У шкафа Шара остановилась. Вот это да. Архивы, фотоальбомы, грамоты. Схватив самый толстый, она стала лихорадочно листать. Парк новеньких «Скорых». Водители светятся от счастья. А вот — американские микробиологи. Ребята интересные, толковые, но немного наивные. А это фото она помнила. Обед с американцами. Словно нарочно фото сделано так, чтобы ни усатый кэгэбэшник, ни его американский коллега из какой-то там спецслужбы не попали на фото. Сидели, лыбились друг другу, в то время казалось, что все мы братья. А вот и первый подарок от американцев — портативный электронный микроскоп. Сколько же времени она провела за таким. Нет, не за этим. Первый утащили куда-то в Алматы. Им оставили только третью партию и то лишь после вежливого, но настойчивого требования американцев не растаскивать совместно-проектное имущество.
— Что это? Микроскоп?
Шара, вздрогнув, обернулась. Дархан, держась за край шкафа, стоял у нее за плечом и внимательно разглядывал фото.
— Как самочувствие?
Дархан пожал плечами. Шара привычным движением притронулась к его лбу тыльной стороной ладони.
— Температуры вроде нет. Ты пить хочешь? У нас воды нет ни капли.
Дархан покачал головой.
— Пить не хочу. Тошнит.
— И будет. Я в тебя почти литр раствора вкачала.
Шара проводила Дархана на кушетку. Села рядом, осмотрела руку. Рука была в порядке. Вовремя, очень вовремя они все сделали.
— Ночью уйдем. А теперь — поспи еще.
— Не хочу. Выспался. Вы поспите.
Шара покачала головой.
— Не смогу уснуть.
— Можно я альбом посмотрю?
— Конечно можно, только не вставай, я тебе сама принесу.
Дархан сидел и внимательно слушал, а Шара с жаром рассказывала. Нашли фото с белоснежным вагоном-контейнером и Шара снова рассказала о его чудо-свойствах. После распада СССР началась программа утилизации. Уничтожили все штаммы чертовой Сорти, а вместе с ней любые бионаработки. Вакцину тоже должны были утилизировать, но Казахстан не входил ни в первую, ни во вторую очередь. Из года в год посылались еще какие-то отчеты, а потом, во время всеобщей неразберихи, и они прекратились. К девяносто третьему вакцина была уничтожена повсеместно. Во всяком случае так писали иностранные коллеги, с которыми Шара изредка поддерживала связь. Новый Казахстан набирал обороты и Шара давно уже трудилась в Алматы. История с Сорти стиралась из памяти и было ясно, что никогда Шара больше не вернется в этот крохотный, уютный город. Закрылся проект, закрылась эпоха, рухнула страна, которая все это затеяла.