Резко, словно тогда, в бараке, кольнуло сердце. Маленький, хрупкий, сжимает ружье, как и все — готов к бою. А он, Дархан, кипел на него злостью лишь за то, что Алмаз не хотел жить по навязанным уставам и принципам. Сам-то он тоже не особо отличался покорностью. Просто доверяли больше. Теперь вот брат. С чего он вообще решил, что тащить Алмаза как осла на аркане к отцу — это правильно. Отец велел? Попрощаться, потому что так надо? И кто из них неправ? Брат — непокорный невесть кем заведенным устоям жизни. Или он, Дархан, верный сын, а точнее цепной пес, бросившийся выполнять последнюю волю отца?
Где-то в подсознании Дархан почувствовал мерзостную теплоту лукавства. Цепным псом он назвал себя сам. Вроде как бы и плохо, а в то же время — собака, слуга, преданность. Проститутка. Вот верное слово. Делать то, что скажут те, кто сильнее, авторитетнее. Но ведь он это делал не из страха, он хотел лишь выполнить волю отца.
Раздался треск ломающегося дерева, потом скрип двери и лязганье металла. Потом все стихло. Алмаз посмотрел на Шару и шепотом произнес.
— Они через боковой ушли. Вроде все.
Медлить было нельзя. Собирались быстро. В любой момент сюда должна была прикатить подмога. И все же Шара лихорадочно паковала в медицинский саквояж инструменты, лекарства, бинты, ручки, блокноты. Сюда они вряд ли вернутся. Запас же никогда не повредит. Подумав, Шара кинула в саквояж пару альбомов. Пора была двигаться. Они осторожно вышли в коридор. Луна светила в огромные окна.
— Там лестница. Выйдем через боковой.
Серебристая луна освещала им дорогу, лишь в лестничном переходе Дархан зажег фонарь. Шара и Алмаз в один голос шикнули:
— Выключи! Выключи скорее!
— Да выключил я уже, кого бои…
Только сейчас Дархан заметил, что там, внизу, на втором этаже тоже светят фонари. Один из них ярко осветил их лица. Раздумывать было некогда. Грохот автомата долго еще звенел-носился в широком лестничном пролете. Когда сбежали вниз, то поняли, что кто-то убегает прочь. Он видел их, несомненно видел.
По двери, оставляя кровавый след оседал Кадыр-ага. Он был еще жив, но Шара и Алмаз сразу поняли — старику не помочь. С трудом поманив их скрюченным пальцем, Кадыр-ага едва слышно промолвил:
— Ты зачем… в меня… стреляли?.. Зачем на больница… напали?.. Вам Закир теперь…
Кадыр-ага медленно, словно во сне, опустил голову на изрешеченную автоматной очередью грудь, чтобы уже никогда не поднять ее вновь.
До квартиры добрались без происшествий.
Глава 6
Город лихорадило всю ночь. Раздавались выстрелы, выли сирены, там и тут вспыхивало зарево. Можно было подумать, что началось массовое восстание, но радио развеяло их сомнения.
— Внимание! Внимание! Внимание! — раздался треск и писк микрофона, что-то загремело и кто-то буркнул: «Да отойди ты!», после чего в эфире раздался срывающийся от злобы и бешенства голос Закира:
— Слушайте меня все! Сегодня было совершено нападение на больницу. На больницу! Там мы производим хлорку. Каждый, каждый из вас получает запас, чтобы защититься от Артықа. Но теперь будет по-другому. Я долго терпел. В моих руках четверо из двенадцати нападавших. К утру они заговорят, но и без них я знаю зачинщиков. Двое из них — Шарапат и Алмаз — служили городу врачами. Вы все их хорошо знаете, приметы называть нет смысла. Третий — незнакомец, который их покрывает. Любой, кто даст хотя бы какую-то информацию по ним, получит пропуск. Я лично освобожу его от работ и сохраню паек на четыре месяца. Он и шесть, нет — десять ближайших родственников получат защиту от Артықа. Защиту на год. Комендантский час отменяется. Завтра все направляются на поиски. Ищите в каждом доме, переверните все квартиры. Любой, кто предоставит им убежище, подпишет приговор себе и близким. Новость для мародеров: Повешение заменяется четвертованием!
Шара и Алмаз смотрели на Дархана, лицо которого побледнело даже в тусклом пламени свечного огарка. Первым заговорил Алмаз:
— Откуда они узнали про… ах, да. Сбежавший.
Дархан бросился на кухню, начал считать мешки и консервы.
— Сколько у нас запасов? Воду… срочно нужно натаскать воды.
Больше всего выручали вяхири. Но даже этим жирным сизачам раз в пару дней взбредало в пустую птичью голову куда-то отлучаться. Когда птицы возвращались, дико хотелось наловить больше, но ледника в подвале не имелось и хранить их до наступления зимы было негде.
Все понимали, что долго так не протянут. Понимал ли это Закир, было совершенно неясно. Но то, что рано или поздно придется идти на вылазку, знал каждый. В первые дни после бунта по городу ездила открытая грузовая платформа, на которой закировские умельцы соорудили нечто вроде виселицы.
Грузовик гудел, громкоговорители вещали что-то назидательное жителям города. Прячась на крыше, Дархан пытался рассмотреть грузовик в бинокль. То, что он увидел, предпочел не рассказывать своим домочадцам. На перекладине, подвешенные за ноги болтались три тела. Дархан не был точно уверен, но воображение вновь и вновь всколыхивало в голове одну и ту же отвратительную картину. С правого бунтовщика чулком была стянута кожа.
Город искал их пару недель, затем все улеглось. Нужно готовиться к зиме. Нужно работать в полях, таскать уголь, возится с ремонтом того, что еще можно было залатать.
Мародеры, насмотревшись на открытую платформу поутихли, но будничная рутина никуда не делась. Отвлекать такую кучу людей на поиски, обещая семье каждого освобождение от Артықа было нереально, поэтому Закир, судя по всему, распустил поисковиков. За эти две недели добровольцы шарили в их районе раз восемь. И дважды осматривали подъезд. Сколько раз Дархан и Шара благодарили Алмаза за предусмотрительность. Их квартира, заложенная фальшстеной, так и не была обнаружена.
Даже в эти жуткие моменты Алмаз и Шара не разрешали до конца выключить радио. Оно едва шипело, но все же было включенным постоянно. Уже потом, когда все стихло, Дархан, разбуженный братом, с невероятной прытью следуя за своими спутниками, бежал из квартиры в холодный, открытый всем ветрам подъезд, потому что им на секунду показалось, что звуки прекратились. Четыреста пятьдесят два, четыреста пятьдесят два, четыреста пятьдесят два — бессмысленные цифры, сказанные казенным автоматным голосом, надоедали быстро. Дархан ловил писклю и читал. Радио давно уже не мешало. Как-то за скудным ужином Шара сказала:
— Завтра пойду к Закиру. Скажу ему правду. Пусть прекратит наше преследование. Так жить нельзя.
Алмаз посмотрел на нее, как на сумасшедшую. Дархан же не подал виду, что обратил внимание на ее слова. Шара понимает, зимы им не пережить. Выдав братьев, она возможно и выторгует себе свободу. Как-никак, а врач нужен городу.
— Ты же знаешь, это ничего не решит. После свирепой пытки, он прикончит тебя. Прикончит хотя бы в назидание другим.
— Пускай. Надоело жить в постоянном страхе.
Дархан подошел к окну. Глядя на хлещущий ливень, сказал хмуро.
— Надо убить Закира.
Теперь настала очередь Шары и Алмаза усомниться в нормальности Дархана.
— На его место придут другие.
— Их тоже убьем.
— Всех не убьешь.
Дархан ничего не ответил. Лишь отодвинул пальцами дерюгу, уставившись на ночной город. Сплошная темень и хлябь. Никакого просвета. Шара, отложив вилку, аккуратно промокнула губы грязной тряпкой, которую считала за салфетку. Вещи давно не стирали, воды, добываемой с трудом, едва хватало, чтобы сбить жажду.
— Никто не может убить Закира.
— Я смогу.
— Возможно. На следующий же день город разграбят мародеры.
— Ну и пусть.
— Пусть? Тогда вместо Закира и его людей за тобой будут охотиться озверевшие горожане, возможно и те, кого Закир послал на смерть.
— А я тут причем?
Дархан посмотрел на Шару, она смутилась, но взгляда не отвела. Алмаз же заерзал и спрятал глаза. Заметив это, Шара быстро затараторила.
— Закир не единственная опасность. Если не будет жертв, Артық снова начнет охоту.
— Мы итак трясемся, слушая радио. Разве это не Артық?
Спутники пожали плечами.
— Алмаз. Что это за тварь? Почему Закир умеет ей управлять?
— Он не умеет. Он жертвы…
— Замолчи! — Шара крикнула так громко, что Алмаз и Дархан вздрогнули почти одновременно. Дархан грозно посмотрел на Шару.
— Ты собиралась завтра идти к Закиру? Иди. Плевать. Я тоже ухожу. Только сегодня.
Дархан поднял всегда лежащий наготове калаш, натянул свитер, штормовку.
— Тебя убьет первый же патруль.
— Не убьет. Они не вояки. Вряд ли будут ожидать вооруженного нападения. А я буду ловить патрули и отбирать оружие. Кого-то возьму в плен. Разговорю. Выйду на Закира.
— Убьют.
— Пускай. Это лучше, чем сойти с ума. Хоть какая-то определенность.
Алмаз понимал, что брат блефует. Что он хочет? Почему не выдвигает условий?
— Зачем тебе это все? Отсидимся тут.
— Не отсидимся. Вы не говорите всей правды. Шара собирается к Закиру. Лучше сыграть на опережение.
Зашнуровав тяжелые берцы, он пошел к выходу.
— Погоди, — Шара вложила в голос всю свою уверенность и доброту, — я расскажу тебе все, что знаю сама. Рассказ будет долгим. А потом — решай уже сам. Алмаз, ты тоже слушай. Думаю, что и ты не все знаешь.
Они сидели в разных углах темной, холодной комнаты. Горела, но почти не давала тепла жаровня на углях. Глаза Шары, серо-карие, со старческой поволокой, мерцали красноватым блеском и дрожали. Казалось, что она плачет кровавыми слезами.
— Торговля шла бойко. Почти всю вакцину распродали. Контейнер заперли и опечатали. В нем оставалось четыреста пятьдесят шесть резервных высокоэффективных вакцин для медперсонала и членов их семей. НЗ среди НЗ. Чтобы добраться до них, следовало сломать пластиковую печать, а это разрешалось делать лишь в экстренных случаях. Мы давно уже не боялись последствий, ведь вакцина подлежала утилизации. А вот НЗ мы трогать побаивались. Да и зачем? Все, кто имел доступ к вакцине, получили такой куш, что даже сдача в аренду купленных квартир, могла обеспечить безбедное существование правнукам.