Дархан начал осторожно ступать назад и случайно задел заложенный хламом стол. Огромную бронзовую вазу, которая покатилась к краю он перехватить успел, но мутный от пыли и времени бокал тут же разбился. Троица всполошилась и бросилась к окну. Возле окна они разделились. Первый ломал хлипкую решетку, двое других побежало вдоль дома, видать хотели вбежать с подъезда. Стрелять Дархан побоялся. Вдруг неподалеку бродит подкрепление. Он тихо, но быстро покинул квартиру и еле сдерживая себя от стремительного бега, стал шагать по ступеням, вверх, понимая, что эти двое уже отрезали ему выход. Караульные забежали в квартиру. Послышались стуки, звоны. Дархан прекрасно знал эти звуки — шмон. Второй этаж. Все квартиры заперты. Третий — тоже.
На четвертом в квартире посередине не было дверей. Дархан сиганул туда. Разграбленная спальня, нежилой зал с опаленным потолком. На полу валялись детские кубики. На крохотной кухоньке стоял небольшой приемник. Он тихо шипел. Черт побери, ведь все эти дни Дархан жил без него. Как он мог забыть? Ведь Шара и Алмаз внимательно и жадно слушали его трескотню. Рано, рано он собрался к Закиру. Дархан сжимал оружие, понимая — рано или поздно эти трое придут и сюда. Но может все обойдется? Они, вероятно, обыскивают квартиру. Напрасно. Дархан вчера еще собрал в рюкзак все самое ценное — калькулятор на солнечных батареях, несколько тюбиков с гуашью и стопку пожелтевших газет.
Дархан прислушался. Стоят в подъезде, курят и ржут. Что они тут курят? Идти наверх вроде не собираются. Дархан на всякий случай снял с предохранителя автомат и направил на вход. Вот же попал в переплет. «Четыреста пятьдесят два», — раздалось громко и отчетливо за его спиной. От случайного выстрела Дархана удержала лишь выдержка, воспитанная двумя годами караульной службы. Целясь в радио, он снова услышал знакомые «четыреста пятьдесят два, четыреста пятьдесят два, четыреста пятьдесят два».
Приемник говорил тихо. К тому же Дархан сбавил громкость до минимума. Нет, те внизу едва ли могли его услышать. Может выключить? Дархан услышал шаги. Патрульные поднялись на второй этаж, ломали двери. Вряд ли искали именно его. Скорее грабили. Четыреста пятьдесят два. Четыреста пятьдесят два. Четыреста пятьдесят два. Четыреста пятьдесят два демона Закиру на том свете, будь он проклят.
Шумят, бросают какую-то мебель из окон. Может проскочить? И снова четыреста пятьдесят два. Да заткнись ты уже. Один выбежал в подъезд. Поднялся на третий. И снова погромы. Скоро к нему присоединились и два спутника. Видать в запертых квартирах совсем ничего не оставалось. Снова тишина. Что они там делают? Почему молчат? Дархан прислушался. Мертвая, кладбищенская тишина. Он с опаской глянул на потолок, ожидая увидеть мерзкое кишащее пятно. Нет, Артықа тут не было.
В этот момент Дархан понял в чем дело. Радио. Не было ни шипения, ни этого треклятого «четыреста пятьдесят два». Прежде, чем покинуть квартиру, он заорал, что есть мочи и дал короткую очередь, оглушившую его в голой, безмебельной квартире. С площадки пятого этажа он заметил, как троица стремительно, с оружием наперевес врывается в только что оставленную им квартиру. А затем — странный звук. Зу-зу-ззззу. Словно неведомый рой жужжал и стонал внутри. Звук — не страшный, но высокий и какой-то зябкий. От него хотелось руками разодрать себе грудь и вытащить наружу дрожащие словно студень легкие. Дархан даже схватился за рот, чтобы не вырвать. И только теперь понял, что дрожат ноги, а по левой брючине струиться горячий позорный ручеек. Звук прекратился. Сердце стучало так, что у него потемнело в глазах.
Прежде всего он осмотрел обмоченные штаны. Как же он так? С чего? Понимая всю нелепость случившегося, Дархан осторожно вошел в квартиру. Первый же, самый пьяненький, лежал на пороге. Он словно упал с огромной высоты. Кровь сочилась изо рта, носа и глаз. Кофта сплошь была залита багровой, словно спекшейся массой. Ни порезов, ни ран. Двое других немногим отличались от своего сотоварища. Приемник снова начал вещать: четыреста пятьдесят два, четыреста пятьдесят два, четыреста пятьдесят два. Ноги больше не хотели слушаться Дархана, они затряслись, но прежде, чем рухнуть на колени, Дархан в неистовом бешенстве разрядил полрожка в треклятый приемник.
Дархан крался по темной улице, то и дело поправляя левую брючину. Брюки он стащил с одного из убитых, не пойдешь же в лютый холод в мокрых штанах. Черт побери. Да эта дрянь будет пострашнее Артықа. Четыреста пятьдесят два, четыреста пятьдесят два. Четыреста пятьдесят два. Почему Алмаз и Шара считают, что радио лишь шипело и пищало, почему никогда раньше не слышали цифр? Что это вообще за хрень. Четыреста пятьдесят два. Стоп! Дархан остановился у висевшей на толстой цепи автомобильной покрышки, возможно некогда служившей качелей.
Дархан тихонько качнул покрышку и улыбнулся своей догадке. «Общаться стану я и с негодяем, и с клятвоотступником и хоть с еретиком, коль враг он моего врага!». Четыреста пятьдесят второй зулфаят из сборника «Бебахтэ. Тем, кому не хватило места в раю». Дархан вспомнил эту книгу — черная, как смоль, обложка. Золотым тиснением на ней написано было название и имя автора — Зулфигар ибн Фирузан — средневековый восточный философ, поэт, астроном и архитектор, знаменитый своими скандальными, иногда даже богохульными афоризмами, которые по имени автора следовало называть зулфаятами.
Бедняга Зулфигар писал людям и о людях, но фанатики-мракобесы признали его безбожником и богохульником, стянув кожу и присыпав солью. Долгое время Зулфигар ибн Фирузан и его труды считались легендой, пока в середине двадцатого века при раскопках средневековой обсерватории в Узбекистане не удалось извлечь из стены полуистлевшие рукописи. С них и распространились его афоризмы-зулфаяты по всему свету.
Черная с золотым тиснением книга — великолепный перевод под редакцией Полторацкого мгновенно стала популярной. В открытках и на заставках только что появившихся компьютеров люди нередко писали замысловатые зулфаяты, не понимая ни смысла, ни цели. Несчастному Зулфигару приписывали сотни афоризмов и цитат, которые тот совершенно никогда и не думал писать. Позже его сменили Коэльо и Джейсон Стэтхем и, судя по всему, к ним на смену придут еще сотни лжепророков с лжецитатами.
«Общаться стану я с врагом моего врага». Общаться с врагом моего врага. Что ж. Прекрасное совпадение. Дархан слабо верил в загробный мир, но на всякий случай поблагодарил Зулфигара за спасение.
Глава 7
Шара совсем расхворалась. Кашляла, отказывалась пить бульон. Изредка Алмазу удавалось влить в нее пиалку так любимого Шарой зеленого чая. Дархан сидел рядом и нюхал руки, насквозь пропахшие ружейным маслом.
— Давай я ей собаку подстрелю. Их в городе целые стаи. Жир там, может еще чего?
Алмаз покачал головой, осторожно снимая горчичник с дряблой старческой груди.
— Бредит?
Алмаз понуро кивнул.
— И бредит тоже.
— Умрет?
— Все мы умрем.
Дархан молча чистил оружие, Алмаз возился на кухне с ужином. Вернувшегося брата Алмаз ни о чем не спрашивал. Дархан же ничего не рассказал. Да и зачем нужны слова, когда итак понятно. И все же Дархан нарушил тишину первым.
— Знаешь, почему я Закира не убил? Думаешь, струсил?
Алмаз, не поворачиваясь к брату, снова пожал плечами.
— Я такое в городе за эти дни повидал. Я тетку видел. Ее закировцы на куски порубили. И на заборе развесили.
Дархан долго наблюдал за ощипывающим вяхиря Алмазом, но тот не реагировал на его слова. Поняв, что не добьётся никакой реакции, Дархан буркнул:
— Она стариков убивала. Старух. Тех, кто не мог дать отпор. И вот кто из них тварь? Скажи мне? Нет, ты скажи!
Дархан подошел к брату и стал дергать за старенький, полинялый, на два размера больше свитер.
— Отстань. Да отстань ты. Мне бульон варить надо. Угля почти не осталось.
Дархан и сам понял, что задирает брата. Похлопав его по плечу, он вернулся на место. Но там, в темном углу под коридорной вешалкой, словно злой бес вселялся в Дархана.
— А закировцы — совсем ни о чем.
— Что значит — ни о чем?
— Мертвые они, брат. Я их один могу переколошматить. По трое ходят, беспечные, какие-то совсем лоховатые. Теперь я точно уверен, никакого организованного сопротивления тут нет. Было бы — закировцев в раз бы переколотили.
— А женщина? Которую они на куски порубили. Та, что стариков убивала? Думаю, эта зима будет последней. Мало нам Артықа. Мало нам радио. Закировцы, мародеры, собаки. Теперь вот мы сами друг друга жрем и на куски режем. Может и хорошо, если Шара…
Алмаз осторожно выглянул из кухни. Шара тяжело дышала, возможно спала. Дархан прислушался к монотонному шипению.
— Слушай, а ты никогда радио не слышал?
Окровавленным ножом, не глядя, Алмаз указал в сторону радиолы.
— Каждый день.
— Нет. Я не про это. Про зу-зузузу. Ну короче, когда оно активничает. Когда убивает.
Алмаз протер рукой, в которой сжимал нож, усталый лоб.
— Никто не слышал. А тот, кто слышал, уже покойник.
— Я слышал, — Дархан даже подбежал к брату, — я слышал и чуть внутренности не выплюнул, — Алмаз безразлично отвернулся к столу.
— И радио твое. Четыреста пятьдесят два, четыреста пятьдесят два. Знаешь, что это такое? Это зулфаят. «Общаться стану я и с негодяем, и с клятвоотступником и хоть с еретиком, коль враг он моего врага!»
Алмаз ухмыльнулся.
— Ну как, пообщался?
Дархан надолго задумался.
— Погоди ка, ты думаешь оно… — Дархану на минуту стало стыдно от своей тупости. Как такая простая мысль не пришла к нему в голову прежде? Несколько ночей на воздухе и все мозги себе выстудил что ли?
Дархан бросился к радио, начал крутить настройку.
— Эй, четыреста пятьдесят два, четыреста пятьдесят два? Эй, враг моего врага.
Радио шипело, пищало, пару раз даже удавалось поймать писклю, но куда-то делись теперь эти проклятые цифры. Дархан в недоумении посмотрел на брата. Тот лишь пожал плечами.