Дархан, задыхаясь, поправил на плече автомат.
— Книга у вас?
Энергично закивав головой, бородач осторожно сунул за пазуху руку и вытащил черный томик с золотой надписью. Та самая, из детства. Дархан осторожно, словно стекло, взял книгу и уставился на нее. Бородач, указав на себя пальцем, промямлил что-то и тут же побежал прочь.
— Эй… стоп. Погоди.
Бородач встал, как вкопанный и снова поднял руки вверх. Не поворачиваясь к Дархану, он жалобным голосом запричитал.
— У-умоляю. Не стреляйте. Не убивайте. Это все, что есть. Господин патрульный. Я не нарушитель. Живу с матерью. У нас ничего нет. Мать работает. Постоянно работает. И я тоже. Я ведь инженер. Но и столяр. У меня и разрешение есть. От Закира. Пожалуйста, два дома отсюда. Я покажу. У меня ничего с собой нет. Вот книгу…
Дархан развернул бородача, протягивая ему рубанок. Тот осторожно, словно щенка, взял рубанок в руки, зачем-то понюхал и зарыдал. Дархан похлопал его по плечу.
— Все нормально. Идите домой.
Но бородач домой не пошел. Сунув рубанок за пазуху, он вернулся к месту, где Дархан сбил его на полном ходу. Бородач опустился на четвереньки, стал обшаривать заиндевелый асфальт. Наконец поднял какую-то узкую железку, достал из кармана другую, и чиркнув об первую, высек целый сноп искр.
— Огниво… огниво… редкая вещь. Курить тут смерть как охота. А хоть бы спичку найти… они есть вообще-то, но нам не по карману. А вот рубанок пригодится. У меня мастерская. И даже пропуск есть. От Закира. Правда все дома. Я же не в комендантский час. Вы приходите… приходите к нам в гости… еды правда… да и зачем вам еда, господин патрульный. У нас книг очень много. А хотите, я дам вам почитать? Правда много технических… увлекаетесь?.. Увлекаетесь?.. — Бородач хватал Дархана за рукав, глядел яркими бирюзовыми глазами и нервно улыбался.
Домой Дархан добрался без приключений.
Все было готово. Бебахтэ в отличном состоянии лежала перед радиолой. Тут же были кипы коммунальных счетов, обратную сторону которых следовало использовать для записей. Еще раз матернув про себя нерадивую Шару, что спалила в холодные дни все его записи с цифрами, Дархан неистово крутил настройку.
— Эй… прием-прием. Я готов. Я готов. Алло. Прием. Говорите.
Радио шипело, сипело, давало писклю, но никаких цифр, как ни крути настройку, не выдавало. Алмаз, подвинув брата, осторожно, едва заметными движениями пытался поймать нужную волну — ничего не получалось. Когда радио заговорило, Алмаз от неожиданности дернул рукой так, что неслабо ударил Дархана по веку. Протирая слезящийся глаз, Дархан слушал, как монотонным женским голосом радио вещало о необходимости всем, не задействованным в общественных работах отправляться на расчистку снега с крыш. Алмаз, посмотрев на брата, зачем-то прояснил:
— У больницы крыша латанная-перелатанная. Течет постоянно, а на последнем этаже склады с припасами, одежда…
В разговор вмешалась Шара.
— Там не только больница. Цеха, где ткут, пекарня, скотный двор… мне кажется иногда, что Закир людей работой грузит, чтобы времени не было на баловство.
Алмаз в недоумении посмотрел на Шару.
— Так пайки дает все равно. Это же неплохо?
Радио смолкло, снова пуская в эфир писки, визги, какие-то стуки. Алмаз долго и пристально смотрел на пятно в углу комнаты. Шара, перехватив его взгляд, сказала:
— Крыша прохудилась.
Алмаз все же принес баллон с хлоркой, поставив поближе к столу. Дархан, глянув на Шару, спросил:
— Откуда узнали, как бороться с Артықом?
Пожав плечами, Шара ответила.
— А что тут тайного? К Закиру стекалась вся информация о ЧП. Когда Артық стала свирепствовать, никто долго не верил. Думали, что люди сбрендили с горя. Как поверить в рассказы полоумного старика, который говорит, что дочь утянуло в стену у него на глазах. Только вот рассказы такие стали появляться все чаще. А еще — люди находили обезображенные трупы. Но никто тогда еще про Артықа не знал и не думал.
Шара подошла и встала прямо под пятно. Внимательно уставилась на него.
— По радио передали следующую информацию — остерегаться всяких пятен, бежать из квартиры, едва их завидев. Панику решили не разводить. Но слухи ползут быстрее радиоволн. И все время какие-то нелепые истории. То ребенок заигрался, то старуха слишком долго сидела на ведре в сортире.
Подставив стул, Шара взобралась на него и поскоблила пятно попавшей под руку вешалкой.
— Помню, как Закир примчался в больницу, разыскал меня и спросил, есть ли у нас хлорка? Ему де, рассказала некая женщина, что увидела плесень на стене. Обработать было нечем, вот и плеснула хлорки. Плесень вмиг скукожилась и исчезла. А стена стала ровной, словно и не было ничего минуту назад.
Шара слезла со стула, обняв себя за плечи, стояла, смотрела в окно, где сыпал крупный снег.
— Про страшные пятна женщина узнала много позже, но когда узнала, сразу побежала к Закиру. Нашли мы и хлорку, и ее заменители. Люди радовались, словно панацея какая появилась. Да только как ни крути, а весь день с хлоркой не просидишь. Зазевался и попал к Артықу в царство. Жили, боролись, а тварь эта все собирала свой жуткий урожай. Хлорки становилось все меньше, да и реагировала Артық на хлорку все хуже. Люди говорили, что чуть не баллон извели, а ей хоть бы что. Как ни справлялись, как ни варили хлорку, как ни придумывали новый состав, а все равно она нас одолевала. Десятки, а потом и сотни страждущих толпились у ворот, ждали заветной хлорки. А что тут делать — жди не жди, на всех не хватит. И после каждой жертвы Артық словно затихала на время. Когда Закир это понял, то ни с кем не посоветовавшись объявил повсеместно. С убийцами и разбойниками больше церемониться не будут. Да и кресло это злосчастное не случайно выбрали. Именно на нем или возле него измученные тела чаще всего находили. Вот Закир и начал таскать туда отморозков.
Только преступников и нарушителей все равно не хватало. А вот слепых, глухих, увечных… — Шара с трудом глотнула, продолжив рассказ, — именно мы, врачи, давали Закиру списки. Инвалиды, немощные, освобожденные по медицинским показателям от работ. И главное — одинокие… Они не пашут огороды, не ходят за скотом, не ткут, не убирают улицы, не варят хлорку, не строят, не ремонтируют. Не следят за редкими дизелями, не патрулируют улицы… Пробовали умерщвлять. Чтобы хоть не мучала… не принимает она мертвых… Знаешь, если Закир нас сцапает, я выпрошу себе самую лютую казнь. Без разницы, какую, пусть хоть на куски режет. Только не к ней… Я видела глаза несчастных, погибших от этой твари… Я не хочу видеть то, что видели они… Любая смерть. Только не к ней.
Спали по двое под тремя одеялами. Жар тел худо-бедно согревал. Третий дежурил, хотя давно уже радио не выдавало страшных пауз да и Артық не появлялась. Пятно на потолке — капли с прохудившегося чердака. Забрались на соседнюю крышу, наломали шифера, заменили у себя над квартирой. Вместо толя постелили огромный синий кусок полиэтилена. Получилось неплохо, только скапливавшуюся воду приходилось смахивать широкой шваброй. Смерзшуюся в лед жидкость долбили, пугая вяхирей.
В ту ночь дежурил Алмаз. Шара давно уже выпала из ночных смен. Иногда она заменяла братьев в дневное время, но надежды на пожилую Шару было мало. Около четырех утра радио громко и отчетливо произнесло:
— Триста двенадцать.
Алмаз закричал так, словно триста двенадцать раскаленных кочерег черти засунули ему за шиворот. Дархан вскочил и долго метался по комнате, не понимая, где пожар и что ему делать. Алмаз уже листал Бебахтэ. Радио пищало, но цифр не называло.
— Вот он, Дареке. Триста двенадцатый Зулфаят.
— Читай, да читай же, чтоб тебя собаки драли…
Словно издеваясь, Алмаз долго нацеплял снятые посреди ночи очки, а нацепив начал монотонно, без выражения нудить, разглядывая каждую букву:
— «Оставивший в нужде и сам как враг. Помощливый в беде — роднее тетки».
Дархан уставился на радиолу.
— Эй… что это значит? Эй… ты слышишь нас?
Но радио продолжало молчать. Дархан обернулся на Алмаза. Тот больше не смотрел в книгу. Указав пальцем на радио, сказал:
— Кто бы там ни был, он просит помощи. Да еще и угрожает. Мол тот, кто не поможет, станет врагом.
— Уверен?
— Помнишь тот первый зулфаят, который ты разгадал? Точнее помнил наизусть. Как там было? Общаться стану я с еретиком, если поможет?..
— «Общаться стану я и с негодяем, и с клятвоотступником, и хоть с еретиком, коль враг он моего врага!» Четыреста пятьдесят второй зулфаят. Он хочет общаться, если мы враги его врага. Эй, — Дархан повернулся к радио, — мы правы? Это так? Кто твой враг? Закир?
Алмаз сжал брата за плечо.
— Дарик. Ты слишком много вопросов задаешь, как он?..
Радио, перебив Алмаза, проговорило:
— Восемьсот тридцать один.
Выхватив книгу у Алмаза, Дархан прочитал:
— «Тьма сгустилась. Пролилась кровь. Чума на город. Крысы гложут пальцы мертвецов», —подняв глаза на Алмаза, он спросил, —ты что-нибудь понял?
Вместо ответа, Алмаз приблизился к радио и спросил:
— Кто твой враг?
— Пятьсот двадцать три.
Дархан, перелистнув страницы назад, прочитал:
— «Проклят тот, кто отбирает у сирот и беззащитных хлеб в час нужды».
Братья смотрели друг на друга. Дархан быстро спросил:
— Это Закир?
— Сорок шесть.
Шелест страниц разбудил Шару. Накинув теплый халат, она неторопливо подошла к братьям.
— «В час неурочный я возжелал утех с женой. Принес шербет и розовой воды. Она лишь громко рассмеялась, ответив — нет».
— Причем тут жена? У Закира есть жена?
Ни Алмаз, ни Шара не успели сказать и слова, как радио сообщило новую цифру.
— Шестьсот шестьдесят два.
— «Путник, не трать понапрасну время у лужи бесчестия. Двигайся в город, там вдоволь напьешься из фонтана праведности».
Шара, прикрыв ладонью рот, быстро проговорила: