— Странно, мы говорили про Закира и радио тут же упомянуло месть.
— Да, но после оно сказало, что Закир ему не враг.
— Это ты сказал.
— Я такого не говорил.
Стало ясно, что радио жаждало мести, а вот кому, пока было неизвестно.
Двести двадцать седьмой зулфаят отвечал на вопрос — кто он, таинственный голос. Судя по ответам не был он ни мужчиной, ни женщиной, упомянул какой-то рой медоносных пчел, что летит над мифическим мостом Сират. Обсуждая этот зулфаят, Алмаз и Шара почти одновременно посмотрели на Дархана. Он же, сделав вид, что ничего не случилось, со стыдом вспомнил свой вопрос про пчелу. Зулфаяты располагались по номерам.
— Путаница теперь. Надо было писать по порядку. Так, как говорило радио.
— Ничего не путаница. К тому же у меня остались черновики, — Алмаз помахал перед братом исписанным листком, — всегда можно переписать. Обсуждаем следующий зулфаят.
А следующим был триста двенадцатый — «Оставивший в нужде и сам как враг. Помощливый в беде — роднее тетки». Почти единогласно в комментарий вписали скрытую угрозу — не помогут, окажутся врагами. Дальше шел уже известный и впервые услышанный Дарханом четыреста пятьдесят второй — про общение хоть с еретиком, хоть с негодяем, если он враг врага.
— Ясно одно, рой хочет общаться и ему нужна помощь.
Алмаз, открыв тетрадь с другого конца, начал читать выводы, которые уже успел набросать.
— Судя по тому, что Рой успел сообщить, он…
— Хочет общаться…
— Да не перебивай ты. Именно. Рой хочет общаться. Рой просит помощи. Скорее всего, если мы не поможем, Рой станет нам врагом. Рой не мужчина и не женщина. Рой… это…
— Еще не точно. Он иносказательно…
— Дархан. Пусть будет хоть пчела. Не спорь…
Потупив глаза, Дархан сказал:
— Сейчас это называется — не душни.
Шара, примирительно пожав Дархана за плечо, промолвила:
— Да и не важно. Алмаз, продолжай.
Алмаз, уткнувшись в тетрадь, принялся читать дальше.
— Мы знаем, что Закир ему не враг. Знаем, что сорок шесть — это «нет». А девятьсот двадцать три — это «да».
— Кстати, мы так и не посмотрели, что за зулфаят…
— Посмотрели. Я посмотрел, — Алмаз перелистал тетрадь на начало, — «Да» — говорю я ласкам матерей. «Да» — говорю я отваге отцов, «Да» — говорю я верности собак, «Да» — говорю я стойкости кочевников'.
Дархан едва сдерживался от желания что-то спросить. Алмаз, заметив его реакцию, начал говорить первым:
— Дареке, только давай не будем тратить время Роя на вопросы собака ли он или кочевник. Я тут составил список, что необходимо узнать… но прежде… позволь мне закончить с тем, что удалось выяснить. Вдруг я что-то упускаю.
Втроем они пришли к единогласному мнению, что Рой знает, кто его враг, но не знает, где его искать. Вероятнее всего он мстит и сам хочет стать адом врагу, потому и рушит квартиры, убивая несчастных. Рой не владеет информацией сколько времени может общаться и когда выйдет в эфир, что осложняет и без того трудные переговоры. Все согласились, что прежде всего следует упросить Рой не убивать их, а также жителей города. Дархан обещал, что пока не будет ясности в этом вопросе, он не предпримет попыток уговорить Рой убить Закира. Также хотелось спросить Рой, можно ли отсюда выбраться. Все остальные темы казались вторичными.
Рой дал о себе знать без четверти шесть девятьсот двадцать третьим зулфаятом. Не став разбираться, почему общение началось с банального «Да», Алмаз произнес первую фразу.
— Послушай. Сейчас самое главное договориться не убивать нас. Ты можешь оставить нас в покое?
Радио молчало почти полминуты, затем Рой произнес новый, доселе не слышанный девятьсот сороковой зулфаят.
— «Ворвавшись в дом недруга убью его, убью раба, не пощажу ни супруги, ни дряхлых стариков. Но тот, кто стал мне другом, не должен бояться гнева, стой он хоть со скимитаром».
Дархан, прочитав зулфаят, прильнул было к радио, но Алмаз остановил его.
— Погоди. Давай обсудим.
— Что обсуждать? Мы стали его друзьями. Он не тронет нас. Даже с мечом в руках.
Алмаз, опередив Дархана, спросил.
— Мы можем не бояться тебя?
— Девятьсот двадцать три.
Дархан, оттолкнув брата, пригнулся к радио и спросил.
— Эй, ответь. Если я проникну в дом к Закиру, если вызову тебя на помощь, ты погубишь его людей? Не тронешь меня?
Шара и Алмаз, схватив Дархана за руки, потащили от радио.
— Девятьсот двадцать три.
Алмаз и Шара крепко держали Дархана, но он больше ничего не говорил. Алмаз, перелистнув страницу тетради, зачитал следующий вопрос.
— Ты должен оставить мирных жителей в покое.
— Сто семьдесят семь.
Тишину нарушила Шара.
— Да причем тут месть. Ты же сам сказал, что прекратишь убивать, как доберешься до врага. Зачем убивать обычных гра…
— Сто семьдесят семь.
Алмаз, прижав палец к губам, произнес.
— Не зли его. Рой. Скажи нам. Когда мы разыщем твоего врага, и ты убьешь его, то отстанешь от других?
— Девятьсот двадцать три.
— Опиши своего врага.
— Пятьсот двадцать три.
Дархан наизусть прочитал уже упоминавшийся зулфаят. «Проклят тот, кто отбирает у сирот и беззащитных хлеб в час нужды».
— Послушай. Мы не можем понять, кто твой враг. Ты можешь уточнить?
— Пятьсот двадцать три.
— Вот заладил… Хорошо. Почему ты хочешь отомстить?
— Семьсот семь.
Дархан прочел
— «Бойся гнева небес, коль отобрал краюху у нищего, сына у матери, клюку у слепого. Их кровь и слезы — на твоих руках. И нет тебе пощады ни в том, ни в этом мире».
Шара, прочистив горло, спросила:
— Враг отобрал у тебя что-то важное?
— Девятьсот двадцать три.
— И это важное тебе очень нужно?
— Сорок шесть.
Дархан и Алмаз вскрикнули «Нет⁈» почти одновременно. Шара, не обернувшись на них, спросила:
— Если мы разыщем эту вещь, это как-то поможет?
— Семьсот девяносто восемь.
— «Поздно нести воду — пламя объяло завию, поздно жать — саранча пожрала колосья, поздно молиться — в могилу забрались Мункар и Накир».
Не успел Дархан дочитать зулфаят до конца, как Рой снова ответил.
— Сто семьдесят семь.
— Мы поняли тебя. Уже поздно искать похищенную вещь. Тебе нужна лишь месть. Но мы так и не понимаем, кто твой враг. Попробуй уточнить.
— Девяносто.
— «Судно идет ко дну. Нас уже ничто не спасет от пучины. Что ж, такова судьба. Сдерем кожу с кормчего. Он в ответе за нашу гибель», — Дархан посмотрел на Шару.
— Что он хочет сказать? Какому кормчему отомстить?
Алмаз задумчиво прошептал:
— Нас… мы… сдерем… почему мы не подумали об этом раньше? — он подбежал к радио и быстро заговорил:
— Послушай, ты не один? Ни один мужчина, ни женщина. Но может вас много? Сколько?
Дархан дернул брата от приемника.
— Алеке, зачем столько вопросов?
Рой ответил, едва Дархан успел выпалить свое замечание.
— Шестьсот восемьдесят четыре.
Дархан зашелестел страницами Бебахтэ.
— «Скворцу не стыдно за весну…», но причем тут скворцы? — Дархан в недоумении обернулся к Шаре, которая дрожала всем телом, по щекам текли слезы. Алмаз тоже ничего не понимал.
— Простите. Простите меня… Я ваш враг, — Шара медленно опустилась на колени, — Я ваш враг. Забирайте. Я — враг.
— Сорок шесть!
Дархан и Алмаз бросились к Шаре. Начали трясти ее, пытаясь получить хоть какое-то вразумительное объяснение. Но Шара стояла на коленях, словно каменная статуя. Радио шипело, Рой прекратил беседу.
Шара лежала на диване, Алмазу с трудом удалось заставить ее выпить пиалку теплой воды.
— Это дети. Шестьсот восемьдесят четыре… именно столько погибло во время эпидемии…
— Погоди, может ты ошибаешься… Рой что-то говорил про скворцов…
Шара посмотрела на Алмаза, печально произнесла.
— Это у вас семейное?
Дархан, возившийся с настройкой, повернулся к Шаре.
— Но почему тогда он сказал «нет»? Может дети мстят всему городу? Всем, кто виноват в кражах вакцины? Возможно доберутся и…
Алмаз посмотрел на брата. Дархан пожал плечами.
— Ну я конечно не хочу такого исхода. Но ведь Рой говорил о мести. Кому мстить, как не… Алмаз, ты то ни при чем. Ты же появился тут, когда уже всю вакцину тю-тю? Шара, ну что ты лежишь? Раз Рой не забрал тебя, значит ты ему не враг.
Алмаз, пощупав пульс у Шары, задумчиво произнес.
— Может быть Рой признал Шару другом. Союзником? Ты же слышал, как он сказал, что пощадит врага даже со скимитаром? Шара. Составь список всех, кто вор… кто имел отношение к вакцине.
— Они перебьют полгорода.
— Пусть… иначе они перебьют весь город.
Алмаз широкими шагами мерял темную комнату.
— Что-то не клеится. Допустим, Шару Рой принял за друга после просьбы Дархана. Но мы точно помним, что и Закир ему не враг. Тогда кто?
Дархан, подойдя к полкам с фотоальбомами, достал самый толстый и начал задумчиво листать.
— Как погибали дети?
— Постепенно. Будь у нас хотя бы семь сотен вакцин, мы непременно бы спасли каждого.
— Ты же сама говорила, что был некий НЗ.
— Был. Но ведь его стащила эта…
Шара вскочила с постели с невероятной для ее возраста и состояния прытью.
— Это Артық. Они ищут Артықа!
— А причем тут Артық?
Шара быстрым шагом подошла к радио.
— Младшая медсестра. Именно она забрала последние вакцины. Родители заболевших детей линчевали ее. А она перед смертью лишь хохотала и говорила, что вернется за нами всеми. Я как-то рассказывала об этом. И никогда не сомневалась, что эта несчастная и есть Артық. А что? Мстит за себя и за смерть своей дочери, утаскивает горожан. И если Рой — это дети, жаждущие мести, то ищут они именно ее.
— Но как, если она мертва?
Шара, указав на баллоны с хлоркой, сказала.
— Рой, то есть дети тоже как бы мертвы. Здесь нет смысла искать логику. И Рой, и Артық мстят городу. Но с Роем можно договориться.