Зато госбанк гулял и гудел, словно в последний раз. Дархан не раз наблюдал за ним с последнего этажа давно уже заброшенного «Детского Мира». Стоило ночи спуститься на город, как в госбанке зажигались огни от всполохов бесчисленных костров. Кричали проститутки, раздавались гогот и звероподобное улюлюканье. Однажды Дархан слышал нестройное бряцанье гитары, фальшивый скрип трубы и дикий смех благодарных зрителей.
Ближе к трем ночи шоу доходило до пика. Дархан крепко запомнил огромный костер на крыше, пламя которого освещало дикую толпу, которая под радостные вопли заставила спрыгнуть с крыши одного за другим троих мужчин, тут же разбившихся о засыпанную кусками бетона и строительным мусором площадку у входа.
В бинокль хорошо было видно, как завывают то ли от радости, то ли от дурости шлюхи, на обнаженные тела которых были накинуты плащи и куртки кавалеров. Кавалеры пили из бутылок, морщились, делились со шлюхами, пытались не то танцевать, не то ухаживать за дамами, которые под утро спешно покидали здание госбанка с сумками, полными снеди.
На одну из таких Дархан, полночи наблюдавший за банком, нарвался, пытаясь найти в городе хоть какое-то пропитание. Бросив сумку, шлюха спешно рванула прочь, лишь через сотню метров завопив о помощи.
В сумке были консервы, вяленое мясо, кривой, плохо выпеченный, но все же хлеб, бутылки не то с бульоном, не то с какой-то иной зеленоватой жидкостью. Дальше рассматривать не было времени, схватив сумку, Дархан помчался к своим.
Дархан вернулся поздно. Еды в тот день раздобыть не удалось. Зато нашел в одной из квартир целый отрез вполне сносной ветоши. Похлебал жидкого бульона из вяхиря и не раздеваясь, лег на кровать.
— Ах, да. Передай ей, — Дархан протянул, читавшему в свете лучины, Алмазу, пыльную книгу без обложки.
— Румпельштильцхен, Шиповничек, Сыновья разбойника, — сказал Алмаз, листая книгу.
Захлопнув томик, Алмаз отнес его Шаре. Та, вцепившись в подарок, начала сыпать словами благодарности.
С того самого дня, как Закировцы похитили Алмаза, с Шарой творилось что-то неладное. Нет, со здоровьем, все было как всегда. Шара и до помутнения болела часто и сильно. Но вот с головой… Шара все время пропадала у приемника. Беседовала с Роем, рассказывала ему сказки, молила о прощении, спрашивала, как помочь. Рой отвечал ей что-то невпопад, Дархан и Алмаз какое-то время еще пытались сверяться с Бебахтэ, а потом плюнули на это дело. Они не могли поймать Артықа, а значит — помочь Рою.
Честно и кратко описали они ситуацию в городе — власть сменилась, Артықу вновь приносят жертвы. Они вынуждены прятаться в квартире, потому что новая власть творила лютый беспредел, стреляя в людей прямо на улицах. Рой им тогда ничего не ответил. А может и не услышал. Шара же все больше и больше увлекалась своими беседами — исповедями, а в последние недели взяла за моду читать сказки и детские повести. Трудно было понять, нравится Рою это или нет. Изредка отвечал он ей пятьдесят восьмым Зулфаятом, который гласил, что и у козленка есть мать.
Засыпая, Дархан слышал, как Шара с выражением читает Рою сказку «Камбала-Рыба».
Дархан с Алмазом оглядывали чердак, на котором заметно поубавилось вяхирей. Там, в темном углу, еще жались-ворковали сизые бедолаги, но Дархан запретил их трогать.
— Видать в городе их стреляют. Жрачки нет, вот и охотятся на наших птиц.
Алмаз поправил свои несуразные очки, словно от этого зависело вернутся вяхири на чердак или нет.
— Может расчистить тут все. Нанести земли. Засеять?
Дархан пожал плечами.
— Мысль хорошая. Можно даже теплицу построить, чтобы круглый год жратву выращивать. Схожу в библиотеку, поищу книги по садоводству, агрономии, ботанике, устройству теплиц. Привыкли мы к ним, — Дархан беззлобно швырнул крохотный камешек в темноту, — особо не обижали. В стужу таскали сюда матрасы, от кошек все проволокой загородили.
Алмаз вспомнил, как вяхири жались, гугукали, но с чердака не улетали. Он выбирал парочку пожирнее на ужин и уходил, не трогая других. Тогда птиц было много и, казалось, что их запас не иссякнет никогда. Изредка позволяли себе лакомиться яичницей. Считали, погубят молодняк, птицы обидятся, улетят отсюда навсегда. А теперь их тут почти не осталось.
— Дархан. Я коробку приготовил, ветошь на лоскуты порвал, на дно накидал. Давай схожу по другим чердакам, наберу яиц. Принесу сюда, вдруг вылупятся?
Дархан пожал плечами. Он не знал, остались ли тут самки. Да и будут ли их птицы высиживать чужие яйца.
— Если пойдешь, то только по нашим окрестностям. И осторожнее. Эти придурки чуть не каждый день по городу шастают. Нас только и спасает, что вымерло все тут, вряд ли кто по соседству остался. А лучше — меня дождись.
Алмаз крепко пожал плечо брата.
— Дареке. Не ходи к стене. Нет никакого телефона. Либо передумали. Либо решили тебя в команду не брать. А может и поубивали их всех давно. Сам же сказал, помощь так и не пришла.
Дархан кивнул головой. Братишка говорил дельные вещи. Но Дархан все равно пойдет. Потому что по-другому нельзя. Потому что если сдастся, уступит, то уже не найдет в себе сил продолжать борьбу. Еще неделю, максимум две. А потом — будет ходить к стене раз в месяц. А потом — раз в квартал. Но будет. Поправив бинокль, Дархан стал спускаться по лестнице вниз.
Два — Два — Пять — Ноль — Ноль — Три. Цифры были яркими, заметными даже без бинокля. Дархан увидел их уже на втором этаже. Ах, как стучалось сердце. Он вспомнил код — пять — два — шесть — четыре — три — один. Итак (Дархан застрочил в блокноте) — первая цифра номера — это три, вторая — два (Дархан на секунду задумался), третья цифра — ноль. Четвертая тоже ноль (Дархан начал сомневаться), пятая цифра — два, а шестая — пять. Стало быть — тридцать два — ноль-ноль-двадцать пять. Он поднялся еще на этаж. Здесь, спрятанный в тайнике, лежал рабочий телефон. Дархан достал телефон, оторвал фальшивый, набитый им нарочно плинтус, обнажив розетку.
Дархан с учебки еще знал ее название — РТШК-4 — розетка телефонная штепсельная с конденсатором. Почему штепсельная и где у нее конденсатор, Дархан никогда не интересовался, но звучное название запомнил навсегда. Шуруп посреди четырех отверстий и пятое, потолще, сбоку — такие розетки были у всех, кто пользовался дисковыми, а потом и кнопочными телефонами.
Разорвав полиэтилен, Дархан вытащил на свет яркий, салатового цвета дисковый аппарат. Он нашел его давно и берег среди других побратимов на квартире. Вот где пригодился. Дрожащими руками Дархан набрал номер. Ту-ту-ту… Никто не поднимал трубку.
Дархан ждал минуту, вторую, пока страшная догадка не пронзила его. Вот же идиот. Он ведь сам говорил, что звонить будет с 12:30 до 12:31, всего минуту. А сейчас не было и одиннадцати. И если там рядом враги, они услышали трезвон.
Дархан глянул на часы. Десять сорок три. Подкрутил колесико механического завода. А что, если врут? Кто тут время сверяет? Вспомнилась дурацкая сцена из кино, когда люди, сидящие в библиотеке, ждали артиллерийского залпа. Секундная стрелка тикала, но, когда добралась до двенадцати, никакого выстрела не последовало. Дархан совсем уж по-детски на весь кинотеатр спросил — почему? Ему ответил зритель, сидящий справа: «Да потому, что военная артиллерия не стреляет по библиотечным часам». Вот тогда Дархан крепко задумался, почему это во всех фильмах все происходит настолько синхронно, словно у всех часы сверены с атомной точностью.
Дархан улыбнулся. Те, кто оставил номер, вероятно, думают о том же. И придут минут на пять, а может и на десять раньше. И задержатся подольше. Это уж он, перестраховщик, оставил минуту и совершенно не учел реалий. Что ж. Время есть. Лишь бы никто не нагрянул.
Ту-ту-ту-ту-ту-ту… Дархан понимал, что все бесполезно. Прошло уже пять минут, но никто не поднимал трубку. А что, если они потеряли или не поняли код. Дархан начал было крутить два — два — пять — ноль — ноль — три. Но этот номер вообще не ответил никакой индукцией. Черт побери. Если они напутали, то это усложняет дело. Ну зачем он играл в шпионов? Кто бы догадался, что это телефонный номер? А если бы и догадался, что такого? Ну позвонил бы в неурочное время. Вряд ли тут есть определители или специалисты, способные засечь звонок.
Дархан на всякий случай выткнул-воткнул штепсель и снова набрал номер. Ту-ту-ту-ту… Дархан сидел и слушал, но ничего не происходило. Ту-ту… надо уходить… ту-ту-ту… завтра он придет еще. Если ребята допустили ошибку, то они ее испра…
— Алло!
Дархан едва не выронил трубку из рук. Голос был отчетливым, громким и до жути знакомым.
— Алло⁈
— Да. Я вас слышу. Говорите!
Дархан узнал его голос. Он узнал бы его из десятков тысяч других голосов, потому что почти каждый день слышал по радио. Но этого не могло быть. Хотя что такое «не могло» в проклятом городе?
— Закир⁈ Но как⁈
— Кто это? — судя по всему, трубку прикрыли рукой, но до Дархана все же донеслись слова.
— Куаныш? Кто это? Послушай-ка, это он?
— Алло! Алло! — Дархан немедленно узнал голос Курчавого.
— Куаныш. Это я. Узнал? Как пацан? Как Галым? Помнишь, где мы хоронились? Там картина висела на стене. Парусник и чайка. А еще — у тебя не нашлось карандаша и код я тебе записал на спич…
— Это он, Закир-ага. Точно он.
Где-то вдалеке буркнули:
— Спроси его что-то, что знали только вы.
— Эй, что ты мне отдал, когда уходил?
— Чего?
— Ты уходил, мне кое-что важное отдал.
— Коробок. С кодом.
— Нет. Другое. Вспоминай.
На том конце кто-то грубо промолвил: — Хватит! — И Дархан, словно от этого зависела его жизнь, быстро заговорил:
— Вспомнил. Калаш. Калаш я тебе отдал. Сам с газовым ушел.
Даже отсюда Дархан понял, как радуется Куаныш. Снова повторив, что это тот самый человек, Курчавый на радостях передал трубку.